Воздух в комнате настолько напряжен, сгущен, что по моей спине скатываются капельки пота. Мы переплетаем пальцы, когда Дженни шепчет в полном непонимании того, что говорит:

— Я люблю тебя, Гарри… Я так тебя люблю… Только не умирай больше…

Миг застывает, словно кто-то нажал на паузу, как бы пафосно это не звучало. Я действительно останавливаюсь, жду, когда Дженни посмотрит на меня. И она открывает глаза — широко распахивает и хлопает ресницами, приходя в себя. Сглатывает. Ее глаза наполняются слезами.

— Что ты сказала, Дженни? — мой голос звучит значительно ниже обычного, и я тоже пытаюсь проглотить комок. — Прошу… Мне нужно…

Она не решается повторить. Стискивает зубы. Губы дрожат. Ловлю губами слезу, что скатывается по ее нежной коже.

— А ты? — спрашивает она.

Я растерянно и угрюмо смотрю в ответ. Теперь понимаю, что не напрасно вернулся.

— И я, Дженни, я тоже… — Мать вашу, это сложно. Ком в глотке мешает. — Я… да… я, — меня буквально ломает у нее на глазах, ведь я знаю, что чувствую к ней, но, черт подери эту гребаную жизнь, не могу пошевелить языком и произнести такие простые слова. Вдыхаю, вижу весь спектр эмоций на ее лице. Она напугана, в черных глазах проскальзывает разочарование, и я горячо шепчу: — Люблю тебя.

Все летит к черту. Я сказал это. Все летит к черту.

Глаза щиплет. Почему-то больно в груди и горько во рту. Дженни хватает меня за голову, целуя так, как если бы мы собирались умереть спустя пару мгновений. Я осознаю. Я все теперь осознаю.

Снова и снова подаюсь вперед, она плачет. Плачет, а на губах играет улыбка. Она странная.

Я не знаю, сколько продлятся эти отношения, но сейчас мы здесь, и я готов отдать все. Наверняка еще сотню раз пожалею об этом признании, потому что оно выворачивает душу. Это нормально?

Я держу Дженни за руку, мы подходим к тому, что сейчас значит для нас больше, чем обычно. Теперь это несет иной смысл. Мы смотрим друг другу в глаза. Хочу, чтобы ей никогда не было больно, но кто даст гарантию, что я сам не причиню боль? Я не способен это пообещать.

Кажется, теперь все лишь хуже. Теперь я привязал ее полностью. Но страшнее всего то, что привязан я сам. Не знаю, навсегда ли, но надолго. Пусть все так и будет. Моя женщина с татуировкой черной бабочки. Моя.