Первая остановка Иосифа и его спутников (он окрестил 65 человек) в лесу, находившемся в полу-лье от Bйthanie, вар. Bйtanie, Bйthaine: и Bretagne (что Hucher II, стр. 124 прим. 3 принял в текст, хотя и считает это чтение за lapsus). Я давно предположил, что Bйthanie-Вифания и что западным пересказчикам Britannia могла естественно подсказаться вместо менее знакомого Bethania, как галлы Фрекульфа вместо галатов в легенде об апостоле Филиппе. Я указал на аналогическое смешение в русских, галицких и польских списках «Сна Богородицы», где действие происходит в Британской земле, «Британе» на горе Оливной; вместо «в Британе» встречается и «в Битане», т. е., очевидно, в Вифании, лежащей за этою горою в 3/4 часа от Иерусалима по дороге к Иерихону[24].

Появление Bethanie в следующем эпизоде Grand St. Graal я объяснял себе следующим образом: как в Joseph d'Arimathie, так и в нашем романе Христос совершает Тайную Вечерю в доме Симона прокаженного; по евангелию от Матф. XXVI, 6 и след. в Вифании, в доме Симона прокаженного, женщина приступила к Христу с сосудом драгоценного мира, который возлила ему на голову; «возлив миро сие на тело Мое, она приготовила Меня к погребению», говорит Христос; следует предательство Иуды и вопрос учеников Христу, где приготовить Ему Пасху; Он велит им пойти в город к такому-то. — Смежность двух эпизодов объясняла, казалось мне, почему Тайная Вечеря могла быть перенесена в Вифанию. В одной миниатюре (IX в.) к речи Григория Богослова на Пасху представлен дом Симеона (Симона) с Марией Магдалиной, символической рыбой в сосуде на столе и Иудой, сидящим отдельно, задом к зрителю[25].

В Joseph d'Arimathie Иосиф учреждает, по образцу евангельской, другую трапезу; мы знаем, с какой символикой. Этому эпизоду отвечает в Grand St. Graal рассказ о том, что произошло в лесу под Bethanie: Господь велит Иосифу устроить небольшой ковчег, в котором он поместит святую чашу; когда ты захочешь беседовать со Мною, открой ковчег, но чашу могут лицезреть лишь Иосиф и его сын. Люди Иосифа располагаются в лесу, молятся и чудесно напитаны: всякий находит у себя все, что было ему по желанию (I. c. стр. 127-8). Таково чудесное питание Граля, понятое вещественнее, чем у De Boron'a; чудо в Bйthanie повторяло, казалось мне, Тайную Вечерю в Вифании.

Одна подробность текста, видимо, противоречит этому сближению. Лес под Bйthanie зовется «лесом засады» (Li bos des agais), ибо в нем именно евреи-предатели отдали в руки царя Дамаска, Rethe (вар. Reste, Rroce), тетрарха Ирода (Антипу), изгнавшего его дочь, а свою жену ради жены (в тексте: дочери) своего брата (Ирода) Филиппа (l. с. стр. 124-5 и прим. 1 на стр. 125-6). Исторический факт, сообщенный Иосифом Флавием (Ant. Jud. XVIII, 5, 1) здесь несколько изменен: Hдreth (Aretas) — Rethe, царь Петры, лишь позднее овладевший Дамаском, разбил Ирода Антипу в отмщенье за то, что он оставил свою жену, дочь Hвreth, чтобы соединиться с Иродиадой, бывшей замужем за своим дядей Иродом, не за братом Антипы, Филиппом (как значится и у Матф. XIV, 3, греч. текста, и Марка VI, 17). Поражение произошло в окрестностях Гомалы (сл. Hucher II, стр. 125, с ссылкой на Josephi Flav. Antiqu. Jud. XVIII, 5, l; cл. Renan, Hist, d. origines du christianisme, Index a. v. Harкth), не без участия предателей из подданных тетрарха.

Все выдвигает, по-видимому, вместо вифанской локализации другую. Если имеется в виду Гомала на восточном берегу Тивериадского озера, то мы на почве древней Батанеи, с ее дубовыми рощами и колониями иудео-христиан, эбионитов или назареев, лелеявших предания галилейской проповеди, отрекшихся от мирских благ (как последователи Иосифа), возлюбивших идеал духовной и телесной нищеты, имеющей восторжествовать в мире. В Батанею, Хауран и Декаполь бежали евреи от римского погрома, но из Иерусалима пошло сюда и христианство. Собственно Батанея простиралась от восточного берега Тивериадского озера до долины Хаурана и от южных отрогов Аэрмона (ныне Джебел-эш-шех) до реки Иармука (ныне Шериат ел Менадыре); к югу примыкал Галаад, название которого нередко обобщалось на все восточное Заиорданье. Св. Писание говорит о селах Иаира Галадитянина, судьи израильского в Галааде или Висанитиде: Авоф Иаир; у Евсевия и бл. Иеронима находим город Басан, прозванный Авот Иаир, — в Галааде; это Базанитис, ныне называемая Батанея (Βαταναια, Batanea)[26]. — Имя девственного Галаада, последнего хранителя Граля из рода Alain, несомненно отвлечено от местности, от которой направилась проповедническая миссия Иосифа.

Мы еще не сбились с пути к Евфрату, куда направлялся Иосиф; но его деятельность совершается и далее, за Евфратом. На это есть указание в тексте, во второй части Grand St. Graal: утвердив христианство в Саррасе и окрестностях и готовясь переправиться в Британию, Иосиф переходит через Евфрат (Hucher III, стр. 126).

Место следующего действия в северной Месопотамии, и нам следует познакомиться с ее географией и религиозными отношениями, насколько все это отразилось в апокрифической повести, источнике первой части нашего романа[27].

В северной Месопотамии господствовали в древнейшее время астральные культы, народное сабейство, заслоненное впоследствии, а отчасти и усвоенное сменившими друг друга религиозными верованиями, в которых оно оставило свои следы. Еврейская диаспора, быстро развившаяся в Персии по падении Вавилона, коснулась и Месопотамии; она принесла свои легенды и привязала их к новой почве, на которой впоследствии христианство принималось туго и неравномерно: в Эдессе, ставшей его оплотом, оно явилось около 170 года, в половине III-го века сложилась там и легенда о сношениях Авгаря с Христом, хотя еще в 495-6 годах (весенние) народные празднества отбывались там на языческий лад[28]. В Харране, первый христианский епископ которого, Barses, относится к VI-му веку, христианство никогда не пускало глубоких корней: для Ефрема Сирина и других церковных писателей он навсегда остается городом язычников, полным идолов; здесь император Юлиан нашел себе поддержку, принудил тамошних христианских священников к идолослужению, и язычники харранцы напутствуют его, удалявшегося, поручая его покровительству своего божества Sоn. На харранцев язычников жалуются императору Юлиану христиане Эдессы[29]. В самом Харране паломница Сильвия (IV века) почти не нашла христиан, кроме монахов и клириков; еще во времена Прокопия город был полон язычников, ελληνοπολις, и Хосрой не взял с них дани, ибо они — не христиане, а держатся старой веры. Разумеется наследие сабейства, возбуждавшего преследования мусульман, занявших в VII-м веке Месопотамию и усвоивших библейские воспоминания, внесенные еврейской диаспорой и принятые христианством. В Харране следы сабейства исчезают лишь с половины XI-го века.

Перейду к частностям. Центром месопотамского христианства является Эдесса, древне-сир. Qrrhai (у Исидора из Харакса: Ορρα), Ourhвi, ныне Ourfah, Orfah; арабск. Roha, er-Roha, откуда старо-франц. Rohas, Rohais (Rochas, Rohes, Roas). Известен в Эдессе древний культ солнца и светил: храм солнца встретился на одной эдесской монете. Еврейскому преданию принадлежит рассказ об основании Эдессы Немвродом: еще существуют в развалинах цитадели две колонны греко-римского времени, которые магометане зовут «престолом Немврода»; надпись на одной из них упоминает Shalmath — так называлась та эдесская царевна, которую обратил в христианство ап. Аддей. В Эдессу явился будто бы из Харрана Авраам; предание, усвоенное мусульманами: показывают его пруд с священными рыбами, вероятно, посвященный когда-то богине Athargatis. Ручей, текущий по городу и вливающийся в реку Daiзan (древн. Σχιρτος, ныне Kara Koyun), называется ручьем Авраама; мусульмане сооружили у источника часовню, к которой не дерзают приблизиться христиане: источник объявился, будто бы, на месте, где Авраам готовился заколоть Исаака. Переход от еврейских начал Эдессы к христианским ярко характеризует следующая гипотеза Clermont-Ganneau[30]: известно в легенде об Авгаре ответное послание к нему Иисуса Христа, которое служило оберегом от врага; Авгар выносит его перед врата осажденного персами города; с той же целью эдесситы замуровали послание в городские стены[31]. У Псевдо-Мелитона говорится о еврейке Koutbi, предмете поклонения в Месопотамии, спасшей от неприятеля властителя Эдессы Bakrou. Koutbi означает «писание», и Clermont Ganneau сближает это слово с еврейским mezoыzah, небольшим свитком с извлечениями из Второзакония, который, прикрепленный к дверным косякам, служил оберегом, филактерием для дома. Такой филактерии мог явиться в легенде о введении еврейства в Эдессе; отсюда с одной стороны представление о Koutbi, с другой — мотив письма — оберега в сказаниях об Авгаре.