— А ты один, без Инны? — выдал я в лоб, наблюдая за реакцией на вопрос.

— Да, один. Мы расстались! — ничуть не смутившись, продолжал улыбаться Саня.

Его улыбка начинала меня тихо выбешивать. Я не мог понять, он или был рад, что расстались, или ему было все равно, или он реально дурак и потому постоянно улыбается? «Пришибленный какой-то», — решил я про себя.

— Да я знаю, видел Инну, она мне сказала, — не стал темнить я.

— Ааа! — заулыбался тот сильней, смотря мне в глаза ясным открытым взором.

Возникла нелепая пауза. Надо мной нависала почти двухметровая детина и улыбалась. Я же не знал, куда от нее деться. Словно почуяв мое состояние, Саня распрощался, радостно заявил, что пойдет пить дальше и исчез в толпе. Едва он исчез, как я сообразил, что парень был пьян не слегка, а сильно. Все встало на свои места. Парень относился к тому типу людей, которые будучи сильно пьяными, внешне почти никак не проявляли опьянения, но при малейшем превышении дозы принятого алкоголя валились с ног и засыпали. Такие люди не пьянеют постепенно, а разом и как-то вдруг, когда доза уже зашкаливает, и нет никакого шанса остаться слегка выпившими. В Сане жил опасный признак потенциального алкоголика. Очнувшись от мыслей, я вдруг ощутил всю полноту царившей в клубе духоты, захотелось глотка свежего воздуха. Я устремился к выходу, толкнул дверь заведения и глубоким вдохом набрал полные легкие, огляделся. В паре метров слева стояла Аня в окружении «фрейлин».

— Тоже вышли подышать? — сказал я первое, что пришло на ум.

— Да, — чувственно произнесла Аня, оставила губы приоткрытыми и отработанно коснулась кончиком языка передних зубов. Глаза девушки ожили игривыми искорками.

Я вдруг понял, что в глубине души ревную ее к жениху. Продолжать общение и хотелось и не хотелось. Я начал даже немного злиться, все-таки Аня мне нравилась.

— Че, Анют, я слышал, ты замуж выходишь!? — раздался слева за спиной знакомый голос. Я обернулся — Артур стоял за углом входа в клуб, подпирал спиной раму меж больших окон и курил. Закончив фразу, он затянулся, прищурился, театрально красиво выдохнул дым вверх и щелчком отправил окурок в темноту проулка.

— Да, выхожу… — включила жеманность Аня и добавила весомость ответа поворотом головы, в котором читалось многое — от «вот так вот!» до «отдыхай, парниша!».

Артура задело. Самолюбие записного красавчика тут же натянуло на его лицо дежурную елейную улыбку, голова парня заработала, подбирая ответную колкость.

— Что ж там за жених такой, что смог тебе понравиться!? — воскликнул он.

— Смог… — тем же приемом парировала Аня.

— Красивый? — продолжал Артур щериться.

— Нормальный… — уклонилась девушка, начав заметно нервничать.

— Да причем здесь — красивый? — вступился я за Аню. — Может, у него других достоинств полно?

Артур одним движением глаз глянул на меня и закрутил в руках зажигалку.

— Может, он целуется хорошо! — добавил я шутливо, глянул на Артура. Тот завел руки за голову, будто решив потянуться, замер на секунду в такой позе, изучающе глядя на Аню, произнес: «Хорошо целуется, да, Анют?»

— Хорошо… — продолжала та держать жеманную дистанцию.

— Даже лучше меня!? — вдруг выдал Артур, опустил руки, заиграл зажигалкой.

Возникла неловкая пауза. Меня покоробила бестактность фразы, Аня неуютно задвигала плечами. Артур был доволен собой и продолжал елейно щериться.

— А что, вы…? — вопросительно закрутил я головой, переводя взгляд между ними.

— Дааа… — довольно протянул Артур, вновь задрав руки за голову. — Было дело…

— Есть и получше тебя целуются… — парировала девушка, слегка залилась краской, справилась со стыдом, улыбнулась.

— И кто же? — ехидно произнес Артур, ощерившись в улыбке еще больше и в этот раз действительно потянувшись.

— Ну… — Аня обвела взглядом окружающих, успокоилась, поняв, что из сторонних никто не прислушивается к разговору, решилась и выдала. — Лучше всех он целуется!

Взгляд девушки и кивок предназначался мне. Я на мгновение лишился дара речи, лишь удивленно повернув голову в сторону Артура. На лице красавчика в долю секунды случился калейдоскоп разных чувств — самодовольство слетело разом, удивление сменилось растерянностью, проступило недовольство, раздражение. Руки его повисли.

— Ооо! Вот это поворот! — зажал в стеснении я рот рукой, прыснул смехом и почувствовал, как заливаюсь по уши краской. — Я, пожалуй, пойду!

Воспользовавшись паузой, я шмыгнул за дверь внутрь клуба. Оставаться в той компании уже не хотелось, я лишь использовал повод. Сбежав вниз по лестнице и переведя дух, я понял, что злюсь на Аню. «Как она могла целоваться с этим…?» Я не подобрал нужного слова, мысленно запнулся. «Хотя… понятно же как», — вспомнил я лукавый прищур Артура.

Водоворот клуба крутил меня до трех часов ночи, отпустив лишь с закрытием. Центральные улицы города представляли собой ужасное зрелище. Почти сплошь ровным слоем лежал мусор: битые и целые стеклянные бутылки, пластмассовые «полторашки» из-под пива, жестяные пустые банки из-под коктейлей, рваные пакеты, бумажные упаковки из-под еды, мятые пустые сигаретные пачки и прочее. Содержимое всего этого было выпито, съедено, скурено. Коммунальные службы готовились к уборке, чтобы успеть к утру. Щетки на барабанах тракторов завертелись и принялись сгребать мусор к обочинам улиц. Эдика у гостиницы не оказалось, я поймал случайную машину и доехал домой. Долго не получалось уснуть, сознание крутило от выпитого и выкуренного. Через час стало легче, я провалился в сон и там целовался с какой-то девушкой до изнеможения, отметив про себя, что вкус ее губ, как у Ани.

Весь следующий день дико болела голова и мучила жажда. «С сигаретами вышел перебор», — решил я, вспоминая опустошенную за вечер пачку и принимая таблетку.

В самом конце сентября у той же тетки мы купили и второй киоск на рынке. Тетка сильно хлопотала за продавщицу, и мы ее оставили. При одном взгляде на Полину становилось ясно, почему за нее просили. Полина оказалась неряшливой невзрачной сутулой теткой невысокого роста и непонятного возраста, сильно прихрамывающей на одну ногу и, судя по лицу, иногда выпивающей. Она так жалобно смотрела в нашу сторону из-за прилавка киоска, что ее увольнение стало бы равносильным оставлению котенка на улице в зиму. Второй киоск достался нам дороже первого. Тетка запросила за него сорок тысяч и уступать отказалась наотрез. Ее можно было понять — последнюю собственность хотелось продать подороже. Надежда Петровна, исправно поставлявшая нам любую информацию с рынка, тут же во всех подробностях сообщила уровень выручки второго киоска. Тот торговал заметно хуже нашего. Если Надежда Петровна в среднем сдавала в день две-три тысячи рублей, то Полина никогда не сдавала больше двух, в среднем полторы. Но даже и такой киоск нам был нужен для прокачки бартерного товара. Мы с отцом, недолго совещаясь, выложили сорок тысяч. Вечером того же дня я посчитал, что в самом худшем случае второй киоск окупится за год. За первый киоск я вообще не волновался, к концу сентября он себя уже окупил.

Удвоение рабочей нагрузки почувствовалось сразу. Теперь через день я получал и обрабатывал на компьютере две заявки, вместо одной. Товарные запасы на складе для двух розничных точек увеличились. По утрам тратилось в два раза больше времени на сборку товара для киосков. Темп работы вынужденно возрос, и тут сильнее стали видны особенности наших с отцом характеров, из-за которых на меня легли функции кладовщика, а на отца — грузчика. Рассудительному и спокойному отцу требовалось много времени для принятия любого решения. Каждое свое действие он тщательно обдумывал. Неплохое качество, но не для быстрой работы. У нас же, с появлением второго киоска, времени для сборки накладных не стало больше, по-прежнему нужно было уложиться в час-полтора и выезжать со склада. Иначе, задержавшись, мы уже везде начинали опаздывать. Моя природная расторопность решала все за двоих. Я, желая сделать любую работу быстрее, автоматически брал почти каждое принятие решения на себя. Я выдавал предложение или готовое решение, отец просто соглашался и все. Так мы двигались дальше. Размещением и движением товара на складе занимался я. Весь товар мы таскали вдвоем, но куда и что класть говорил я. Отец лишь машинально носил и клал коробки туда, куда я указывал. Из-за этого он не запоминал где и что лежит, собирать товар приходилось тоже мне. Не мог отец запомнить или не хотел, я не знаю. Но он путался в товаре сильно. Если я его просил принести что-то, он некоторое время стоял молча, а после спрашивал где же товар находится на складе? Я стал конкретно говорить какой товар, в каком количестве и откуда надо принести. Отец шел и приносил. Пока он выполнял очередную просьбу и приносил одну товарную позицию, я успевал собрать их три или четыре. После чего все повторялось. Из-за темпа набора товара я иногда ошибался в количестве или пропускал в накладных одну-две позиции. Недостача выявлялась обычно уже вечером при закрытии киосков и снятии выручки, о ней нам сообщали продавщицы. Отец делал недовольное лицо и начинал мне нудно выговаривать, что я опять плохо собрал товар, снова спешил и вот результат — киоски остались без товара, и мы не досчитали каких-то ста рублей выручки. Я возмущался его претензиям, мы ругались. Наши мелкие стычки с ростом объемов работы участились, выросла и напряженность. Первое время я терпел обвинительные реплики отца, позже начал огрызаться. Бесконечные претензии отца по любому поводу незаметно подтачивали мое терпение.