Или отступиться? И медленно умирать от истекающего кровью сердца, зная, что где-то ходит Колин, живет, дышит, исполняет другие заказы, прикасается своими горячими ладонями к другим волосам, выстанывает в истоме – да, детка, да

Лучше бы он меня изнасиловал там, на столе, в кухне, среди бычков и пролитого виски. Мне было бы проще возненавидеть его на то недолгое оставшееся время, пока мы заточены здесь вдвоем. А дальше было бы проще – разошлись, как в море корабли, а время сотрет эту безумную неделю постепенно, слижет по крупинке. Размоет воспоминания и чувства.

Ненавижу этот раздрай в чувствах. Ненавижу! Именно поэтому так часто закатываю вечеринки, напиваюсь и укуриваюсь до беспамятства.

Будем плыть по течению, Эззи?

- Что мы скажем логике, Колин?

- Не сегодня.

Побег

Логика была.

Просто я, утонув в своих чувствах, опять выпустил из вида падре и задание Колина.

А ларчик просто открывался.

ЭмоциАнальные, сукабля, качели. Приголубил-напугал.

Ох, Колин!

Нежный-злой-растерянный-ласковый-насилующий. Какой из них ты настоящий?

Как же я устал.

Как же я запутался и устал... Слишком много всего навалилось на меня – волшебная ночь, чудовищное утро, уёбищный день с попыткой изнасилования.

Ведь ты добился, чего хотел.

Ты сломал меня, Тэдди.

Почти.

Когда я одевался и убегал из этой ледяной тюрьмы, меня основательно колотило.

Предательство ранит больнее всего.

Да только было ли оно – предательство?

Колин делал свою работу, а уж нафантазировал я себе сам. С три короба.

Тебя тянет блевать от геев, Тэдди?

А ты не глотай так глубоко.

Пока я брел по еле приметной дороге, занесенной снегом по колено, мне было так плохо и морально и физически, что даже думалось с трудом.

Поэтому решил думать о чем-то хорошем. О светлом. О Ньюте. О рыжем солнечном мальчике. Застенчивом, дурашливом, весёлом. С которым будет просто. Легко. Весело. Как раньше. С ним не надо будет искать подвох. Докапываться до истины. Его можно обнимать, как мягкую игрушку, тискать, щекотать, поддразнивать. Он будет смущаться, краснеть смешно всем телом, и заливаться смехом, как колокольчик.

Он не будет говорить – к черту желания, отсоси папочке, солнышко – хриплым, дрожащим от страсти голосом. В кольце его рук не будет надежно и спокойно, как за каменной стеной. С ним невозможно будет почувствовать себя радостным щенком, повизгивать от ощущения запредельной радости быть с тобой. Быть слабым. Быть желанным до дрожи в коленях. Кончать без рук.

Чёрт бы тебя побрал, Тэдди! Ты сломал мой с таким трудом выверенный порядок жизни. Ты вообще разрушил весь мой мир к бениной маме!

И, когда я упал в снег, теряя сознание, появление Колина было сродни чуду. Волшебству.

А все эти его танцы с бубном вокруг меня так были похожи на сострадание и сочувствие, что я просто отпустил вожжи, наплевав на все рассуждения, обоснуи, и мысли, что будет потом.

У меня было сейчас. У нас было. И гори оно все синим пламенем, но я не готов был отказаться хотя бы еще чуть-чуть понежиться в той заботе и внимании, которыми меня окружил Колин. Мне нужны были как воздух его теплые руки, его касания, его объятия. Пусть ненадолго. На сколько можно.

Я ведь не знаю, что такое любовь, Колин. Меня не учили любить. Я всегда был мелким засранцем, который никому не нужен. От меня откупались деньгами и подарками, но никто не любил. Поэтому я не знаю, что я чувствую к тебе. Но без тебя мне плохо, мне не надо ничего, если нет тебя рядом. Мне нужно видеть тебя. Трогать тебя. Прижимать к себе. В кольце твоих рук я чувствую себя дома.

Аспооодь!!! Всю дорогу назад, в горячечном бреду я чувствовал его обнимающие руки. А потом, когда он дома разувал меня, приносил чай и набирал в ванну воду, он смотрел с такой нежностью, с таким теплом, что я был готов еще раз повторить побег.

А это виноватое выражение лица нашкодившей большой лохматой собаки! Побитой собаки, надеявшейся на ласку хозяина вопреки всему?!

Неужели, неужели надо было почти умереть, чтобы ты признал, что я тебе небезразличен?

Чудушко моё!

Когда он побоялся присесть поближе ко мне, чтобы почитать мне (почитать мне!!!!) перед сном, у меня даже сквозь жар и температуру пробилось такое чувство радости и всеобъемлющей любви, что я думал – меня разорвет на миллион маленьких счастливых Эззриков!

Но нельзя, нельзя сломать этот первый хрупкий лед доверия!

Поэтому я тихонько обнял его рукой и ощутил затапливающее меня чувство умер_от_варения и радости. Я дома. Я под защитой. Вот он, настоящий. Нежный и ранимый медвежонок. И не все, что я высосал из его 21 пальца оказалось бредом.

Вот оно – счастье. Лежать, обнимая медвежонка, зная, что небезразличен ему.

А вот насколько простираются эти границы, я разберусь потом.

Все потом.

Моё сердце асталависта, моё сердце за_Мерло!

Легкие прикосновения рук к моей груди сменились нежными, едва заметными поцелуями. Начинаясь от ключиц, они ласково перемещались ниже, затронули, как крылом бабочки, живот, перешли к пупку и остановились у края резинки штанов.

Видеть макушку Тэдди, склоненную надо мной, слышать его неровное дыхание, вдыхать его неповторимый запах было так замечательно, что я старался не дышать, чтобы не спугнуть этот волшебный момент лишним движением.

Его руки, его горячие, мягкие ладони вызывали во мне восхищение и дрожь. Не верилось, что Тэдди, мой медвежоночек, сам проявил инициативу, и при свете дня, когда меня трудно спутать с девочкой, дрожа и рвано выдыхая, целует меня! Моё тело, так ждущее его ласк, дождалось! От поглаживающих рук разливалось тепло в месте, где они прикасались. Истома залила все мое тело.

Сердце билось уже в горле, грозя выскочить от счастья. Испарина покрыла мои виски.

Моя душа воспарила и звенела на чистой ноте от невыносимого, разрывающего счастья!

Его руки, немного замешкавшись, осторожно и медленно приспустили резинку штанов и, горячечно подрагивая, легли, лаская, на область паха, не касаясь самого главного моего отличия от девочки.

Мягкий, гладкий, теплый язык его лизнул центр моего мироздания на данный момент, пока руки гладили мои ноги и внутреннюю поверхность бедра.

Я всхлипнул, не в силах сдерживаться дальше...

И проснулся.

Всехлюбильное

Милый, милый дневник!

После такого сна мне хочется любить всех! Всех обнимать!

Прыгать по кровати! Но сил пока нет.

Поэтому признаюсь в любви.

Тебе, дневник! ❤

Как я тебя люблю! Как хорошо, что ты у меня есть. Только тебе я могу открыть все свои тайны. Поделиться, поговорить, выплеснуть свои мысли и эмоции!

Я всегда был душой компании, всегда зажигал, искрил, фонтанировал идеями, жестикулировал, дурачился, любил жизнь во всех ее проявлениях, подбивал всех на авантюры, танцевал, пеееел! О, как я пел!!

А здесь вынужден ходить в скучных мрачных тряпках. Смотреть в пол. Выполнять команды. Молчать.

Святые кочерыжки, М_О_Л_Ч_А_Т_Ь!!!!

Даже в страшном сне я не мог представить себе, как это ужасно – молчать все время.

Здесь некому даже пожаловаться.

Или поделиться радостью.

Только ты, дневник – надежда и отрада!!

Так вот! После побега и виноватого Тэддички, чтения стихов, обнимашек и сна, мне так о многом хочется поговорить, помечтать, пока не появился Колин и мы опять все не похерили выяснениями((

❤️Эзра Миллер Грейвс ❤️

Мистер Эзра Грейвс..

Эззи Грейвс.❤️

Миллер Грейвс. ❤️

❤️ Мистер Э.М.Грейвс. ❤️

А мне нравится как это звучит. И почерк за это время у меня вон как исправился))

Хочу ли я? (Ога.. могу ли я.. говно ли я.. магнолия..)

Хочу! Дадада. Белый костюм мне и Тэдди. Раз ему претят “попугайские расцветки”, пусть будет белое! Тэддичке пойдет белый. И мне тоже. Хотяяяя мне любой пойдет. Без ложной скромности мне идет все. Даже шубка с ночнушкой)) Хи-хи))