Генерал Вейдлинг, прибывший в имперскую канцелярию во второй половине дня, записал в тот день:
«Я был глубоко потрясен. Итак, это был конец!
После краткого размышления я спросил генерала Кребса: верит ли он как солдат, что русское главное командование согласится на переговоры о „перемирии“ в тот момент, когда зрелый плод должен быть только сорван? По моему мнению, вместо перемирия нужно было бы предложить безоговорочную капитуляцию Берлина, тогда, может быть, и представилась бы возможность, благодаря любезности русского командования, собрать в Берлине легализированное фюрером правительство и как можно быстрее закончить эту сумасшедшую битву за Берлин.
Доктор Геббельс категорически отвергал любую мысль о капитуляции. Я не мог удержаться, чтобы не сказать ему: „Господин рейхсминистр, неужели вы серьезно верите, что русские будут вести переговоры с таким правительством Германии, в котором вы являетесь рейхсканцлером?“
На сей раз я разбил господина Геббельса!»[26]
Кребс и офицеры были уже готовы к переходу с белым флагом…
1 мая
Генерал Кребс переходит линию фронта с белым флагом. — «Никаких переговоров, кроме безоговорочной капитуляции». — Первомайские бои в рейхстаге и у имперской канцелярии. — «Здесь я, фамилия моя Ваганов». — Конец подземелья
В ночь на 1 мая немецкие громкоговорители заголосили:
«Внимание, внимание!! Просим прекратить огонь! К 24 часам по берлинскому времени высылаем парламентеров на Потсдамский мост, опознавательный знак — белый флаг».
Этот текст был повторен. Огонь прекращен.
Генерал пехоты Ганс Кребс, натянув черные перчатки и взяв в руки два пакета, вышел из бункера имперской канцелярии. Он был одет в обычную генеральскую форму, на его груди висел железный крест, а на рукаве вышит фашистский знак. Он давно не был на воздухе. Где-то далеко-далеко слышалась стрельба, а сюда, в сад имперской канцелярии, нежданно-негаданно как бы спустился мир. Но это только казалось. Генерал осмотрелся и увидел дымное зарево пожарищ. Берлин горел.
Рядом с генералом шел полковник фон Дюффинг с большим белым флагом, который пока был свернут. Этот флаг торопливо шили сестры милосердия из подземной санчасти. Вчера они изрезали несколько простынь для капитулянтских флагов, а в ночь на сегодня им удалось найти чистое белое полотно, из которого и был сшит флаг для Кребса. Сестры понимали, что это полотнище особое, если уж сам Кребс пойдет с ним.
Вскоре парламентеры появились в расположении полка Гумерова, а оттуда были доставлены в район Темпельхофа на командный пункт генерала Чуйкова. Ему маршал Жуков поручил принять парламентеров. Здесь, у входа, их попросили подождать. Заложив руки за спину, генерал стоял не двигаясь и глядел в одну точку, в дымный горизонт Берлина. Этот момент хорошо запечатлен на известном снимке фотокорреспондента Е. Халдея.
Наконец Кребса пригласили в здание. Он был бледен и явно нервничал. Предъявив свои полномочия, протянул Чуйкову пакет и сказал:
— Буду говорить особо секретно… Вы первый иностранец, которому я сообщаю, что 30 апреля Гитлер покончил самоубийством…
— Эта новость нам известна, — возразил Чуйков. Кребс был удивлен и расстроен, ибо нужного эффекта его заявление не произвело. Затем он зачитал обращение нового рейхсканцлера Германии:
«Согласно завещанию ушедшего от нас фюрера, мы уполномочиваем генерала Кребса в следующем. Мы сообщаем вождю советского народа, что сегодня в 15 часов 50 минут добровольно ушел из жизни фюрер. На основании его законного права фюрер всю власть в оставленном им завещании передал Деницу, мне и Борману. Я уполномочил Бормана для мирных переговоров между державами, у которых наибольшие потери. Геббельс».
К этому письму было приложено политическое завещание Гитлера. Прочитав эти документы, Василий Иванович Чуйков вышел в другую комнату и связался с маршалом Жуковым. Маршал просил его подождать и сообщил, что направляет для переговоров своего заместителя генерала армии В. Д. Соколовского.
Тут же Жуков связался с Москвой.
«…Я позвонил И. В. Сталину, — пишет Г. К. Жуков. — Он был на даче. К телефону подошел дежурный генерал, который сказал:
— Сталин только что лег спать.
— Прошу разбудить его. Дело срочное и до утра ждать не может.
Очень скоро И. В. Сталин подошел к телефону. Я доложил полученное сообщение о самоубийстве Гитлера, появлении Кребса и решение поручить переговоры с ним генералу В. Д. Соколовскому. Спросил его указаний.
И. В. Сталин ответил:
— Доигрался, подлец. Жаль, что не удалось взять его живым. Где труп Гитлера?
— По сообщению генерала Кребса, труп Гитлера сожжен на костре.
— Передайте Соколовскому, — сказал Верховный, — никаких переговоров, кроме безоговорочной капитуляции, ни с Кребсом, ни с другими гитлеровцами не вести.
Если ничего не будет чрезвычайного, — не звоните до утра, хочу немного отдохнуть. Сегодня у нас первомайский парад».[27]
Жуков позвонил Чуйкову и просил прислать ему письмо Геббельса и другие документы.
Над землей уже встало раннее утро 1 мая. Сквозь облачность изредка прорывались лучи солнца…
Генерал армии Соколовский настаивал на безоговорочной капитуляции, а Кребс все твердил: «Я не полномочен это решить».
Переговоры явно зашли в тупик.
В одиннадцатом часу дня, когда на Красной площади заканчивался парад и началась первомайская демонстрация, едва ли не самая радостная из всех, что были до нее, из Москвы сообщили: «Советское правительство дает окончательный ответ: капитуляция общая или капитуляция Берлина. В случае отказа продолжать штурм».
Кребс растерян.
— Я не имею полномочий. Надо воевать дальше, и кончится это все страшно. Капитуляция Берлина тоже невозможна. Геббельс не может дать согласие без Деница. Это большое несчастье…
Кребса приглашают к завтраку. Все проголодались. Немецкий генерал с удовольствием ест и сосиски, и икру, пьет коньяк. В этой комнате собрались все генералы, писатели Всеволод Вишневский и Евгений Долматовский, корреспондент «Правды» Иван Золин. Идет оживленная беседа, но в комнату доносится артиллерийская стрельба. Кто-то вспомнил о первомайском параде. Раньше Кребс бывал на них. Он, как военный атташе германского посольства, по-своему смотрел на парад и аккуратно доносил о состоянии боеготовности Красной Армии. Но много ли он знал?!
И вот теперь он здесь, в одном из домов близ Темпельхофского аэродрома, сидит не в качестве наблюдателя, а в роли человека, который принес белый флаг капитуляции.
Из радиоприемника доносится бравурная музыка.
— Хорошо теперь в Москве, — вдруг сказал Кребс.
Все оглянулись на него.
— А как вам нравится в Берлине? — спросил Соколовский.
Кребс смутился.
Артиллерийская канонада усилилась. Она словно бы напомнила Кребсу, что ждать больше нечего. Он вскочил:
— Пора возвращаться.
В 13 часов 08 минут Кребс покинул командный пункт Чуйкова, явно торопясь (вернулся — забыл перчатки). Огонь на время приказали прекратить.
На фронте тишина. Изредка постреливают автоматчики. Относительно тихо и на Королевской площади. Но в самом рейхстаге идет бой…
Вчера мы не поехали в Штраусберг. Водружение Знамени Победы над куполом задержало нас в штабе корпуса генерала Переверткина. Но его мы так и не нашли и остались на ночлег у полковника Мирошникова. По всему было видно, что он был нам рад. Разговоры только и были, что о Знамени Победы над рейхстагом. Корреспонденцию об историческом штурме мы уже написали и отправили в армейский узел связи, убежденные, что в номер от 1 мая она должна обязательно попасть. К тому же, казалось, на первую полосу. Шутка ли, «Знамя над Берлином»!..