— Анна Владиславовна!

Девушка повернулась. В дверях стоял граф Виктор.

   — Глупо, — сказала она, стараясь вернуться к весёлому тону и стряхнуть с себя наваждение. — Зачем же весь этот маскарад? — Она сделала шаг к Виктору и отшатнулась. — Что всё это значит?

Виктор Александрович отступил влево и прямо перед Анной оказался неприятный толстый человек, одетый в коричневый мятый кафтан и странного вида потрёпанные домашние туфли. Толстые пальчики были унизаны кольцами и перстнями, белое жабо топорщилось на груди. На маленьких жирных губах гуляла улыбка.

   — Иван Кузьмич!? Дядюшка? — удивилась искренно Анна. — Откуда Вы здесь?

   — По праву хозяина дома, — сказал Бурса и жестом пригласил её к столу. Сам прошёл вперёд и сразу присел. — Прошу Вас, Анна Владиславовна, давайте завтракать. Сегодня у нас праздник.

В столовую почти бесшумно входили слуги с подносами. Стол мгновенно обрастал салатницами, супными фарфоровыми мисками, серебряными приборами. В воздухе разлился запах фруктов и жареного мяса.

   — Виктор! — Анна повернулась к своему мужу. — Виктор, скажите ему.

Но граф Виктор не шевелился. Он замер в дверях, и за его спиной скапливалась толпа — десятки любопытных глаз смотрели на Анну.

   — Ну что ж вы все смотрите? — напуганно спросила Анна. — Что же вы смотрите?

   — Пошли вон! — приказал Иван Бурса и любопытные лица моментально исчезли.

   — Так что ж Вы, Анна Владиславовна, отказываетесь со мной позавтракать? — повязывая салфетку, спросил Бурса.

   — Сперва Вы объясните мне…

   — Присаживайтесь, — Бурса указал на стул рядом с собой. — Присаживайтесь сами, иначе я Вас силою усажу.

   — Вы не смеете, — Анна почувствовала, как лицо её наливается краской гнева, язык не слушался. — Вы не смеете мне приказывать.

   — Знаете что, — сказал примирительным голосом негодяй, принимаясь за еду и не глядя вовсе на девушку. — Я сейчас Вас смогу заставить донага раздеться и голою танцевать на столе передо мною, покуда я буду завтракать. А не захотите по-хорошему, я могу и плетей Вам сейчас всыпать, — он повернулся на секунду и глянул на Анну. — Хотите плетей?

   — Вы не можете! — задохнулась Анна. — Я свободный человек, дворянка! Вы не имеете права меня здесь удерживать, я сейчас же уезжаю!

   — Ошибаетесь, Анна Владиславовна, — сказал, не отрываясь от еды, Бурса. — Никакой Вы не свободный человек. Вы раба моя теперь. Витька ж раб мой. А за раба идущая, рабой становится, — он бросил вилку так, что та звякнула о стол и сказал, обращаясь к Виктору: — А Вы не знали? Он, наверное, позабыл рассказать. Не верите мне ещё.

Он повернулся к Виктору, всё также неподвижно стоящему в дверях.

   — Подтверди! А то, ишь, сомневается девушка, в обстоятельствах путается, положения своего не знает.

   — Он говорит правду? — Анна смотрела теперь только на Виктора, и когда тот кивнул, почувствовала сильную боль в сердце. — Значит, правда!

   — Уйди, Витьк, сгинь, — вдруг потребовал Бурса. — Скажи на кухне, что я велел дать тебе самую большую телячью ногу и 5 бутылок вина, иди и напейся за моё здоровье. А Вас, Анна Владиславовна, я ещё раз прошу присоединиться к трапезе, Вы хоть и раба моя теперь, я могу сделать с вами всё, что угодно, но Вы же ещё и племянница моя. Так, что я пока не хочу вовсе причинять Вам никакой боли и обиды.

Самое страшное в происходящем было для Анны выражение лица Виктора. Виктор искренне улыбался, он был почти счастлив. Шаркнув ножкой, он растворил двери и исчез.

Оставшись в столовой наедине с негодяем, Анна Владиславовна подошла к столу. Она ни слова больше не говорила. Присела рядом с Бурсой, и подошедший слуга наполнил перед ней тарелочку.

   — Я хочу мяса, — с трудом проговорила Анна. — Коль Вы мужу моему целую баранью ногу пожаловали, то мне хотя бы кусочек.

   — Мяса! — крикнул Бурса. — Самый большой кусок!

Горящими глазами он смотрел на девушку и по губам негодяй стекали жирные струйки.

   — Для Вас, Анна Владиславовна, если хотите, хоть быка зажарю. Хотите?

Он ухмылялся, он был омерзителен. Полная маленькая ручка дрожала, горели камни в перстнях. Салфетка была вся перепачкана. Бурса мерзко смеялся и левый глаз его немного косил.

Когда подали мясо Анна уж полностью взяла себя в руки. Выбрав момент, когда чудовище — Иван Кузьмич склонился к своей тарелке, издавая неприятные звуки и увлечённо разрезал дымящиеся кусок свинины, Анна Владиславовна взяла обеими руками металлическое блюдо с салатом, поднялась на ноги и изо всех сил ударила негодяя по голове. Иван Бурса мягко повалился под стол.

Анна схватила со стола нож, одним движением она сорвала с себя драгоценное ожерелье и швырнула его на пол, лишь мгновение помедлив, ударила себя серебряным ножом в грудь. Она не сразу потеряла сознание. Она услышала ещё шум множества голосов и почувствовала, как по бархатному платью стекает кровь. Боли Анна Владиславовна не ощутила.

Понимая, что кто угодно может узнать её и опасаясь приблизиться, княгиня Наталья Андреевна Ольховская издали наблюдала за похоронами. Похороны были короткие: ни гроба, ни провожающих. Двое городовых, священник и два пьяных мужичка снимающих обёрнутые в грубые мишки трупы и опускающие в заранее приготовленную яму.

Княгиня стояла в глубине кладбища, прячась за крестами, а хоронили снаружи за оградой.

Вечерело. По земле струились длинные тени, солнце пряталось в облаках, и нелегко было разглядеть и отличить одно мёртвое тело от другого. Только мелькало кадило священника и ветерок приносил привычные слова молитвы. Двое мужиков снимали с телеги тела безымянных бродяг. Один брал за плечи другой за ноги.

Вдруг произошла заминка. Мешок оказался совсем маленький. Один мужик, что-то весело крикнув другому и подняв с лёгкостью очередного мертвеца просто кинул его как куль с бельём.

Сердце Натальи Андреевны упало. В мешке был зашит карлик.

Княгиня не стала дожидаться конца похорон. Перекрестившись она быстро вышла через ворота кладбища и направилась в особняк на Конюшенной.

Собрание «Пятиугольника» было назначено на 7 часов. Княгиня Ольховская не хотела больше думать о мёртвом уродце и почти выбросила его из головы. Но после смерти карлика что-то переменилось в сердце Натальи Андреевны. Недавнее желание страсти погасли в ней, а на их месте появились совсем иные буйные жгучие желания. Будто бы какая-то часть карлика поселилась в голове и в душе княгини. Теперь она жаждала только власти, любою ценою власти. Никаких высоких идеалов не осталось в ней, никакой любви. Как болезнь переселяется из одного человека в другого, жестокость переселилась из карлика в княгиню Ольховскую, и краткие похороны за кладбищенской оградой закрепили эту жестокость.

После собрания Наталья Андреевна не спустилась вниз, как обычно, и не покинула дом. Испросив разрешения у Бурсы, княгиня сошла по лестнице и даже не постучав растворила дверь комнаты несчастного умирающего секретаря. Она застыла на пороге. Укрытый по грудь одеялом, Сергей Филиппович лежал на спине. Лицо его было бледно, тёмные губы чуть приоткрыты и слышно было свистящие тяжкое дыхание. Он был без памяти.

   — Бедный мой мальчик, — приблизившись, опустив руку на мокрый раскалённый лоб умирающего, прошептала княгиня. — Несчастный мой. Это я виновата в том, что произошло.

Вдруг секретарь вздрогнул и глаза его открылись. Глаза его были мутными, полными боли, но он ясно осознавал то, что происходило вокруг.

   — Это Вы… — прошептал секретарь. — Я умираю. Я хочу просить Вас…

   — Проси! Проси! — взволнованно отозвалась княгиня. — Проси, что хочешь!

   — Я любил Вас, Наталья Андреевна, — слова давались ему с трудом. Грудь, укрытая одеялом, вздрагивала как от боли при каждом звуке его тихого голоса. — Я прошу Вас, во имя моей любви спасите другую любовь. Спасите Анну Владиславовну! Я умоляю, не мешайте хозяину хотя бы спасти её. Не вставайте на пути у магистра…