Только, может быть, от этой позы или оттого, что Юрий не изменился, память вытолкнула уже вовсе давнее…

Они тогда только что вернулись из немецкого тыла после первой удачной операции. Совещались всемером: одни офицеры. Радистка и переводчик не присутствовали.

Начальник оглядел всех пытливо, как бы говоря: «Посмотрим, что вы сейчас учудите!» Он вообще относился к ним, как учитель к школьникам. Неизвестно почему.

— Ну, разобрались в ситуации? — хмуро спросил он.

Нестройным хором все заверили, что да, разобрались.

— Давайте высказывайтесь. Вот ты, — он ткнул пальцем в Ивана.

Тот подумал с досадой, что сначала надо бы сказать Леониду, который «за». Но в конце концов неважно. Юрий, конечно, сумеет логично доказать нелепость, авантюрность затеи с выходом обратно в тыл через деревню Стебли в составе партизанского отряда Садчикова. Леониду будет трудно оспорить их объединенные доводы. Он еще подумал: «Как хорошо, что вчера мы договорились с Юрием об общей позиции!»

Поэтому Иван сказал кратко:

— Считаю, что выход через Стебли был бы чистейшей авантюрой. Это значило бы почти наверняка идти на разгром и уж, во всяком случае, для дела — никакой пользы!

Он кончил, и тотчас поднялся Юрий. «Молодец, раз уж с нас начали, то лучше суммировать доводы», — подумал Иван. К тому же ему показалось, что его выступление было необоснованно: «Хорошо, что сейчас Юрий подтвердит…» Так подумал Иван, но через мгновение уже был в состоянии совершенной растерянности…

Спокойно, деловито Юрий начал с того, что основная-то их задача: драться в тылу врага. Это величина постоянная. Какими способами туда попасть — можем решить мы сами, по обстановке. Это величина временная: может быть, в составе бригады, может быть — небольшого, усиленного огневыми средствами отряда.

Юрий обвел всех своим честным, открытым взглядом:

— Не надо забывать основной нашей задачи. И потому я — за немедленный выход в тыл в составе отряда Садчикова через Стебли.

Иван был ошарашен. «Как Сенькин? Как Сенькин?» — смятенно забилось у него внутри. И тотчас словно корочкой льда покрылось: Сенькин ничего не сказал. Хотя накануне и он… «Впрочем, чего ждать от Сенькина, если Юрий…»

Высказались остальные. Никто — против выхода с Садчиковым. Никто, кроме Ивана. Труса Ивана — так он выглядел в результате всего.

Начальник поднялся, он ухитрился не высказать своего мнения.

— Я сообщу о нашем решении Садчикову, — уронил он веско и, видимо, спохватившись, что от него все же ждут какого-то слова: этим он дал понять, что поддерживает большинство.

О принятом решении радистка Валя простучала в Центр. Как обычно, ответа сразу не было. Но на утреннем сеансе Москва сообщила: «Выход в тыл в составе Садчикова запрещаем предлагаем выступить в квадрат 18–68 продолжать работу».

После совещания Дробитько избегал разговора с Юрием, хотя тот несколько раз пытался его завязать. Иван отмалчивался.

Но полученная из Центра радиограмма, вероятно, не давала Юрию покоя. Он схватил Дробитько за рукав:

— Слушай, ну чего ты в бутылку лезешь? Видишь, я оказался прав.

Иван остолбенел от такого поворота:

— Чем же ты прав?

— В ходе моих рассуждений, — не задумываясь, продолжал Юрий. — Смотри, вот как я судил: начальник хочет, чтобы мы выходили с Садчиковым. Совершенно ясная авантюра, и столь же ясно, что Центр ее запретит. Но перед нашим бурбоном мы…

— Мы? Кто «мы»? — вырвалось у Дробитько.

— Ну я, я! Буду выглядеть отлично… Видишь, как я все обдумал…

— Прекрасно обдумал. А меня предал зачем? Чтобы самому выглядеть еще отличнее?

— Вот уж нет. Это было не запланировано… Видишь ли, я надумал это, уже сидя на совещании, пока слушал тебя и увидел недовольство начальника, знаешь, он так ноздрями шевелит, будто учуял что-то неподходящее, — захохотал Юрий.

— Учуял-то не он, а ты! — Но Иван уже чувствовал, что «отходит», — не мог он всерьез рассердиться, так обезоруживал его Юрий своим признанием: покривил душой, так вот признаюсь же! Ну бей, ну ругай, но не лишай своей дружбы!

И он не лишил.

Как не лишил и позже. Впрочем, позже было другое…

Юрий положил трубку и повернулся вместе с сиденьем кресла. «Оно у него, оказывается, вращается!» — не к месту подумал Иван Петрович, в то время как Юрий уже вскочил и бросился к нему, обдав его, словно теплым душем, этим своим открытым, честным взглядом, вовсе не притворным каким-нибудь, а присущим ему, как его собственная кожа. Он не мог даже слова выговорить, так был растроган и встречей, и, наверное, еще больше — своими собственными чувствами.

Но удивительно, и Дробитько ощутил какое-то волнение: все-таки вместе… Что вместе? Черт возьми, воевали вместе? Ну вот… Ему не хотелось терять того доброго, что все-таки, вопреки всему, проявилось сейчас.

И наконец оба они спохватились, что еще ничего друг другу не сказали и стоят посреди кабинета, бессмысленно хлопая друг друга по плечам. Да может быть, и не спохватились, если бы не телефонный звонок. Юрий открыл дверь и сказал секретарю, чтоб переключил телефон на себя. После этой вынужденной перебивки они уже как-то по-другому вгляделись друг в друга.

— Ты не переменился, Юрка! — сказал искренне Дробитько. — Только что волосы потерял.

— Не самая страшная из моих потерь, — вздохнул Юрий, впрочем не теряя радостного оживления, и Дробитько решил, что речь идет о чем-то второстепенном, Юрий всегда любил преувеличивать.

— А ты, Иван, сохранил спортивную форму. Ну, ты всегда был… Ты все еще служишь?

— Вот на днях буквально угодил подчистую. По болезни.

— Наверное, то ранение все-таки?

— Не без этого. Ты скажи лучше о себе.

— Что ж говорить? Я — дедушка… Вот так.

— Ну, за тобой не угонишься.

— Я помню, ты потерял жену…

— Да. Женился снова, да вот расстались, — Иван торопился все выложить, чтобы уже не возвращаться к этому. Главное, избежать вопроса о Вале. Почему-то боялся он…

Юрий сам сказал:

— Валя, знаешь, в науке преуспевает. Кандидатскую защитила.

— Здорова?

— В общем — да. Ну, нервы. Как у всех. Так что же ты делаешь сейчас? Небось завел участочек, копаешься? Любо-дорого, целый день на воздухе.

«И этот туда же!» — Иван хотел приступить к делу, но вошедший верзила сказал, что звонит «сам Антон Антонович»… Юрий нарочито медленно поднялся:

— Почему же ты не домой, Иван? Видишь, здесь и поговорить не дадут.

Он уже стоял с трубкой в руке у стола, и теперь Иван мог отчетливо увидеть, каков Юрий Чурин на службе: почтителен с начальством, но с достоинством. На вопросы ответил четко, даже с цифрами, а под конец — солидно так, без подхалимства, а вроде с искренней заинтересованностью: «Как супруга?.. А молодое поколение?» «На плаву, на плаву Юрка», — подумал Иван и тотчас тоскливо вспомнил: «Ну, нервы…»

Юрий вернулся на диван, где они сидели. Он уже забыл, на чем прервался разговор, и стал рассказывать:

— Хлопотливое хозяйство. Всё — на виду. И знаешь, всякие непредвиденности! И за все с тебя — семь шкур… Проблемы сложные, вот, например, парковая архитектура. Новая область! И тут очень важно, какую линию избрать. Потому что просто копировать Запад — нам никак… А свой стиль еще не родился! Тут, знаешь, есть такая линия: использовать природные данные… — он увлекся, но Иван перебил: не мог же он целый день здесь сидеть!

— Я ведь по делу к тебе, Юра.

— Ну вот видишь, какие мы деляги: не встретимся годами, если не дело. Говори, рад тебе служить.

— Понимаешь, прицепилась ко мне какая-то хвороба. И так вопрос стоит: работа — только на воздухе…

Юрий даже на месте подскочил:

— Так это же чудесно!

Хотя Ивану подумалось, что чудесного-то в этом мало, его тронула горячность, с которой Юра тут же стал планировать:

— Вот, например, снабжение. Так мне нужен свой человек на это тонкое дело! Или нет — плановик…

— Юрка, при чем тут воздух? — напомнил Иван.