– Дрол Хейр, – повторила она название. – За то время, что мы были вместе, об этом месте говорили и союзники, и враги.

Ее темные глаза следили за напряженными фигурами экипажа мостика. Боевые корабли сокращали колоссальную дистанцию между собой. Палуба под нами подрагивала от далекого рева двигателей «Мстительного духа».

– В слухах о твоей гибели нет ничего нового. Ты умер там? Он сказал правд?

– Не знаю. Это может объяснить ту власть, которую он имеет над моей телесной формой.

– А еще это может быть ложь отчаявшегося чудовища, которое ищет любого преимущества, пока судьба ускользает от него сквозь пальцы.

– Мои воспоминания о том месте разрозненны. Несовершенны.

Впрочем, это также могло быть делом рук Даравека. Все это было настолько без толку. Мой разум сам себя запутывал.

Я убью его, – заверил меня Нагваль. Я качнул рукой, отмахиваясь от бесполезной преданности зверя. Нагваль пытался реализовать эту амбицию и терпел неудачу почти так же часто, как и я сам.

– Почему так многие твои братья и сестры думают, что ты умер в том месте? – поинтересовалась Нефертари.

– Потому что после Дрол Хейр я уединился. Покинул конклавы Тысячи Сынов, все еще собранные на Сорциариусе, и вместе с Ашур-Каем отправился прочь от остального нашего Легиона. Нас не видели десятки лет.

– Что вы делали, вошкарта? – спросила она, используя слово, которое в Комморре означало «рабовладелец». На какой-то миг я замешкался: она никогда прежде не выдавала своего интереса к моей жизни до того момента, как сама в ней появилась. Я почувствовал, что вот-вот улыбнусь.

– Мы искали путь наружу из Ока.

Она понимающе кивнула – хронология встала на место. Именно в тот период мы впервые повстречали Нефертари, дрейфовавшую на разбитом корабле из чужеродного металла и живых кристаллов. Своего рода спасательная капсула, которая кружилась в волнах Ока с единственной душой на борту.

Она согнула пальцы, и фиолетовые кристаллические когти втянулись.

– Насколько мне доводилось видеть, – произнесла Нефертари со своим сильным и трудновоспроизводимым акцентом, – вы, мон-кей, очень много чего заявляете, когда речь идет о вашей доблести. Наделяете себя одним титулом за другим, опьяняя свои души надеждой, что подобное позерство напугает ваших врагов.

– Бесспорно, это так, – согласился я, – хотя это и резкая критика для народа, что прибавляет к именам своих полубогов поэтичную чушь вроде «Буря Безмолвия» или «Крик Ветра», не так ли?

– Вы произносите почетные имена, бормоча глупости, которые делают их бессмысленными, – заметила Нефертари, – и это даже отдаленно не то же самое.

Как скажешь, – подумалось мне.

– Разумеется, – сказал я вслух.

– Возможно, он убил тебя и связал твой дух, – рассуждала Нефертари. – Возможно, играет на твоих страхах. Что от этого зависит для тебя здесь и сейчас?

– От этого зависит все. Если он подчинил мою душу своей воле… – я запнулся. Мне становилось все неуютнее. Дело слишком приближалось к тем вопросам, в которые мне бы не хотелось посвящать Нефертари – вопросам, касавшимся ее собственного существования. Она же резала дальше, оставляя мои сомнения без внимания.

– Ты неправ. От этого вообще ничего не зависит. Если ты его увидишь, то должен будешь убить. Вот что необходимо сделать. Неважно, какую власть он имеет над тобой. Это ничего не меняет.

– Благодарю тебя, – произнес я, – что без спроса внесла эту холодную ясность.

Я рассеянно провел бионической рукой по меху Нагваля. Зверь напрягся, едва не отпрянув от меня. Нефертари, слишком отличавшаяся от людей для демонстрации своих подлинных чувств, все же позволила себе бросить взгляд на это движение. Она знала этот жест по тем годам, когда рядом со мной была Гира.

Я посмотрел на огромную кошку-тигруса, глядя в несовершенные жемчужины ее глаз. По их взгляду я видел, как Нагваль меня боится: он страшился быть развоплощенным и изгнанным, разочаровав своего господина – как все слуги-демоны – но еще он боялся меня. Боялся моих мыслей. Моего гнева.

Создание, я скверно с тобой обращался те годы, что мы провели вместе, не так ли?

Громадная рысь поскребла палубу когтями.

Ты силен, хозяин, – передал Нагваль в ответ с инстинктивным смирением. Он намеревался служить мне, потому что я силен, потому что приковал его к моей воле. Он боялся меня, но пока что не собирался бросать мне вызов. Подобного примитивного и отчасти пустого подхода я и ждал, однако следующие слова Нагваля меня удивили.

И я не Гира. Только она не принимала от тебя страданий.

Я никогда не мучил Гиру. Ей не требовалось истязаний или каких-либо иных насильственных понуканий. Также я никогда не вымещал на ней гнев, поскольку долго служившая мне волчица была хитра настолько же, как и смертоносна.

Нагваль же полностью был хищником и разрушителем. Возможно, ранее я недооценивал эти качества. Об этом стоило подумать, когда мне представится роскошь в виде свободного времени. Если эта роскошь мне представится.

Я приложил кончики пальцев к закрытым глазам, борясь с хаотичной головной болью, которая продолжала давить на череп изнутри. Поверх моего зрения неразборчивой дымкой плясали образы из памяти. На командную палубу вокруг меня накладывались контуры мест, где я не бывал уже десятки лет. На краю обзора стояли давно мертвые братья. Я даже слышал их голоса – не вполне реальные, утратившие насыщенность в воспоминании, однако от них было не избавиться.

Тяжело приходилось не мне одному. Большинство из оставшихся на мостике воинов излучали ауру такой же боли, а у нескольких мутантов текла кровь из носа и ушей.

Цах`к, один из зверолюдей с «Тлалока», фыркнул, прочищая ноздри от кровавой слизи, и та брызнула на пол. Как и на моем прежнем корабле, он служил на «Мстительном духе» надсмотрщиком. Несмотря на то, что теперь он был стар – его шерсть побелела, а глаза затянула молочная муть – чтобы надзирать за рабочими, находившимися на его неласковом попечении, в глазах он не нуждался. Из его висков выдавались рога из черного стекла, а на подбородке и щеках торчали менее крупные шипы и гребни из того же обсидиана. На смену мохнатым когтистым рукам, которыми он когда-то держал лазерную винтовку или хлыст, пришли устрашающе острые кривые птичьи когти, плотно прижимаемые им к груди. Изменяющий благословил его – или проклял, если вам так угодно – но в любом случае я не исцелял его возрастные беды, поскольку ему более этого не требовалось. Бог Судьбы славно отметил его.

Он снова запыхтел и издал еще один короткий придыхательный лающий звук, избавляя нос от кровяной жижи. Зверочеловек ощутил мое внимание и оскалил желтеющие пеньки зубов в злобной гримасе.

– Боль, – проворчал он. Признание, не жалоба. – Боль с тех пор, как мы покинули Око.

Цах`к родился в Оке. Ему никогда не приходилось жить в материальной вселенной. Бремя физических законов вновь навалилось на всех нас, но сильнее всего оно давило на тех, кто был в реальности чужаком.

– Это время, – ответил я.

– Время, лорд Хайон?

– Боль, которую ты чувствуешь – это время идет вперед. Ты ощущаешь груз собственных костей и течение крови, твое тело стареет. То, что ты чувствуешь, Цах`к – это ход времени. Вот почему твоему разуму больно.

– Боль, – согласился зверочеловек. Мне было до него не так много дела, чтобы читать его мысли и смотреть, понял он меня или нет. Это едва ли имело значение.

– Хайон, – позвал меня Абаддон. Я оставил своих слуг и поднялся на возвышение к моему повелителю, готовясь наконец-то получить указания.

Когда я говорю, что казалось, будто его лихорадит, я не вполне справедливо описываю огонь в его взгляде. Это можно было бы назвать болезненным голодом или чистым фанатизмом и оба определения подошли бы безупречно. В его глазах я видел беззвучное бешенство, бунт подавляемых эмоций. Будь он зверем, – подумалось мне, – у него бы из пасти текла слюна.