Дедушка вымыл в ручейке кружку, наполнил до краёв родниковой водой, подал Игорю.

— Пробуй!

Игорь пил вкусную, холодную воду и радовался, что колодец снова ожил. Дедушка и себе набрал воды, выпил, снова наполнил кружку и улыбнулся:

— А теперь — завтракать!

Когда пришли во двор, бабушка хотела их отругать, но, увидев кружку, прижала руки к груди.

— О, ой! Неужели наша кружка? Где взяли?

Дедушка молча подал бабушке кружку, наполненную водой. Как только сумел он её донести? Бабушка сделала глоток, другой…

— Колодец откопали? — В глазах у неё заблестели слёзы. — Какие же вы молодцы!

— Внука благодари — его инициатива. А где наш завтрак? Думаю, мы его заслужили!

…Быстро проходят летние дни. Родниковая вода, словно в благодарность за то, что её освободили из-под земли, текла всё сильнее и сильнее, и хотя лето выдалось жарким, трава на леваде буйно зеленела, пока дедушка не скосил её на сено. А потом снова выросла, не то что на соседней леваде.

Игорёк часто бегал в купальню к друзьям.

— Раскопали свои роднички? — спрашивал у них.

— А как же! Только почему в реке вода не прибавляется? — удивлялись они.

Однажды встретили они возле речки Ивана Михайловича с Петей Трофимчуком. Те что-то измеряли и записывали. Ребята подошли к ним, спросили:

— Почему в Конотопе вода не прибавляется?

— Как не прибавляется! — удивился Иван Михайлович. — А ну, Петя, доставай свой кондуит.

Петя медленно раскрыл планшетку, достал толстую тетрадь с привязанным к ней карандашом.

— Прошлым летом — а оно, как вы помните, было дождливым — уровень воды в этом месте достигал одного метра десяти сантиметров. А сейчас, несмотря на жару, здесь глубина метр пятнадцать сантиметров. А вы говорите, воды не прибавляется!

— Тоже мне — радость! — фыркнула одна из девочек. — Подумаешь, пять сантиметров!

— Не скажи! — произнёс Иван Михайлович. — Осушить речку легко, а вот «вылечить» трудно: десятки лет понадобятся на это. Так что, друзья, наберитесь терпения! А теперь пошли в школу — там мы с Петей новую карту родничков составили, красные кружочки будем на синие переделывать. Наверное, есть среди вас такие, которые привели в порядок роднички?

Дети гурьбой побежали в школу.

ВЕПРИК[4]

Вечером по колхозному радио передали, что завтра на свиноферме будут давать поросят на откорм.

Мы как раз ужинали. Папа с мамой, услышав это сообщение, лишь переглянулись. Я знаю почему: о поросятах мама ещё вчера сказала папе, потому что работает на свиноферме. Посокрушалась, что некому у нас днём поросёнка кормить. Дети ещё маленькие, а они с папой не всегда могут днём домой заскочить. И в самом деле, мама целыми днями на ферме, а папа — во время жатвы механизатор — даже и ночует на полевом стане…

Я толкнул под столом ногу сестры Маринки. Мы близнецы, учимся в одном классе и везде, где только можно, бываем вместе. Маринка удивлённо глянула на меня. Даже ложку отложила. А я ей на радио киваю. Там как раз повторяют объявление: «Кто хочет взять на ферме поросёнка…»

— Если бы кроликов, — разочарованно сказала Маринка. — Нам пионерский наказ дали: каждому за лето вырастить не меньше пяти кроликов!

— Давно пора кроликов завести, — поддержал разговор папа. — Два школьника в доме! Мы с Николаем (это папин брат, наш дядя, бригадиром в колхозе работает) по полсотни за лето выкармливали. Все овраги, бывало, облазим, чтобы кроликов накормить. Может, потому и сорняков было меньше. А сейчас: пустырь, где стоит хата бабы Матрёны, зарос белой лебедой, хоть борщ из неё вари, никто и не глянет в ту сторону.

Я снова толкнул под столом Маринку. Забыла, что ли? Девичья память! Вчера перед сном говорили, чтобы о поросёнке вела разговор, а не о кроликах. Вот удивим одноклассников, когда выкормим к зиме кабанчика! Ем глазами сестру. И тут, видимо, она вспомнила о нашем уговоре. Даже руками всплеснула.

— Что там кролики! — говорит. — Вы нам с Петей поросёнка возьмите, а то и двух (загнула: мы о двух не договаривались), вот тогда и увидите, какие у вас трудолюбивые дети!

— Мы, папа, и кроликов согласны кормить. Только возьмите нам поросёнка! — вмешался я в разговор.

— Вот это да! — удивилась мама. — А вы знаете, сколько с ним хлопот?

— Разве мы на ферме не тебе помогаем за ними ухаживать! — обиделась Маринка.

— Там техника, ветеринарный присмотр, — не уступала мама. — А здесь кто его будет кормить — мы с папой целый день на работе!..

— Мы, — я даже из-за стола встал. — Не маленькие, уже в пятый класс перешли.

— Ещё только в пятый! — всплеснула руками мама.

А папа улыбнулся и говорит:

— Что, Галя, поверим детям, дадим им свободу? Пусть учатся хозяйничать.

…Поросят раздавали, конечно, не самых лучших. К тому же мы опоздали (ждали, пока мама управится на работе). На выгоне[5] возле фермы их оставалось за загородкой всего трое: двое, хотя и худенькие, но длинные и задиристые, все толкали друг друга. А третий, видно, совсем слабенький. Забился в уголок под лист лопуха — только глаза поблёскивают. Шустрым поросятам надоело, видно, драться — принялись рыть розовыми рыльцами землю и траву есть. Добрались и до лопуха, под которым прятался третий поросёнок. Он им мешал, и один из драчливых толкнул его в бок — мол, «марш отсюда». Но не тут-то было. Самый «слабенький» поросёнок так саданул напавшего, что тот лишь завизжал. А сам снова под лопух спрятался.

— Может, он дикий? — засмеялся дядя Мирон, который раздавал поросят. — Тащи, Галя, его из-под лопуха, вдруг вепря выкормишь.

— Нам только вепря не хватает! — сердито сказала мама. — Вижу, не из чего уже выбирать…

— Мама, возьми веприка! — Воображение рисовало мне, как из этого жалкого поросёнка вырастет клыкастый кабан. Я, конечно, его приручу. Вот будут ребята завидовать!

— Возьми, мама, — заканючила сестра. — Посмотри, какой он несчастный. Худой, грязный.

— Веприка, хочу веприка, — я чуть не плакал.

— Смотрите, Мирон Павлович! Вовек вам этого веприка не забуду! — с притворным гневом говорит мама, сует хилого поросёнка в мешок, и мы отправляемся домой.

…Купаем поросёнка все вместе. Мама его даже мочалкой трёт. Поросёнок вырывается, визжит, словно его режут. Когда вытащили Веприка (так мы решили назвать поросёнка) из корыта и вытерли насухо, удивлению нашему не было границ — поросёнок как из мультфильма: беленький, хорошенький, щетина аж светится. Рыльце чистенькое, ярко-розовое, даже глаза посветлели. Просто игрушка!

Мама насыпала в корытце варёной картошки, налила молока, потолкла всё это и поставила перед поросёнком. Он сразу принялся за еду.

— Прожорливый! — насмешливо произнёс папа. Мы и не заметили, как он вошёл. — Хуже не было?

Мы с папой смастерили загородку для Веприка. Я землю песочком посыпал, чтобы поросёнок не выпачкался. Но как же я рассердился, когда на следующее утро увидел Веприка в корыте с недоеденной едой.

— Ничего, — сурово произнесла Маринка. — Сейчас мы его снова выкупаем.

— Не надо, — возразил я. — Кто поросёнка часто купает!

Перед обедом отправились мы с Маринкой за бурьяном. Во дворе бабы Мотри, уехавшей к детям в город, нарвали лебеды. Нашинковали ножом, размешали со вчерашним супом и высыпали поросёнку в корыто.

— Ешь, Веприк! — произнесла Маринка и почесала поросёнка между ушами. Веприк даже глаза закрыл от удовольствия.

— Не балуй животное! — глянул я на сестру. — Пускай ест!

Веприк понюхал месиво, поковырял рыльцем, повернулся и пошёл в тень. Солнце жгло нещадно.

— Чего это он? — всполошилась Маринка.