— Сил нет за волосы таскать, — отозвалась усталая Аглая. — Пусть она мне лучше руки целует.

   — Что?!. — воскликнула Анна.

   — Целуй!

   — Целуй! Целуй! Целуй!.. — раскачиваясь вокруг с поднятыми высоко зажжёнными свечами, запричитали нараспев девки. — Целуй, целуй!

Пистолетный выстрел раздался так близко от беседки, что у всех не надолго заложило уши. Голова Анны ещё кружилась, и склонясь к тонкой сильной руке Аглаи она не сразу разобрала шёпот девушки:

   — Анна Владиславовна, — прошептала Аглая. Голос, который за общим шумом никто бы не смог уловить кроме самой Анны. — Я здесь, чтобы выручить Вас, но не получилось, видите, у меня ничего. С такой раной я только обуза. Растегаеву дядюшкой Вашим обещаны хорошие деньги, он поможет. Попробуйте без меня убежать. Вы должны сделать это не позже, чем завтра ночью. Потом поздно будет.

Иван Кузьмич поймал движение женских губ, но не уловил ни слова. Он хотел незаметно приблизиться, но в саду произошло какое-то движение, мелькнули факелы, и из темноты вынырнул Микешка. Физиономия лакея выглядела озадаченной.

   — Ну! — рявкнул Бурса. — Говори!

Микешка наклонился к Бурсе и зашептал ему в самое ухо:

   — Доложили, что на ступеньках подле бельевой нашли Зябликова. Игнатий Петрович пьян, тяжело ранен, но всё ещё жив и даже прибывает сейчас в сознании. Требует Вас, хозяин, к себе. Хочет сообщить что-то чрезвычайно важное.

Комнаты своей у гусара никогда не было, но жить в длинном холодном бараке вместе с другими наёмниками Игнатий Петрович не пожелал. Он ютился в пакгаузе. Здесь, против правил, у него были оборудованы топчаны и маленький походный столик на откидной ножке. Зябликов говорил, что это ему нравится.

   — Когда проснёшься, то запах пороха крепкий — лучше любого кофею в постелю, — объяснял он. — С чихом просыпаться — здоровью какая польза.

Лакей нашёл раненого, истекающего кровью гусара, на лестнице подле бельевой комнаты. По приказу старшего камердинера Зябликова перенесли на руках в оружейную и уложили на его топчане.

Игнатий Петрович, в основном, был без сознания, но иногда приходил в себя и материл всех кто оказывался рядом. Он беспрерывно требовал к себе хозяина. Утверждал, что открыл ужасную тайну и знает кто в доме предатель. Его перевязали, положив на раны целебную глину, дали выпить ещё водки, и гусар затих, лёжа на спине.

Когда Бурса подошёл Зябликов не двигался, хоть грудь его сильно поднималась во сне. Бурса потряс раненного за плечо, попробовал разбудить его криком, ударил палкой даже, но никакого результата не добился и сразу направился к себе.

«Как он мог узнать о том, что Прохор меня убить собирается?»

Иван Кузьмич сидел уже в своей спальне. После ужина у него сильно стучало в висках, но хмель прошёл и можно было сосредоточить внимание на главном.

«Или просто бредит спьяну гусар. Подрался с кем-нибудь на лестнице, а теперь ему во хмелю шпионы мерещатся».

Забираясь в постель, Иван Кузьмич случайно зацепил рукавом ночной рубашки шнур и отдёрнул руку. Он подумал, что нет никакой уверенности в Прохоре. Вдруг попробует сделать своё дело сразу по первому вызову.

«Если без помощников управлюсь, больше бояться будут. Глупо на своего телохранителя наёмников звать».

Он положил под подушку два заряженных французских пистолета, а под перину засунул саблю. Иван Кузьмич не хотел сразу убивать Прохора. Какое удовольствие мертвеца на дыбе крутить, но твёрдо решил управиться своими силами. Выждав ещё некоторое время, наклонился и задул свечу.

Прошёл, наверное, час. Иван Кузьмич стал уже засыпать когда со стороны послышался шорох и голос Татьяны проговорил шёпотом:

   — Я подойду с головы и накину ему на горло шнурок. А ты с другой стороны встанешь.

   — Я и сам всё сделаю, — промычал Прохор в ответ. — Иди, иди. Прошу тебя, Татьяна, иди. Не женское дело барина своего кончать.

   — Да никуда я не пойду.

   — Ну не пойдёшь, тогда встань у двери и смотри, ежели интересно тебе как я его накажу.

Бурса был совершенно уверен в надёжности оружия и стрелком он был неплохим, но при последних словах мятежного телохранителя холодный пот покрыл спину Ивана Кузьмича.

«А как промахнусь с первого выстрела?! Нет! Дурак, дурак! Чего гордиться было. Нужно было пару мужиков за портьерой поставить тайно. Или хотя бы карлу под кроватью скрыть. Не буду тянуть! В голову надо целиться или в сердце, а то ведь он и раненный меня на куски разорвёт».

Рука Ивана Бурсы скользнула неслышно под подушку, и пальцы сжались на рукоятке заряженного пистолета. В комнате было темно. Лунный свет пробивался только в узкую щель между занавесями и острым лучом висел в воздухе. В головах у постели скрипнули доски, и в тот же миг Бурса увидел в острие лунного луча лицо своего телохранителя.

От грохота выстрела заложило уши. Бурса схватил из-под подушки другой пистолет и, выпрыгнув из постели, также разрядил его в Прохора. Потом развернулся, срывая с окна занавески.

Татьяна стояла возле постели и в руках девушки был длинный шнурок.

   — Убить меня хотели?! — крикнул Иван Кузьмич, оскалившись гнилыми зубами. — Иди сюда, — поманил он пальцем Татьяну. — Иди, посмотри, может жив ещё.

Грохот выстрелов мгновенно перебудил весь дом. Из коридоров уже слышались голоса слуг шаги.

Татьяна бросила шнурок и встала на колени подле Прохора. Бурса медленно вытянул из-под перины саблю, и также медленно размахнулся. Он вложил всю силу в это движение и с одного удара рассёк тело девушки, склонившейся над своим женихом.

   — Барин! Барин! — как безумный кричал Микеша, ворвавшись в комнату.

Микеша упал на колени и пытался сослепу и со страху целовать ноги Бурсы. В дверях скопилась и другая прислуга. Лакеи в исподнем зачем-то натягивали на плешивые головы парики, бабы ступали босыми ногами, кто-то запалил большой ручной фонарь.

   — Уйди! — Бурса отпихнул Микешку. — Видишь, убить меня хотели, да не смогли!

Одевшись в халат, Иван Кузьмич взял фонарь и освещая дорогу прошёл через весь дом и, растворив двери в оружейную, замер на пороге.

   — Ты жив ещё? — спросил Бурса громко. — Отвечай коли жив! Ты мне сказать что хотел, звал?

Зябликов сильно всхрапнул в полутьме. Голос гусара прозвучал необычайно слабо, но ясно:

   — Убить Вас хотят, Иван Кузьмич, шпион в доме.

   — Знаю. Не убили уже. — сообщил Бурса. — Хотя попытка такая была. Прошка, телохранитель мой на бабьи уговоры поддался.

В свете фонаря Зябликов, сидящий на своих нарах, выглядел бледным, глаза навыкате, рот перекошенный, мокрый. Гусар отрицательно качал головой.

   — Не он.

   — Тогда кто? Что за шпион?

Бурса присел рядом с раненым.

   — Да девка эта… — Зябликов смачно сплюнул на пол. — Та, что Растегаев привёз. Аглашка. Подсадная она. С Виктором шашни крутит. Я хотел сразу доложить. Подранил он меня. Убить наверное хотел.

   — Жаль, что не убил, — поднимаюсь на ноги, сказал Бурса. — Виктор, говоришь. Странно. Не верю я тебе! Не мог Витька меня предать! Мы с ним крепче, чем с другими повязаны, я в него душу свою вложил и он одному мне служит!

Шёпот Аглаи так и стоял в ушах Анна Владиславовны. Анна ещё долго ощущала твёрдую руку девушки возле своих губ, горячее дыхание раненной. Она запомнила каждое слово. Теперь, лёжа в своей комнате на постели Анна Владиславовна никак не могла заснуть, лежала на спине и думала: «Коли Константин Эммануилович Растегаеву денег обещал, то, конечно, он поможет мне бежать. Негодяй он, но за деньги всё сделает. Бежать не позднее завтрашнего вечера! Бежать, иначе пойдёт дождь и дороги размоет! Бежать! Но как же я брошу теперь Аглаю!?. Она ранена, она сюда в медвежью упасть за мной полезла, а я её оставлю!?. Но она же сама просила. Никто же не знает, что Аглая засланная. Если я убегу, кто на неё подумает?»

Размышления Анны прервали какие-то выстрелы. В ночной тиши грохнул пистолет, потом ещё один. Стреляли не на улице, стреляли внутри, в доме. Судя по звуку, в той его части, где располагалась спальня Бурсы. Девушка поднялась и подошла к запертой двери, прислушалась. За дверями отделённые голоса, шаги, плачь.