Сеть шпионов, обеспечивающая Ивану Кузьмичу поддержку самых влиятельных особ Санкт-Петербурга, также способствовала быстрому умножению его капитала. А когда появились большие деньги, Иван Бурса мог запросто покупать через подставных лиц нужных чиновников, и выходило, что на каждый рубль, вложенный в подкуп, новгородский помещик выигрывал три.

Из составленного Удуевым приблизительного списка выходило, что не менее четверых его людей просто миллионами ворочали, а около сотни рабов, разбросанных по всей России, давали регулярного дохода не менее 60 рублей в год каждый.

Из первых четверых рабов-миллионщиков один торговал скотом, другой основал кожевенную мануфактуру в Пензе, третий оказался серьёзной фигурой, находящейся при штабе самого Бонапарта. По всей вероятности, он оборачивал деньги французской революции, давая прибыли Ивану Бурсе практически из каждой баррикады.

Все доходы этих людей поступали в казну Ивана Кузьмича — отсюда и накопившееся богатство. Бурса, в отличие от иных хозяев, из обиды или из глупости готовых увеличением оброка задушить своего крепостного человека, лишь бы не высовывался, не грабил подчистую, а в соответствии с логикой дела, давал развернуться и поэтому снимал с каждым годом всё большие и большие барыши.

На деньги эти помещик-недоросль, никогда не числившийся ни на какой службе, активно строился у себя в Новгородской губернии и собирался собственную наёмную дружину. В усадьбе Бурсы находили защиту и пристанище беглые от суда и Сибири офицеры. Были выписаны из Франции несколько умелых фехтовальщиков, способных быстро обучить своему искусству, закупалось новейшее оружие.

Не гнушаясь ничем и умея извлекать выгоду из любых сведений, Бурса послал специального человека разыскивать беглых англичан и пригласил их к себе на службу. Так что поместье Ивана Кузьмича теперь охраняло целое войско, на вооружении которого фигурировали даже пушки.

За счёт своих шпионов, разбросанных по всей столице, Иван Кузьмич Бурса долгое время шантажировал несколько государственных чиновников высшего разряда, и запасся невероятным количеством привилегий, просто невозможных для лица никогда не служившего.

Выходило, что без труда Бурса может выправить моментально любую подорожную, купить кому-нибудь офицерский чин или дворянство, невидимой рукою отправить в дом для умалишённых или ввести под опеку неугодное ему лицо.

Громко на весь дом зазвонили часы. Подобно фантастическому пасьянсу, разложенные на большом столе документы, находились прямо перед глазами магистра. Документы говорили об очевидном, неопровержимо доказывали невероятные факты, а Константин Эммануилович всё ещё не мог поверить в происходящее.

   — Да, попала Ваша племянница в переплёт, — сказал, откладывая очередную бумагу в сторону Михаил Валентинович. — Если Анна Владиславовна действительно в руках у этого негодяя, нам нелегко будет её оттуда вытащить.

Было 5 вечера. Внизу в гостиной играла музыка, и раздавался весёлый женский смех. Константин Эммануилович сидел неподвижно, закрывая лицо руками. Вдруг он, будто очнувшись, сказал:

   — Придумаем что-нибудь, — ротмистр даже удивился спокойствию его голоса, — обязаны что-то придумать.

План принадлежал Аглае. Настойчивость Трипольского, его несчастная попытка выручить магистра во время собрания «Пятиугольника», его желание догнать беглецов, чуть не окончившее собственной гибелью, всё это сблизило молодого дворянина с Константином Эммануиловичем, и теперь он был посвящён во все детали расследования. По настоянию Трипольского посвящена была и Аглая.

План был совершенно безумный и чисто женский. Разбудив Андрея среди ночи настойчивым стуком в дверь, Аглая ворвалась в спальню молодого человека со свечой в одной руке и несколькими исписанными листами в другой.

   — Я всё придумала, — заявила девушка, бросая листки на туалетный столик подле зеркала и запахивая свой капот.

Как раз пробили часы.

   — Ты с ума сошла, — прикрываясь одеялом, сонно сказал Трипольский. — Два часа ночи! Ты думаешь нормально врываться к холостому мужчине в такое время? Если ты придумала что-то, неужели это не могло бы подождать до завтра?

   — Нет не могло бы, — отозвалась Аглая, — рассказать невтерпёж. А за то, что я вот так среди ночи, извини, — глаза девушки сверкнули. — Будем считать, что это на правах любимой сестры.

Аглая присела возле постели Трипольского на полу и, неожиданно схватив, поцеловала его руку.

   — Слушай-ка, барин, что я изобрела.

Трипольский поморщился. Андрей Андреевич действительно в течение многих лет воспринимал это пылкую и умную девушку как родную сестру и терпеть не мог, когда Аглая назвала его барином. Играла вот таким образом в нарочитое рабское подобострастие.

   — Ну так что ты придумала? — спросил он, отбирая у неё свою руку. — Рассказывай уж, раз разбудила.

   — К нему в рабство меня продать нужно, — сказала Аглая, — только нужно придумать: кто это мог бы сделать.

   — Да ну тебя, продать…

   — Слушай, Андрей, — Аглая схватила со столика листки и положила их поверх одеяла так, чтобы он мог прочесть. — Я всё-всё написала тут. Всё по пунктам. Ты прочти лучше и скажи, что ты об этом думаешь.

   — Пункт первый, — взяв с сомнением листок, прочёл Трипольский. — Нужно найти человека, которого Иван Бурса спокойно допускает к себе в дом. Пункт второй: нужно продать Аглаю этому человеку. Третий: этот человек должен отвезти свою новую крепостную девушку в поместье Ивана Бурсы и перепродать ему. Пункт четвёртый: хорошо владея как саблей, так и пистолетом, будучи хитрой как лиса, Аглая устраивает Анне Владиславовне побег.

Прочитав последний пункт, Трипольский отбросил листки и, откинувшись на подушках закрыл глаза.

   — Дура, — сказал он. — Давай я тебе вольную лучше дам.

   — Ты уже предлагал, — сказала Аглая, снизу вверх рассматривая неподвижное лицо Трипольского. — Не хочу я на волю. Мы же договорились: ты в завещании своём меня освободишь, если только раньше меня умрёшь. А так не будем.

   — Не понимаю, — Трипольский приоткрыл один глаз и глянул на девушку, — раньше не понимал тебя и теперь не могу понять. Ну да ладно. На эту тему мы с тобой уже тысячу раз спорили, — он склонился к Аглае и взял её обе нежные руки в свои. — А что касается твоего плана, сестричка, то выброси это из головы. Никому я тебя не продам. Спросишь почему?

   — Почему?

   — Ну, во-первых, потому, что сестру свою продать хуже греха нет. А, во-вторых…

   — Ты не веришь, что я смогу побег ей организовать? — перебила его Аглая.

   — Нет, почему же не верю? После парижских баррикад, где мы с тобой вместе кувыркались глупо сомневаться. Только всё это вот ерунда. Тебя тут же признают там и ты окажешься точно такой же пленницей, как и Анна Владиславовна.

Аглая сделала обиженное лицо и, вырвав свои руки из рук Трипольского, вскочила на ноги.

   — Ты не любишь её? — сказала она. — Не любишь? Кабы любил, то не возражал бы моему плану. — Она уже отворила двери и стояла на пороге. — А касательно того, что меня там узнают — полная ерунда. Бурса меня никогда не видел раньше. Мы в Петербурге с ним не сталкивались, в Париже он не бывал, а единственный раз, когда мы могли с ним встретиться лбами на Конюшенной, так меня за полчаса до его прихода ты сам домой отослал. Обморок у меня тогда случился, если помнишь.

   — Тебя узнает Виктор, — сказал Трипольский.

Аглая обернулась. В голосе её возникла полная неколебимая убеждённость.

   — В общем, как хочешь, но другого шанса спасти возлюбленную твою Анну Владиславовну просто не существует. А что касается Виктора, так он меня не выдаст.

   — Это почему же он тебя не выдаст?

   — А ты бы выдал в подобной ситуации, например. Ту же самую Анну Владиславовну. Ну? Находясь на его месте, выдал бы?

Аглая захлопнула дверь. По коридору прошуршали её быстрые босые ноги.

«Невероятно, — подумал Трипольский, подкладывая сплетённые ладони под голову и откидываясь назад. — Невероятно. Неужели они с Виктором были любовниками? Как же я мог пропустить это? Невероятно».