— Давно ли уехала?

Секретарь взял конверт. Конверт был заклеен. На конверте не было никакой надписи.

   — Да только что. Хотел догнать её у кареты, да не успел. Но письмо нужно передать. Срочно, и из рук в руки.

«Он лжёт, — сообразил секретарь, — и лжёт нарочно. Хочет меня унизить. Если бы он хотел догнать княгиню у кареты, то как же он смог спуститься сверху. Тем более, на улице снегопад, а волосы-то у него сухие».

Был ещё вечер, но заснеженный город вокруг будто умер. Император не жаловал полуночников и во всех домах, где жгли ещё свет, так плотно закрывались шторы, что они лучика не пробивалось наружу.

Ледяная метель, буйствовавшая на протяжении всего дня, смерилась. Снег лежал глубокими сугробами. Посреди улицы, заезженные каретами колеи, тянулись будто огромные стрелки, указывающие направление.

Золотой шар над конюшнями блеснул, отражая яркий уголок луны, прорезавший черноту неба. Секретарь запахнул шубу, надвинул на глаза шапку и поворачивался в поисках извозчиков.

Лёд на Неве также отсвечивал серебром, и от этого Сергею Филипповичу стало немножко жутко. Половину дороги до особняка княгини Ольховской он прошёл пешком. Ноги вязли в сугробах и Сергей Филиппович, пригибаясь как от ветра, хотя ветра никакого и не было, двигался прямо посередине пустынной улицы, ступаю в наезженную колею.

Конечно, он думал о Наталье Андреевне. Он больше ни о чём не мог думать. Секретарь полностью оправдывал её.

Будучи мелкопоместной дворянкой, она во время пожара лишилась как родителей, так и остатков своего состояния. Но уже через год 17-летняя Наталья Андреевна невероятным образом оказалась при дворе Екатерины. Поговаривали, что при матушке-императрице Наталья Андреевна занимала не особо почётную должность — штатной пробирки, т.е. по первому требованию развратной государыни проверяла мужскую силу любого кавалера, на кого укажет Екатерина Алексеевна. А потом являлась с докладом по этому предмету.

Двадцати двух лет Наталью Андреевну выдали замуж за польского князя Станислава Ольховского. Князь был уж тогда глубоким стариком. Он предал шляхту и был в чести у императрицы. Так, что молоденькая пробирка была частью его вознаграждения.

Через три года после венчания князь Станислав умер своей смертью. И Наталья Андреевна оказалась вдруг богатой вдовой. Первый год после смерти мужа она провела в трауре. Но однажды при дворе прозвучало ироническое замечание императрицы, мол, обстоятельства брака были таковы, что вдова Ольховская может вполне считать себя девицей. Подобное замечание нельзя было принять иначе, как прямой приказ, и Наталья Андреевна подчинилась с видимою неохотой. Траур был окончен.

Сергей Филиппович готов был каждую минуту благословлять эту уже не молодую женщину. Он нёс запечатанный конверт, но ему казалось, что он несёт ей своё разбуженное в сердце.

У Гостиного двора он поймал извозчика. Тот заломил дикую цену. Пришлось заплатить. Но, несмотря на это, извозчик не подвёз к самому крыльцу, а высадил окостеневшего от холода секретаря за полквартала. Срезая угол, Сергей Филиппович оказался у дома княгини не со стороны парадного входа, а со стороны внутреннего двора.

Он хотел уже обойти двухэтажное обширное здание, когда заметил невдалеке от себя тёмную фигуру. По платью секретарь определил, что большого роста мужчина в собольей шапке, подошедший к чёрному ходу, из благородного сословия. Дверь чёрного хода хлопнула.

Перебравшись через сугроб, Сергей Филиппович добрался до этой двери.

Заперта.

Постучал — никакого результата. Пришлось обойти здание и подняться по круглым ступенькам парадного крыльца. Как и везде, дом не освещён, но внутри явные движения и голоса. Секретарь потянул за шнурок звонка и был тотчас же впущен в переднюю.

   — Наталья Андреевна не примет Вас, — объявил немолодой камердинер. — Так что, если передать что нужно, можете через меня передать.

«Только из рук в руки, — всплыли в голове Сергея Филипповича последние слова Бурсы. — Из рук в руки».

   — Сходите ещё раз. Спросите, — сказал секретарь. — Передайте Наталье Андреевне, что дело не терпит отлагательства.

Слуга в огромном поношенном и сильно припудренном парике и синем камзоле отрицательно покачал головою, но всё же послушно поднялся наверх повторить просьбу. Он скрылся за узкими двустворчатыми дверями, и секретарь услышал, как тяжело и медленно слуга взбирается по лестнице.

«Она непременно приняла бы меня, кабы я мог объяснить, по какому поводу пришёл через весь город, — подумал секретарь. — А если она не знает причины моего визита и отказывает принять? Что же она подумала?»

От этой мысли Сергей Филиппович так смутился, что в следующие несколько минуты сам плохо уже понимал, что делает. Не дожидаясь возвращения из слуги, секретарь кинулся через те же узкие двери на лестницу. Взбежал наверх, на второй этаж, и, не раздумывая, выбрав из трёх коридоров левый, кинулся по нему. Полы здесь были застланы мягкими коврами, и шагов не было слышно. Узенькие высокие зеркала в резных деревянных рамах, пустые высокие канделябры. Воздух душный, горячий. В нём разлит запах незнакомых благовоний.

Опомнившись и поняв, как плохо он поступил, секретарь остановился. Во время ночной пешей прогулки по городу он сильно устал. Не было у Сергея Филипповича никогда в жизни тяжёлой работы. И теперь ноги его гудели, и ныла спина.

Секретарь осмотрелся. Он стоял посреди очень узкого коридора, отделанного тёмным гладким штофом. В глубине коридора, начисто лишённого дверей, подрагивал какой-то свет. Секретарь направился туда, и вскоре обнаружил маленькую золочёную дверь. Дверь была приоткрыта. Вошёл в комнату, не думая.

Тикали часы. На жёлтом, изогнутом в полумесяц, столике горела свеча в серебряном подсвечнике. На другом столике, перед зеркалом, лежали какие-то мелкие предметы и среди других безделушек миниатюрная модель гильотины. Присутствие гильотины на туалетном столике подчёркивало пренебрежение княгини к нынешнему государственному устройству. Владельца подобной игрушки могли, даже без особого дознания, отправить в Сибирь. Это был символ казни над законным монархом.

Справа от столика сложенная узорная ширма и рядом неприятный белый, почему-то установленный на высоком стержне, мраморный бюст Вольтера. А прямо перед Сергеем Филипповичем оказалась уже приготовленная ко сну глубокая женская кровать. Голубое одеяло откинуто, подушки взбиты и лежат не ровно.

«Я случайно зашёл в женскую спальню!» — секретарь наклонился к зеркалу, потрогал пальцем микроскопический нож гильотины, пытаясь понять смысл опасной игрушки на женском туалетном столике, но так и не понял.

За дверью, через которую он только что проник сюда, послышались шаги. Он попятился, развернулся на месте и, обнаружив другую дверь, скользнул за неё. Запутавшись в темноте в попавшихся на него платьях, Сергей Филиппович некоторое время боялся шелохнуться, но потом всё же повернулся и припал глазом к щели.

Он видел Наталью Андреевну со спины. Княгиня вошла в комнату, крикнула что-то, вероятно давая распоряжение служанке, присела на канапе перед зеркалом.

«Боже, — подумал секретарь, — Боже. — Большего он даже и подумать не мог, в ужасе и в восторге всё сильнее припадая к щели. — Боже мой».

Сердце в груди секретаря билось с таким шумом, что, казалось бы, можно было услышать и за стеной и на другой стороне улицы. Увидел затянутую в белый батист спину княгини, отложной узорный ворот, вышивку, серебряный гребень в восхитительных волосах. Также он видел её лицо, отражённое в зеркале — лицо небесной, чарующей, правильный красоты, лицо богини.

   — Господи, — вдруг каким-то севшим хрипловатым голосом сказала, обращаясь к своему отражению, Наталья Андреевна. — Господи, как я устала!

Она подняла тонкие руки. Секретарь окаменел. Пальцы княгини вплелись в волосы. В следующую минуту Сергею Филипповичу показалось, что княгиня сняла с себя голову. Но это была лишь иллюзия.