Дорога до покосившегося дома Агафьи стала самой длинной и трудной в жизни Зинаиды Ивановны. Уже на подходе, когда осталось совсем мало сил, старушка стала звать соседку, но та не откликалась. Пришлось карабкаться на крыльцо и, превозмогая боль, ползти в избу. Агафья лежала на кровати без движенья: «Вот горе-то… нашла, когда помереть!».

Постанывая от боли, Зинаида Ивановна потихонечку вышла на улицу и в полном изнеможении опустилась на скамью возле дома. Она понимала, что подняться будет трудно, но сил больше не было. Огромное весеннее солнце светило изо всех сил. «Я обязательно встану. Встану и дойду до села. Главное – думать о внуках»…

Старик и говно

Я учился в восьмом классе и решил закосить пару дней от школы. Ничего умнее не придумал, как соврать маме, что у меня болит живот. Вместо того чтобы оставить дома, как я ожидал, она потащила меня в больницу. Там у меня брали кровь, делали клизму, засовывали через рот очень глубоко какую-то трубку. После этих пыток положили в палату. Лёжа на боку, я постепенно приходил в себя. Рот и жопа непривычно болели. Напротив меня лежал старик, вся его кровать была обвешана простынями с коричневыми пятнами и разводами. Он вёл странную деятельность. Периодически бодро вскакивал, доставал из-под себя простыни, испачканные свежим жидким говном, вешал их на спинки кровати, а уже высохшие стелил под себя. Через какое-то время действия повторялись. Старик протекал.

Медсёстры к нему не подходили, но он не унывал и отчаянно боролся за сухую постель. На его тумбочке стояла литровая банка с какой-то отвратительной похлёбкой. И вот, когда старик проголодался, он с радостью в глазах уселся на кровати, взял в руки ложку и банку с поревом. На секунду задумался, протянул её мне и добродушно спросил: «Хочешь?».

Я почувствовал, что внутри всё свернулось в едином рвотном порыве, и непременно бы блеванул, если бы было чем. Но хватило сил вежливо отказаться. Старик радостно пошамкал беззубым ртом, опустошив банку на треть, потом поставил её снова на тумбочку, бодро поменял простыню и лёг спать. Что снилось ему той ночью? Что видят во сне старики? Детей, жену, друзей, работу – всё, чему они посвятили свою жизнь. Что видят они, просыпаясь? То, что больше никому не нужны. Мы молимся на политиков, заботимся о родственниках, а когда становимся старыми и больными, плевали они на нас. Никто не поменяет нам простыни и не даст хорошей еды.

Старик, сейчас бы я, возможно, позаботился о тебе, да ведь ты уже умер.

Там, где умирает Гольфстрим

До населенного пункта Архангельск-56 оставалось не менее пятидесяти километров, и наш герой отчётливо понимал, что до этого несуществующего на картах посёлка ему уже не добраться. Отчаяние во всем его теле поселилось сразу после того, как его «Ухтыш» безнадёжно кувыркнулся в расщелину. Оно заставляло паниковать каждую клетку его замерзающего тела: «Если пешком?! Так хотя бы двигаешься! И посёлок, посёлок всё ближе!» Но после первых ста метров пешего пути стало очевидно, что пройти эти пятьдесят километров против ветра просто нереально. (Архипелаг Новая земля имеет одну особенность. С запада она омывается Баренцевым, а с востока Карским морями. В Баренцевом умирает Гольфстрим, и вода там теплее, чем в Карском. Из-за этой разницы температур Архипелаг терзают лютые ураганы). «Телевизор», которым жители северных посёлков обычно закрывались от ветра, вырвало из рук и унесло в белую мглу. Николай наглухо застегнул «спецпошив», но казалось, ветер продувает даже «железную шубу». Однако страшно было не это. Больше всего страдали глаза – Колька забыл очки.

Для защиты глаз от лютых ветров немногочисленное местное население использует всё, что можно – очки для лыжного спорта, специальные очки сварщика… Особый шик – маска для ныряния. А порывы ветра действительно сильные. Иногда, чтобы одному человеку зайти в помещение, дверь держат трое. Нашему герою вспомнился случай, когда ветром вырвало фиксатор – крючок, сварганенный из арматурного стержня диаметром двенадцать миллиметров! Теперь представьте, в какой ситуации оказался он – один на один против немыслимой, неописуемой силы! Полярные ночи ещё не наступили, но день стоял предельно короткий, до темноты оставались считанные минуты. Показалось, что идти стало легче (только бы не сбиться с пути), ветер как будто стал стихать, хотя каждый житель знает, что следующий порыв может налететь внезапно, когда ты не готов, да так, что и с ног собьёт. Отчаяние достигло апогея, когда чёрная лютая ночь заполнила собой пространство. «Всё. Это конец».

С трудом Николай поднял незащищённые глаза на темноту: «Будь ты проклята, Новая Земля!». И тут… невероятно… огонёк! Маленький огонёк совсем рядом! Что это?! Как это возможно?! Меховой чум, обложенный снегом, выглядывал из сугроба и тьмы. Свет костра пробивался сквозь щели входа. «Неужели сиртя?! Откуда? Что за бред, может это уже предсмертные видения?». Колька открыл меховую дверь, и она ударила его в плечо. Проник во внутреннее пространство спасительного убежища и получил ею же по спине. Раздался смех: «В чум входящего бьёт, на улицу уходящего бьёт. Что такое? Дверь чума. Старая загадка». Николай присмотрелся – семья сиртя сидела у очага. Горел ворвань, жарилось мясо. Воздух спёртый, но уютно и тепло. «Эй, садись к нам, гостем будешь», – зазывал весёлый хозяин. Колька опустился на шкуры. Руки и ноги дали о себе знать острой болью. Сейчас отойдут.

(Историческая справка: Новая Земля была землей ненцев. Когда было принято решение о создании на Новой Земле ядерного полигона, всех ненцев вывезли на материк. Судьба их была безрадостной. На новых местах они не прижились, многие спились).

«Вы здесь откуда? Как вас зовут?», – задал первый вопрос спасённый человек.

«Меня зовут тадебе Фома, это моя семья, а что? Живём мы тута. Ты сиди, ешь да грейся, сейчас тадебтесь будем», – ответил весёлый ненец.

«Мясо тюленя? Бррр… хотя, почему нет…».

Хозяин чума просушил у костра свой большой бубен, и гулкие монотонные удары наполнили пространство жилища. Затем полилась песня шамана – его рассказ о далёких мирах, которые ему довелось увидеть, путешествуя по бесконечным сферам мироздания: «Наноооонд си ми тибтееее». Николай заснул.

Глаза – главный враг человека. Это из-за них мы видим только материальную сторону мироздания. Существуя в мире геометрических форм, проблем, предметов, аксиом, мы упускаем главное. Только шаман знает, что мир не заканчивается закрытой дверью трамвая. Что даже бесконечный горизонт Ледовитого океана – не предел. Даже бесконечная чернота полярной ночи – не абсолютна. И вот снова его конь-бубен скачет по параллельным вселенным, ударом копыта открывая двери в другие миры. А мы, покорители физического пространства, с лёгкостью подонков распоряжаемся судьбой целых этносов, не задумываясь, каково для них потерять землю, мир, религию, самих себя. Мы повелители материального мира. Но на этом наша подоночная функция заканчивается, ибо, когда мы потеряем физическое тело, у нас не останется аргументов в нашу защиту. Духи посадят нас в вездеходы, мерседесы, космические корабли и отправят в небытие.

День вернулся, хоть и ненадолго. Промёрзший насквозь вездеход нашли сразу. В ста метрах от него полярники увидели еле заметную цепочку следов, вскоре вдали показался силуэт – это был их коллега. Выглядел он счастливым и отдохнувшим. На вопрос, где был, Николай ответил: «Прятался от бури в другом измерении». Что с ним случилось той ночью на самом деле, никто никогда так и не узнал, и это лишь ещё одна из тайн далекой и холодной земли, у берегов которой умирает Гольфстрим.

Излучина

(Из книги «Чёрт с тобой, иди к чёрту, какого чёрта»)

После того как наши доблестные жандармы накрыли шайку Васьки Красного, что чинил вместе с женой Степановной да своими подельниками страшный грабёж, спокойнее стало на Ветлуге. Самого главаря вместе с женой, в прошлом вдовой Фрола Кузьмича, погибшего от рук этой же шайки, повесили. Остальных сослали на вечную каторгу. И люди снова без опаски стали ходить за брусникой и грибами. Я единственный из села знал, с кем Степановна спуталась и почему пропала. Перед той свадьбой душегубы меня как-то в лесу подстерегли, да Разгуляев запретил им грабить и убивать колдуна, поскольку боялся проклятия. Но страшнее всего то, что вдова Степановна за убийцу мужа по доброй воле пошла и рубаху ему мужнину отдала. С тех пор главаря и прозвали Васька Красный.