В голубых джинсах, обтягивающих массивные бедра, и белой рубашке с коротким рукавом. Подстригся и больше не было мешающих волос, которые после душа кучерявились, почти лысый смотрелся, но от этого почему-то лицо казалось массивнее и еще...симпатичнее. Не злым, а приятным.

- Пристегивайся, - скомандовал, прежде чем успела это совершить, машина с ревом мотора стартанула. Что за манера вождения, иногда молилась, чтобы не помереть во цвете лет.

Начали дорогу молча, пока ехали по этим их непрестанным дорогам, взмывавшим то вверх резко, то вниз. Окно приоткрыли в салоне.

Хаски о чем-то сосредоточенно думал, готовился меня кинуть? Я ему надоела? Я готова, пусть побыстрее это скажет, устала быть в неведении. Со спокойной совестью уеду завтра, позвоню отцу.

Не сразу поняла, когда на трассе машина плавно затормозила возле обочины, и мы остановились. Оглянулась по сторонам. Эта дорога соединяла с центром Арзонта. Вопросительно повернулась к водителю, он поставил автомобиль на аварийку, значок настойчиво мигал на табло.

Хаски смотрел на меня:

- Иди сюда, - это не совсем то, что ожидала услышать.

Всего один раз.

Сердце ударами подгоняло быстрее перелезть на соседнее сидение, оседлав мужчину. Скинула прежде туфли на огромном каблуке.

Сегодня впервые не прятала глаза внимательно изучала последний раз Хаски перед собой.

Впервые сама по доброй воле обхватила его голову на затылке.

Сама потянула на себя, желая приблизить его губы к себе. И целовать, целовать эти губы, дурацкие губы уточкой, над которыми столько смеялась, над его смазливой рожей. А сама не могла остановиться, целовала нескончаемо долго, прижималась к горячему телу мужчины и чувствовала, как его руки сильно обнимали мою талию.

Мне необходимо было запомнить, что такое добровольное быть с ним, оставить это обоюдное желание в памяти, а не то насилие, что прежде. Которое отчаянно ненавидела.

Какого это не прятать глаза, не скрывать эмоции, дрожать, когда его руки едва не рвали платье, сжимали ткань пальцами. Бегунок на платье резко расстегнули, достали из ворота грудь и принялись играться с нею.

Оторвался мужчина только ради того, чтобы яростно перейти поцелуями на шею, на открытую грудь, готовую хоть миллиарды раз принимать эти болезненные ласки-укусы на себе.

Мучить нас Хаски долго не стал, я едва не застонала, когда услышала звук открываемой молнии. Пальцами едва заметно Хаски дотронулся до моего белья. А когда отодвинул мешающую ткань и с рывка посадил мои бедра на себя, я все-таки вздохнула протяжно.

Я больно, до скрежета зубов сжала челюсть. Дима положил руки на мою талию, чуть приподнял мое тело и вновь насадил вниз, будто приказывал двигаться немедленно. С чем я не стала спорить.

Впервые сама двигалась, подбадриваемая лишь его руками, которые каждый раз хотели ускорить процесс. Быстрее и быстрее.

А мне нравилось, что сам мужчина не двигался, находился в моей власти, ждал, когда опущусь резко на него или наоборот очень медленно буду аккуратно приседать, покачивающими движениями. Как это приятно заставлять его нетерпеливо приподнимать бедра ко мне навстречу.

И поцелуем я управляла, могла наградить, дать свой язык ему, а могла медленно едва прикоснуться губами к его приоткрытому, жаждущему рту.

И Дима позволял командовать, это наполняло эйфорией, небывалым удовольствием. Владеть сильным мужчиной, которой вздрагивал и, кажется, оставлял синяки на моих бедрах, до того каждый раз пытался глубоко посадить на себя.

Тело задрожало в предвкушении оргазма, а потом не переставая конвульсивно забилось, пока волнами накатывали нескончаемые потоки бури, во мне, внутри, в соединенных тела.

Любовник остановился почти вместе со мной, ловя мои губы языком и изливаясь в меня. Давил изнутри пока сжимался и разжимался, а я не хотела отрываться от этих губ.

Всего один раз, последний раз, уговаривала себя, пока мы целовались, так как никогда раньше. Будто между нами не было не понимания, проблем и главное насилия.

Всего на один день забыла об этом.

***

Перед входом Рая остановились на обочине, уже успело стемнеть пока добирались. Отстегнулась, остаток дороги провели с Хаски в гнетущем молчании. Едва слезла, как опять стойкое молчание, кажется еще хуже, чем обычно. Даже я иногда с подозрением поглядывала на водителя. Почему он медлил? Не говорил о том, что вдоволь насладился местью?

- Ананина? - хотела открыть дверь, но остановилась на вопросе. Собралась с мыслями, с четким сердцебиением, превышающим обыкновенный ритм ждала продолжения. Он сейчас ведь скажет, что больше меня не желает? - Есть, что сказать?

Мысленно остановилась и не поверила в то, что услышала. Что имел ввиду? Всевышние силы, не говорите, что мой кошмар узнал, кто я? Отец вроде не давал моих фоток и новость сегодня разошлась по средствам связи. Только бы раньше времени не узнал, прежде чем исчезну.

- Нет. Нечего, - дрогнувшим голосом ответила, смотреть в глаза не могла, убрала на панель перед нами. Тишина идеальная в салоне.

- Уверена? - странным тоном уточнил мужчина, как будто на что-то подталкивал. Еще сильнее подозрения закрались. Только бы не знал.

- Уверена, - тихо ответила.

Мужчина кивнул, ключ от машины забрал из подстаканников сбоку, где обычно ставил воду, туда же и телефон со всякими необходимыми предметами бросал.

- Пошли, - спокойно подытожил и мы не спеша пошли по лестнице, куда я когда-то поднималась одна, когда готовилась встать перед ним на колени, где накачали афродизиаком и Трески лапал. А Хаски необычно для него взял меня не за ладонь, а приобнял со смешком за плечи. Смутное воспоминание всколыхнулось на границе сознания когда он вел меня к пушке и Ивану.

Прогнала плохие мысли.

В бокале плескалось рубиновое темное вино, немного кислое, но в горле создавало приятный привкус. Горечь.

Она впиталась живым организмом, привыкла к ней. Она на моей коже, в запахе, в теле, в дыхании.

Только я ее ощущала, больше никто: ни он, ни его друзья, ни обслуживающий персонал. Они существовали отдельно и плевать им на Бастарда.

А Хаски тем более. Его рука в очередной раз показала, кто здесь хозяин. Она ни на минуту не выпускала из плена, утверждала место. Правая ладонь аккуратно легла на колено, вызвала боязливую дрожь кончиками пальцев. Вновь. Пальцы шершавые, большие и теплые. Несколько горячие скользили, поглаживали по коже.

Он зол. По какой причине не поняла?

Пальцы не стали задерживаться, уверенно подобрались под подол юбки, которая была легкой, воздушной и приподнималась вовремя движения. Высоко задрал. Остальные прихвостни на диванчиках - верные дружки смотрели на юбку и руку, одновременно поедали взглядом откровенное зрелище. А Хаски заводило, что я в его власти.

Пальцы остановились, немного задрав юбку и легли чуть ниже трусиков, оставили простор для мужской фантазии. На противоположном диване валялся Макс подпирал подбородок рукой и очень внимательно смотрел мне между ног, где покоились пальцы Хаски. На лице Трески блуждала загадочная улыбка, уголок губ подернут вверх. Неожиданно поймал мой взгляд и подмигнул с явным подтекстом.

Я совсем забыла об этом ходячем недоразумении. Я же пообещала ему встретиться после корабля как-нибудь. Хорошо, Макс забыл и больше не приставал, а вот сегодня решил подразнить. Может Хаски рассказать, а он тому в глаз даст? Или не даст?

Поздно, это последний день, когда я здесь находилась.

- Что такого в трусах Ананиной, что ты с нее не слезаешь? - от мимики на лице Трески становилось не приятно, холодно. Не понимала, что от того ожидать.

Пальцы на ляшке не дрогнули. Трески курил сигарету протяжно с наслаждением, выдыхал дым изо рта, и попутно смотрел на нас, сидящих напротив.

- А тебе все расскажи. Клад, Трески, клад, - не часто слышала в голосе Хаски веселые нотки. Смешки в очередной раз избили спину и уши.

- Дырка, она и у Баллийцев дырка, - повторил Макс прием с повтором, как и Хаски, улыбаясь. Смех стих постепенно.