— Вы здесь, Клеман?

— Да, мсье… Слышите, вода льется.

Выходит, с ним никогда нельзя поговорить, вечно он со шлангом в руках.

— Подойдите сюда, Клеман.

— Хорошо, мсье.

Послышался скрип его башмаков. От него пахло потом, намокшей одеждой.

— Я узнал о том, что произошло этой ночью, — сказал Эрмантье.

— А!

Тот же испуг в голосе, что у Юбера.

— Прошу вас извинить моего брата, — прошептал Эрмантье.

Извинения — не его стихия. К тому же он вовсе не сердился на Максима за то… Словом, Клеману следовало самому расстараться, чтобы не потерять Марселину.

— И вы, со своей стороны, не забывайте, что брат мой не совсем здоров… Поэтому он вернется.

— Мсье Максим вернется? — переспросил Клеман с недоверием. С недоверием и, может быть, даже с вызовом.

— Вас это удивляет?

— Да, удивляет… после того, что произошло.

— А между тем это так. И мне хотелось бы… Слышите, Клеман, мне хотелось бы, чтобы сцены, подобные вчерашней, больше не повторялись.

— Пускай мсье не беспокоится…

Клеман фальшивил, ужасно фальшивил. Он прикидывался дурачком и, казалось, находил в этом определенное удовольствие.

— Ладно, — прервал его Эрмантье. — Я прослежу, чтобы каждый знал свое место. Вы свободны.

— Хорошо, мсье.

Этот голос, желавший засвидетельствовать нижайшее почтение, не мог скрыть тайного ликования. Гнусный тип! Он был бы, конечно, рад отдубасить Максима, потому что Максим — это в какой-то мере сам Эрмантье. «Я не нуждаюсь в том, чтобы меня любили!» — думал Эрмантье, направляясь к воротам. Гвоздики благоухали. Воздух гудел от жужжания насекомых. Персиковое дерево, должно быть, облепили осы. Эрмантье вцепился пальцами в железные прутья ворот. Они были горячими. Ему вдруг захотелось выйти за ограду и зашагать меж выгоревших косогоров по направлению к деревне. Но он не осмеливался повернуть железную ручку из-за Клемана, который мог услыхать и посмеяться над ним втихомолку. И все-таки! Выбраться отсюда! Оставить семью, работу, а заодно распроститься и с презренным страхом, который отныне будет преследовать его каждую ночь… Его ли это вина, что он стал трусом?

Он повернул назад. Счастье, что есть Максим. Ему нестерпимо захотелось как можно скорее заполучить его. Вновь встретиться с Максимом! Даже если тот попросит много денег. Зато взамен брат принесет ему успокоение и обеспечит безопасность. Пока Максим будет здесь, с ним ничего не случится. Эрмантье вернулся в дом и позвал Марселину.

— Приготовьте комнату рядом с моей. Отныне мой брат будет жить там.

Ну что там еще? Что он сказал такого удивительного? Почему она не отвечает и вообще не подает признаков жизни? Он чувствовал, что она окаменела, стоя перед ним.

— В чем дело, Марселина? Ступайте. Вы слышали, что я сказал?

— Да, мсье.

Она с трудом выдавливала из себя слова, голос ее дрожал.

— Из своей комнаты я смогу следить за ним. Ему надо быть благоразумным.

— Да, мсье.

— Что такое? Вы плачете? Марселина! Вернитесь!

Но она уже исчезла на лестнице. Стало быть, она искренне любила Максима! В конце концов, он, возможно, напрасно плохо думал о ней. В свою очередь, он тоже поднялся по ступенькам. Аромат гвоздик и роз проник даже сюда, в коридор. Он вошел к себе в комнату, подвинул кресло к окну и закурил сигарету. Измученный бессонной ночью, он незаметно заснул, и глазам его привидились восхитительные сны. Он не слышал, как вернулся «бьюик». Не слыхал ни шепота на первом этаже, ни шагов на лестнице. Кристиане пришлось несколько раз постучать к нему в дверь. И тогда краски поблекли под его веками, силуэты растаяли, вернулась тьма, и он проснулся с тяжелой головой, чувствуя себя неуверенно и не сознавая полностью, где находится.

— Это я, Кристиана.

Он тут же вскочил.

— Входите же, Бога ради. Где он?

Эрмантье сразу все понял и тяжело опустился в кресло.

— Он уехал, — сказала Кристиана. — Мы приехали слишком поздно.

— Был поезд?

— Да, парижский… Юбер на всякий случай отправил ему телеграмму в Лион, как будто бы от вас: «Все улажено. Возвращайся. Целую».

— В первый раз довелось услыхать, что он умно поступил по собственной инициативе, — проворчал Эрмантье. — Будем ждать! Надеюсь, что этот дурачок Максим…

— Ну конечно, — подхватила Кристиана. — И напрасно вы так переволновались.

Она умолкла в нерешительности, потом продолжала:

— А знаете, кого я встретила в Ла-Рошели? Беллемов.

— Они меня не интересуют.

— Они долго расспрашивали меня о вас… Завтра они заедут.

— Что?

Я предупредила их, что вы не совсем хорошо себя чувствуете и, возможно, не выйдете из комнаты.

— Разумеется! Я и раньше-то терпеть их не мог! А уж теперь…

— Мне трудно было проявить нелюбезность по отношению к людям, которые всегда соблюдали отменную вежливость. Но я скажу им, что вы нездоровы.

— Да вы и сами-то, как я понимаю, не стремитесь показывать меня гостям. Признайтесь.

— Ришар!

— Бог знает, что они увидят и подумают, не так ли? Может, они ужаснутся? Нет? Не то?

— Ришар! Я не люблю, когда вы так говорите.

— Предположим, что я пошутил. А почему они все-таки хотят к нам приехать, ваши Беллемы?

— Насколько я поняла, им очень хочется увидеть работу Агостини, — призналась Кристиана. — Беллемам тоже предстоит серьезный ремонт, и они не знают, к кому обратиться. Судя по всему, Беллемы процветают. Он рассказал мне, что купил еще две прядильные фабрики в Рубе. А видели бы вы их новую машину! «Паккард»! С настоящим салоном.

— Я не люблю «паккарды». Это сразу выдает нуворишей.

— Мой бедный Ришар, вы, видно, и в самом деле не в духе… До скорого!

Она ушла, а Эрмантье запер за ней дверь на ключ, словно Беллемы были уже тут, на лестнице. Беллемы! Случайные знакомые, с которыми они встречались каждый год во время отпуска. Он — безбровый коротышка с тройным подбородком. Она — чернявая, сухонькая, желчная, с золотыми, как у гадалки, зубами. А вот об их состоянии ему ничего не известно.

Эрмантье толкнул ногой стол, преграждавший ему дорогу. Если начнутся визиты, он сам отсюда сбежит. Отыщет Максима, и они вместе уедут куда-нибудь… Уехать с Максимом! Вот только захочет ли этого сам Максим?

Глава 8

— Итак, решено, — сказал Эрмантье. — Завтра же вы принимаетесь за работу и вызываете наших агентов из Испании и Португалии. Сегодня ночью я еще раз все обдумал. Начинать следует именно с этого. Если мы сумеем выпустить нашу лампу по предусмотренной цене, ее с удовольствием там возьмут. Затем вы прозондируете почву в Швейцарии и Италии. Я возлагаю на это надежды. И все можно будет уладить еще до наступления октября. Да очнитесь же, Юбер! Не забывайте, это крупная игра, и нам наверняка будут ставить палки в колеса. Который час?

— Четверть девятого, — ответил Юбер. — У меня уйма времени.

— Уйма времени! У вас всего один час. Если через пятнадцать минут Кристиана не будет готова, поезжайте без нее. Она поедет по своим делам позже. Вам нельзя опаздывать на поезд.

— Я никогда не видел вас в таком состоянии. Успокойтесь, Эрмантье, прошу вас! Обещаю вам ничего не упустить.

— Пишите мне обо всем подробно! Малейшие детали имеют для меня значение. И еще… телеграфируйте сегодня же вечером, в Лионе Максим или нет.

— Вы прекрасно знаете, что его там нет. Иначе он написал бы вам, ведь прошло уже три дня!

— Да-да. Все это я знаю. Но в таком случае… где он может быть?

Пошарив перед собой на скатерти, Эрмантье нашел две таблетки аспирина и чашку кофе. И, проглотив таблетки, продолжал:

— Где он может быть? Знаете, чего я боюсь? Что он очень болен и не в силах написать.

— Да будет вам!

— У меня предчувствие. Может, я, конечно, идиот, но все-таки чувствую, что он болен.

— Послушайте, Эрмантье, сегодня вечером будет слишком поздно. Но завтра я все узнаю. Было бы странно, если бы мне ничего не удалось разведать. Лично я думаю, что он отправился к своей актрисуле.