Вот теперь она любуется картиной наступающего мира. Были ли у нее более счастливые минуты жизни? Может быть, сейчас ей вспомнился отец — партизан, повешенный белогвардейцами, или муж, злодейски убитый кулаками в первые годы коллективизации?

Член Военного совета 5-й ударной армии генерал Ф. Боков сказал о Никулиной:

— Анна Владимировна — «партийная совесть» армии, душевный и неутомимый политработник…

К полудню в имперскую канцелярию и бункер ворвались батальоны полка Гумерова.

Вскоре приехал командир корпуса генерал Иван Павлович Рослый. Хочется сказать особо и о нем, крестьянском сыне из села Петровская-Буда, Брянской области. Он был первым секретарем комсомольской ячейки, заведовал избой-читальней, работал в сельсовете.

В 1924 году был призван в Красную Армию. Политрук роты, командир роты; служба на Дальнем Востоке, учеба в Академии имени Фрунзе, командир полка. Участвовал в войне, спровоцированной белофиннами. В феврале 1939 года полк под командованием майора Рослого прорвал многоэшелонированную оборону линии Маннергейма. Талантливый боевой командир получил тогда звание Героя Советского Союза. А спустя два с лишним года Рослый командовал дивизией, которая в составе 18-й армии вела бои в Донбассе. В районе Гуляй-Поля комдив во главе одного из своих батальонов прикрывал отход дивизии и помог ей уйти из-под удара вражеских танков генерала Клейста. Дивизия ушла, а батальон был разбит. Из села в село, по ночам пробирался Иван Рослый с группой солдат к своим. В одной деревушке он переоделся в крестьянскую одежду и двинулся с посохом в руке на восток. На спине его был мешок с караваем хлеба, в который, по его просьбе, крестьянка запекла партбилет, орден Ленина и Золотую Звезду Героя. Через десять дней группа Рослого благополучно добралась в распоряжение своей армии.

Затем Рослый командовал корпусом на Северном Кавказе, выиграл у того же Клейста бой за Маглобек под Моздоком, участвовал в разгроме немцев под Владикавказом, в освобождении Кубани, Донецка, Тирасполя, в Ясско-Кишиневской операции, в боях на польской земле, на Одере…

Около 7 часов утра, в момент, когда представитель Геббельса доктор Фриче находился на командном пункте генерала Чуйкова, раздался звонок: на передний край явился комендант Берлина генерал Вейдлинг. Вскоре его тоже привезли сюда же. После проверки документов генерал В. Соколовский предложил Вейдлингу написать приказ о полной капитуляции.

Немецкий генерал усаживается за стол, пишет. Затем ему на помощь приходит один из офицеров его штаба. Оба они нервничают, советуются друг с другом, наконец протягивают Соколовскому приказ:

Этот приказ был размножен. На машинах его развозили и зачитывали войскам. Кроме того, его передавали по радио. По всему видно, что этого приказа ждала германская армия. Больше того, кое-где сдача в плен началась до появления приказа генерала Вейдлинга.

Вблизи Бранденбургских ворот Евгений Долматовский, окруженный солдатами, читал стихи. Майский ветер разносил слова: «Идут гвардейцы по Берлину и вспоминают Сталинград».

Тремя днями раньше в большом замке, в Казерте, близ Неаполя, был подписан акт капитуляции войск группы «Ц» — немецких войск в Италии. Акт подписали подполковник Швейниц и майор Веннер.

Любопытна сама процедура подписания этого акта. В назначенное время появились американский генерал Морган с офицерами своего штаба и советский наблюдатель Кисленко.

Генерал Морган, обращаясь к представителю командующего армейской группой «Ц», заявил:

— Я уполномочен от имени верховного командования союзников подписать это соглашение, условия которого вступят в силу в полдень 2 мая. Теперь прошу вас подписать, а я подпишу после вас.

Подполковник Швейниц, который все время старался обставить свое участие в подписании акта множеством оговорок, счел нужным и в этот последний момент, прежде чем поставить подпись, сказать:

— Перед тем как подписать, я хотел бы оговорить, что я превышаю свои полномочия. Я полагаю, что мой главнокомандующий генерал Фитингоф примет эти условия, но я не могу нести за это полную ответственность.

Это была попытка сорвать или отсрочить подписание позорного акта.

Но генерал Морган, выслушав Швейница, неожиданно для него спокойно сказал:

— Мы это учтем.

Вся процедура подписания акта длилась 17 минут.

…2 мая Уинстон Черчилль быстро вошел в зал заседания английской палаты общин и сел за стол, явно обратив на себя всеобщее внимание. Он рылся в бумагах своей папки, делал какие-то записи и, выждав момент, попросил слова:

— Почти миллионная немецкая армия в северной Италии сложила оружие, — сказал он, — война на этом фронте закончилась.

Но английский премьер-министр не знал еще, что в Берлине тоже уже не стреляли и гарнизон столицы сложил оружие.

Горбатов и я в эти утренние часы были на площади рейхстага. В самом здании стрельба поутихла, и «внутренний гарнизон» начал постепенно вылезать из подземелья и сдаваться в плен. Рота Греченкова была выведена из рейхстага, расположилась по излучине Шпрее с приказом ждать сигнала о приеме пленных. В это время мне удалось увидеть героев рейхстага. Вот Степан Неустроев — уставший, небритый, в порванной на рукаве гимнастерке, в выпачканных мазутом брюках, в пыльных сапогах. Он весь еще полон боевого настроения и словно бы не понимает, что пришла победа. Вот стоит Греченков. Он спокоен. О чем-то весело беседуют Кузьма Гусев, Сьянов, Давыдов…

Здесь же встретил комдива Василия Митрофановича Шатилова. Удалось расспросить его о ходе штурма рейхстага. Мы спокойно прохаживались вдоль широкой лестницы, мимо избитых колонн рейхстага. Для того чтобы мне яснее была вся операция, движение батальонов от «дома Гиммлера» до этой вот лестницы, генерал нарисовал в моей записной книге довольно подробную карту, изобразил рейхстаг, полукругом — ров и скобками — батальоны, со стрелками, направленными на фасад парламента. Генерал аккуратно обозначил номера полков, фамилии командиров батальонов, стрелки контратак, наконец, цифру «14.25», время, когда первые роты Сьянова и Греченкова ворвались в рейхстаг.

Интересно, что спустя двадцать лет Шатилов уверял меня, что никаких карт никогда не чертил. Когда же я показал ему карту, он долго непонимающе глядел на нее, затем рассмеялся и тут же написал: «Через 20 лет подписал Шатилов В. М. 6.IV.65. Москва. А схему начертил 2 мая 1945 г.»

Но вернемся на Королевскую площадь. Увидев комдива, к нему подходили младшие офицеры, полковники, что-то докладывали, на что-то спрашивали разрешение.

Мы с Горбатовым лазили по обломкам бетонных плит, гипсовых фигур, перешагивали через перевернутые столы, ящики. Запах гари, кирпичная и известковая пыль затрудняли дыхание. Я видел, как Борис тяжело дышал и прикладывал руку к груди. Вышли на свежий воздух.

День выдался теплый и пасмурный. Лишь изредка сквозь рваные облака выглядывало солнце, и тогда виднее становились развалины домов и мрачные лица немецких солдат, шагавших мимо рейхстага. Продолжалась капитуляция. Солдаты бросали свои автоматы в кучу и так же нестройно шли дальше. В их глазах при этом не было заметно какой-либо печали.

Один, второй, десятый, сотый — все бросали свое оружие с такой легкостью и столь одинаковым, отработанным движением, словно они много раз сдавались на милость победителей.