— Угу, — кивнул Кривцов. Мысли его были заняты совсем другим. — А что ты думаешь о Левченко? Что, по-твоему, нас ждет?

Чистяков пожал плечами.

— Я думаю, что сейчас он поговорит с Ефимом Всеволодовичем, и мы узнаем, что нас ждет.

— И все-таки? Каковы твои прогнозы? Ведь после всего этого… Запретят прошивку?

— Наверное, запретят. А может, и не запретят.

— Ты так говоришь, словно тебе все равно, — тихо сказал Кривцов.

— Да мне в общем-то действительно все равно, — отозвался Чистяков. — Хотя лучше, чтобы запретили. Грязное дело.

Кривцов дрожащими руками достал пачку сигарет и закурил.

— Послушай, — сказал он. — Можно тебя попросить об одолжении?

— Почему нет?

Кривцов наклонился и, не заметив, как поморщился Чистяков от табачного дыма, прошептал ему в лицо:

— Прошей меня, Олег. Пока еще можно.

Чистяков посмотрел на него с легким недоумением на флегматичном лице:

— Сейчас?

Кривцов задумался. До этого он был уверен, что готов в любое мгновение шагнуть в бессмертие с улыбкой на губах, но теперь от равнодушия этого «сейчас» его пробрала дрожь. Он затянулся, потом закашлялся, чувствуя, как почва уходит из-под ног, а в груди болезненно ноет.

— Н-нет, — сказал он наконец. — Мне надо кое-что доделать. Кое-с-кем попрощаться. И… и самому… подготовиться, что ли?

— Готовься, — позволил Чистяков. — Спешки нет.

После этого разговора Кривцову стало легче. Потом, уже вернувшись домой и успокоившись, он несколько раз звонил Чистякову, узнавал подробности, составил список формальностей, прочитал и перечитал текст договора: «Я, Кривцов Вениамин Вячеславович, именуемый в дальнейшем Пациент, доверяю Прошивщику в лице Чистякова Олега Юрьевича… эвтаназия инъекцией (химический состав…), прошивка в течение не более…». Теперь он просто ждал и следил за новостями.

После заявления Левченко роботов на нейрокристаллах естественного происхождения временно легализовали. Всем роботам предписывалось явиться в ближайшие полицейские участки. Им гарантировалась неприкосновенность — власти собирали информацию о масштабах бедствия. Из краткого сообщения в новостях Кривцов понял, что никто не явился. То ли роботов и впрямь не осталось, то ли они не доверяли полиции.

Он очень хотел, чтобы его постояльцы куда-нибудь ушли — хоть в полицию, хоть к черту на рога. Но полиция явилась сама. Разумовского, прошлявшегося где-то всю ночь и вернувшегося в странном оцепенении, увели. К вечеру он вернулся, ни слова не сказав, сел за терминал и принялся просматривать новости. Вид у него был хмурый.

С Кривцова сняли обвинения в пособничестве Бражникову. Зато узнали про наркотики. Лейтенант пришел с собакой, выдвинул один за другим все ящики комода:

— Что вы здесь хранили?

— Лекарства, — ответил Кривцов. Сердце с грохотом провалилось в пятки.

Лейтенант со вздохом задвинул ящик.

— Отделались, гражданин, легким испугом. Ваш электронный приятель формул веществ не знал, улики вы уничтожили. Экстракция на вас, поджог по нынешним законам — тоже, но руки у меня связаны. Подписку вы мне дадите, и по первому требованию — ко мне. Иначе — из-под земли достану. Ясно?

— Ясно, — сказал Кривцов.

Едва за полицией захлопнулась дверь, он распечатал договор, присланный Чистяковым, в двух экземплярах. Свернул, положил в карман джинсов, рядом прицепил за колпачок ручку. На случай, если вдруг придет повестка.

Он не боялся тюрьмы. Он боялся, что там его нейрокристалл покроется ржавчиной.

Кривцов пытался заснуть. Но из-за волнений, выпитого кофе и большого количества людей вокруг это не удавалось. Не давала покоя мысль, что за время сна ситуация может измениться, и тогда не поможет даже договор с Чистяковым.

Пришла Жанна, принесла бутерброды и чай с медом. При виде еды у Кривцова заурчало в животе, и он сообразил, что давно не ел.

Жанна не уходила, считала, что ее место здесь, с Ро. И с Кривцовым. Он не прогонял. Зачем? Тем более, что она добровольно взяла на себя обязанности по хозяйству, стараясь быть полезной и хоть как-то скрасить ожидание.

Кривцов приканчивал последний бутерброд, когда услышал звуки из коридора. Шум борьбы, крики, грохот.

— С дороги! — кто-то из роботов.

Высокий, нечеловеческий какой-то крик. Хлопок дверью.

— Что происходит? — спросил Кривцов с набитым ртом. Жанна уже была в коридоре. Закричала. Завизжала даже. Кривцов поморщился. Не любил, когда визжат.

— Веня! — позвала она.

Кривцов вышел в коридор.

Входная дверь была раскрыта. За ней звучали крики и быстрый, затихающий топот.

У двери лежал Илюха. Голова его была запрокинула, под ней разливалось темно-красное пятно. Кривцов не сразу понял, что это.

А когда понял, голова Илюхи засветилась вдруг. Белым и серебряным, все сильнее. Кривцов не мог оторвать взгляда от этого сияния.

Жанна звонила в скорую, потом тормошила его.

Но Кривцов и без нее знал, что надо делать. Он вернулся в свою комнату и долго глядел на снег — белый и чистый, как нейрокристалл Илюхи. Совершенный нейрокристалл. То, к чему он так долго шел.

Кривцов дрожал от предчувствия сбывшейся мечты.

Скорая приехала быстро, два рослых санитара отнесли Илюху в машину. Кривцов сбежал следом.

Дальнейшая суета не оставила ничего в памяти Кривцова. Больница, приемный покой. Черепно-мозговая травма. Скоропостижная смерть. Илюху толкнули с нечеловеческой силой, а он неудачно упал на торчащий из дверного косяка гвоздь. Кривцов все хотел попросить Андрея забить. Но не успел.

Кривцов что-то кричал, доказывал, убеждал, прежде чем его проводили снова в машину. Сам, отобрав шприц у санитара, ввел сыворотку, предотвращающую изменения в головном мозге.

Чистяков, его святая святых — лаборатория, стерильная чистота.

— Я сам! — собственный крик.

Юноша, очень похожий на Чистякова, молчаливо возник перед ним с рюмкой в руке. Сын, вспомнил Кривцов. У Чистякова есть сын. Раньше он был студентом и заглядывал Кривцову в рот, а сейчас — копия отца. Смотрит свысока, ухмыляется снисходительно.

Кривцов уловил сильный запах валерьянки. Выпил.

— Это был мой… друг, — пояснил он уже спокойнее.

Чистякова натянул перчатки и бросил на Кривцова холодный взгляд:

— Успокоился? Если хочешь, оставайся. Будешь ассистировать. Оденься.

Чистяков-младший проводил Кривцова в ординаторскую.

Кривцову выдали бахилы, халат, маску, перчатки и головной убор. Велели убрать волосы. Весь затянутый в белое, Кривцов вышел к Чистякову и следил, как тот уверенными движениями освобождает мозг Илюхи от всего лишнего.

— Возьми образец на ДНК, — распорядился он, и Кривцов собрал немного крови в пробирку.

Сунул было нос в раствор. Чистяков усмехнулся:

— У меня раствор чистый, не сомневайся.

Наконец мозг погрузили в автоклав, Чистяков принялся регулировать настройки, а Кривцов смотрел и видел сияние. Оно преследовало его весь день — в машинах, больницах. Оно освещало Кривцову путь и придавало сил.

И теперь светило сквозь полуприкрытые веки. Все-таки он очень устал за последние дни…

— Саша! Потерпи немного… осталось чуть-чуть…

Где-то тут была лаборатория. Совсем недалеко. В это смутное время ее должны держать открытой…

Левченко не помогал. Он повис мертвым грузом, вцепился судорожно в плечо Кривцова, неудобно, словно задушить хотел. Большой, весом с двух Кривцовых. А на губах — красная пена. Похоже, легкое задели.

— Потерпи, Саша!

Лаборатория нашлась, наконец. Кривцов ввалился внутрь. Навстречу выскочил тощий человечек, суетливый, с писклявым голоском, все пытался выспросить, что ему нужно.

Кривцов достал удостоверение.

— Я сотрудник института мозга. Мне нужна лаборатория. Он не жилец с такой раной…

Человечек выпучил глаза на удостоверение. Кривцов втащил Сашку мимо него в приемную. Человечек очнулся, бросил Кривцовскую корочку на стол. Там она и осталась — Кривцов забыл ее там, а потом его уволили, и возвращаться стало незачем.