— Татьяна-то где, Проша, Татьяна твоя где?

Голос Прохора на этот раз был ясен для всех:

   — Зарубил Татьяну Иван Кузьмич. Умерла она.

Кровь ударила в голову Марфы. Обезображенное лицо побагровело, девушка вспрыгнула на помост и схватила руку палача с длинным металлическим прутом. Кнут удивлённо обернулся и застыл.

   — Погоди, — попросила Марфа, — минуточку погоди.

Соскочила с помоста, и опять растолкав толпу, кинулась к ногам Бурсы.

   — Батюшка! — взвыла она, — пощади его, батюшка! Меня убей, брата моего пощади!

Потому как бочком приблизился к креслу Микеша, потому как он наклонился и зашептал что-то в самое ухо Бурсы, Анна Владиславовна догадалась: проклятый лакей принёс весть о бегстве Растегаева.

«Ох как же ты не вовремя, — подумала Анна, — не вовремя! Не нужно бы сейчас зверя-то дразнить».

   — Пощади! Пощади его, батюшка! — не унималась Марфа. — Пощади его! — Вопила она во всё горло. Она подала и билась головой о сухую землю. — Пощади!

   — Катать её! — оттолкнув от себя Микешку, приказал Бурса. — Катать!

Анна Владиславовна не отошла от окна, не отвернулась, но глаза её сами собою от ужаса зажмурились.

   — Бабы, кому сказал! — услышала она голос негодяя. — Катать её!

Но произошло нечто неожиданное странное. Вдруг стало совсем тихо, и был слышен шорох отступающей толпы. Анна осторожно приоткрыла глаза. Кнут сошёл с эшафота и, развернувшись, медленными шагами приближался к Бурсе. В руке у палача посверкивал на солнце всё тот же металлический длинный прут. Бурса сделал еле заметный короткий знак рукой — грохнул выстрел и палач замер, раскачиваясь. Пуля попала ему точно в сердце.

Секунду уж мёртвый Кнут стоял посреди двора, потом упал. Пистолет в руке Виктора ещё дымился, когда Бурса вскочил из своего кресла.

   — Катать! — завизжал он истошно. — Катать её!

Сразу, наверное, с полтора десятка орущих баб кинулись на Марфу. Девушку отволокли немного от кресла хозяина. Её драли за волосы, били ногами, плетьми, пинали в лицо, а захлёбывающаяся кровью Марфа всё стонала и стонала одно:

   — Пощади! Пощади его, батюшка, пощади!

Потому её бросили к начищенным сапогах хозяина окровавленную, неподвижную.

   — Лучше б нам в дом вернуться, — сказал Виктор, за плечо тронув Бурсу.

   — Зачем это в дом? — удивился тот. — Разве мы закончили?

Виктор показал — над телом Кнута склонялся карлик Альфред. Карлик прикладывал ухо к его груди. По выражению лица карлика ничего нельзя было определить: толи он в ярости, толи совершенно спокоен.

   — Я полагаю, Альфред хочет Вас убить, — сказал Виктор, — я не смогу этому помешать.

   — Ты один у меня что ли? — огрызнулся Бурса, призывая резкими движениями к себе всех находящихся в поле зрения наёмников. — Ребята, подойдите-ка сюда! Сюда, сюда ко мне!

Чёрные неподвижные глаза карлика и напугали Анну и вселили в неё надежду: «Не уж-то убьёт негодяя? — мелькнуло в голове девушки. — Не уж-то конец нашим мучениям».

Среди подошедших наёмников было несколько англичан. Не замечая никакой угрозы, они встали вокруг кресла. Виктор же развернулся и, несмотря на крик Бурсы, быстрым шагом исчез за домом.

«Куда это он? Зачем? Неужели он лилипута пожалел? — удивилась Анна. — Странно».

   — Альфред, — сладким голосом сказал Бурса, когда карлик, покачиваясь на кривых ножках и смешно ступая, направился в его сторону. — Альфредушка, ты не обижайся, я тебе другую девку подарю. А, хочешь, двух?

Карлик подслушано, как китайский болванчик закивал, Бурса улыбнулся. Рука карлика мелькнула в воздухе и один из наёмников повалился на Ивана Кузьмича — в груди англичанина торчал короткий тяжёлый нож.

   — Хватай его! Бей! — отталкивая мертвеца и пачкая ладони в чужой крови, взвизгнул Бурса.

Но не так-то просто было схватить коротышку. Тот упал на бок и, перекатившись через голову, оказался с другой стороны. Ещё один брошенный нож угодил точно в цель.

Бурса поднялся и медленно стал отступать. Четверо наёмников с обнажёнными клинками встали на защиту хозяина. Прозвучали один за другим несколько выстрелов. Но и пулей было невозможно попасть в перемещающуюся всё время маленькую мишень.

«Убей, убей его, Альфред, — шептала в истерике Анна. — Убей его!»

Марфа была жива. Бабы не столько изувечили её сколько изобразили зверскую экзекуцию. Она только лишилась на какое-то время сознания, а теперь очнулась.

Наёмники, отвлечённые неуязвимым карликом, не обратили на Марфу внимания. С трудом поднявшись, она дотащилась до плахи и стала один за другим снимать оковы, сперва с рук своего брата, а потом с ног.

   — Не надо, — прошептал Прохор, когда к нему склонилось изуродованное лицо сестры. — Пусть убьют лучше. Я всё равно жить не стану…

Его следующие слова утонули за грохотом нескольких ружей. Но и на этот раз Альфреду удалось ускользнуть от свинца, только одна из пуль задела маленькое плечо, даже крови на тёмно-красном почти игрушечном кафтане видно не было. Опрокинув ударом короткого клинка ещё двух наёмников, Альфред подступил вплотную к Бурсе и замер.

   — Барин! — заорал преданный Микеша и, не раздумывая ни одного мгновения, кинулся на карлика.

Тот даже не воспользовался кинжалом — короткий удар и хилое тело барского шута перевернулось в воздухе, шлёпнулось о землю, наверное, в двух саженях позади толпы наёмников.

Иван Кузьмич смотрел в чёрные жуткие глаза лилипута как можно смотреть в глаза собственной смерти — ни улыбки, ни ненависти, нечего в этих глазах только покой.

   — Пощади.

Карлик покивал головой. Клинок в маленькой ручке отодвинулся немножко назад.

Анна Владиславовна затаила дыхание. Толпа, собравшаяся вокруг дома замерла. Но в следующую секунду всё разрешилось иначе, чем должно было случиться.

Голова карлика смешно дёрнулась вбок, ручка с оружием замерла и опустилась. Лилипут издал несколько жалких горловых звуков, напоминающих плач котёнка, и присел на корточки. Никто не понял причину этой моментальной разительной перемены. Никто даже не заметил Виктора, появившегося со стороны дома. В руке Виктора был зажжённый факел, и он чертил этим зажжённым факелом в воздухе крест. Один из наёмников, воспользовавшись заминкой, подскочил сзади и разрядил двуствольный пистолет прямо в спину Альфреда.

Полчаса спустя, просидев какое-то время один в столовой, Бурса приказал притащить к нему тело карлика.

Подошёл Полоскальченко — он только что узнал о происшедшем из рассказов слуг — и теперь присоединился к Ивану Кузьмичу.

   — Охота посмотреть, — говорил он. — Я живых-то их опасаюсь, руками потрогать страшно, а любопытство-то как язва, зреет.

Полоскальченко прикрывал ладонью большой, на пол лица, синяк. Он был совершенно пьян.

   — Как тебе удалось его остановить? — спросил Бурса у вошедшего в столовую Виктора.

   — В монастыре, где он вырос, отцы иезуиты таким способом заставляли малышей молиться, — бесчувственным серым голосом объяснил тот. — Когда вам в следующий раз потребуется остановить маленького убийцу, нужно чертить в воздухе крест зажжённым факелом. Более ничего не требуется. И вообще, Вы напрасно его убили. После факельного креста Альфред стал бы послушен и покорен как ягнёнок.

Притащили и бросили посреди зала маленькое тело. Бурса потребовал снять с лилипута одежду. Занялись этим, крестясь и шепча заговоры, две бабы — преданная Нюрка и ещё одна обученная девка Наташка.

   — Тут письмо какое-то, барин, — сказала Нюрка, расстёгивая на карлике красный кафтан. — Нужно Вам?

   — Дай-ка сюда.

Бурса протянул руку. Виктор не смотрел в их сторону, но сразу понял, что за письмо было спрятано под одеждой карлика. После разговора с Аглаей он хватился, что они потеряли бумагу, воротился тут же, но кроме мелькнувшей юбки Марфы ничего не увидел.

Иван Бурса развернул листок и долго читал, шевеля губами. В зале всё это время царила тишина, все ожидали что скажет Иван Кузьмич, но он ничего не сказал. Даже не повернулся к Виктору. Он взял палку и, приступив к обнажённому скрюченному тельцу, лежащему среди столовой, перевернул его концом палки. Мёртвый карлик чем-то напоминал цыплёнка.