Мне кажется Колин даже не заметил моего исчезновения.

Рассчитывать на что-то большее, чем поцелуй, было глупо. Поэтому я припал к нему, целуя, потираясь стояком о его бедро, и такая малость, как его рука на моей заднице была последней каплей перед тем, как мир сорвался в пропасть.

Я кончил без рук.

Я. Кончил. Без. Рук.

Бля. Такого со мной еще не было.

Что ты со мной делаешь, Тэдди??!

И что будет дальше, потом, когда закончатся эти пять, нет, завтра уже будет четыре дня...

Как-то стрёмно, быстро, и нихуёво сильно меня накрыло с Колином.

Как там обещают –

гнев

отрицание

торг

депрессия

смирение

принятие.

Гнев-отрицание-торг уже пройдено.

Время депрессии? Опять? Да йоптвайумать, Эзра! Сколько можно?!

Ну нахуй!

Иди в жопу!

Не сейчас.

Я еще в юности пришел к выводу, что страдать трижды – до того, во время того, и после того – глупо. Трижды страдать – это для мазохистов. Поэтому я буду разбираться с вопросами по мере их поступления.

Все думают, что богатые не плачут!

Еще как плачут. И платят.

Просто плакать в лимузине комфортнее, чем на велосипеде под дождем.

Вот и вся разница.

Лучше подумать о приятном. О том, например, как Колин будет стонать подо мной, стоя на коленях, глядя на меня через плечо, как он будет тянуться ко мне губами в поцелуе и насаживаться на мой член с хриплыми криками и стонами...

А ведь у Тэдди осталось еще одно желание. Что он может пожелать?

В любом случае он удивит меня.

Удиви меня, Колин!!

Я так и заснул, не убрав последствий этой волшебной ночи с нас обоих.

А потом наступило утро.

А по утру они проснулись

Минус четвертый день.

Суууука!

Какая же ты сука, Колин!!!

Утром я проснулся в невероятно приподнятом настроении! Судя по звукам воды, Колин был в душе. Душа пела! После ночного волшебства, отразившегося потом и в снах, где было все, о чем я мог мечтать, и даже больше, сказка растаяла, как дым, с приходом Тэдди.

“вали из моей спальни... ночь закончилась, желание выполнено...” – отличное начало утра.

ШТА, блядь?

Я неверяще смотрел на этого мистера “я – бесчувственный робот”, и никак не мог понять, что случилось.

Да, бля, никто и никогда на утро после безбашенного секса не говорит с порога – вали из моей спальни!

Сказки кончились, нахуй!

Спальня превратилась в сарай, волшебство растаяло, Золушка превратилась в пидора, с которым на одном поле и срать не сядешь?

Блядь! Блядь!!!!

Острым ножом проткнуло сердце понимание того, что все, что я чувствую, выдумано мной. Высосано из пальца. Из 21 пальца Колина высосано. Но вот только ему это было похуй. А я идиот, идиот, каких мало. Таких сейчас не делают уже.

Засохшая сперма, стягивающая кожу на животе, настойчиво требовала принять ванну. Вот там, у себя в ванне, я и оторвался. Плакать комфортнее в лимузине и в ванне. Столько, сколько я плакал здесь, не наберется за целый год моей жизни.

Да что за лютый пиздец, бля!

Когда я спустился в кухню, я испугался.

Вид убитого и растоптанного Колина, беспрерывно курившего и цедившего виски, сразу отодвинул все обиды на задний план. Что должно было случиться, чтобы мистер безупречность с самого утра бухал, курил, смотрел в одну точку и всячески морально убивался?

А! Вон оно что! Мистер “я-не-пидорас”, шо ж вы так убиваетесь? Вы ж так не убьетесь!

... я был пиздец в дрова..

... извини, если я вел себя как свинья...

... я нихуя не помню...

... я не... не... не один из вас...

Ну, блядь, ну извини.. один раз – не тридварас!

В дрова, Колин?

В дрова???

Я видел в дрова, в сиську, в умат пьяных. Я видел обдолбанных, обкуренных, разных. И сам был таким не раз.

Вот только ни у кого из этих пьяных и накуренных так не дрожал голос, как у тебя, когда ты говорил на выдохе “отсоси папочке, солнышко!”, ни у кого так термоядерно и железобетонно, почти приклеившись к животу, не стоял член.

И те, кто пьян в дрова, не называют имен.

А ты назвал.

Кому ты втираешь, Тэдди?

Ты не позволяешь себе вспоминать эту ночь, потому что ты не такой? Потому что я не такой?

Ты наказываешь меня, потому что я тебе нравлюсь?

Пиздец, приплыли. Картина Репина. Маслом.

Ну да. Да. Я нарывался.

Я же видел, чего хочется Колину. Опять поиграться в одного “из нас”.

Заглушить муки совести, залить муки выбора, и не думать сейчас ни о чем.

Но когда ты заломал мне руку, Колин, и разложил на столе, стягивая с меня штаны, у тебя уже стоял.

У тебя стоял не на девочку, не на то, что ты не помнишь из прошлой ночи. У тебя вполне конкретно был стояк на меня. На Эзру. На сучку. На звездульку. На педика.

Не знаю, что тебя остановило, когда ты уже тыкался в меня, уж вряд ли мои слова, что ты не такой, и что это непрофессиАнально.

Но ты остановился.

Жаль, тут нет мистера Зигмунда Фрейда, тот бы все объяснил.

И отчего ты бросился блевать после этого – тоже.

Тебя от меня тошнит, Тэдди?

Одно я знаю точно – ты никогда не забудешь этот заказ и этого клиента.

Так же, как и я тебя – Колин Грейвс.

Осознание

Симфонический оркестр идёт

по тёмной улочке провинциального города,

старательно перешагивая через дерьмо.

Первым вступает тромбон...

Когда схлынуло первое чувство горечи, обиды и разочарования, меня накрыло жаркой удушающей волной осознания всей глубины пропасти, куда я лечу.

Как?

Как ты мог, Эз?

И главное – когда?

Когда первый раз посмотрел в зеркало заднего вида и утонул в его внимательных глазах? Или когда он впервые погладил по голове? Или когда он первый раз сказал “солнышко”?

Сколько их у тебя было? 15? 20? Почему Колин?

Может быть потому, что никому из них не нужен был именно ты? Важно было дотащить тебя пьяным до дома, отвезти, оградить, но никому не было дела до тебя лично?

А может тебе не хватало этой твердой руки, которая может погладить, а может привести в чувство пощечиной? Твердой направляющей руки папочки? Внимательного взгляда, понимающего тебя с полуслова?

И почему, почему я, настолько младше его (а, кстати, насколько?) уже понял, а он все еще никак не поймет, что дергаться поздно. Что музыканты играют последнюю песню, а Титаник безвозвратно уходит под воду?

Нет, ну ясно, что мистер “я-бесчувственный-робот” натурал, профессионал, одетый в броню холодного трезвого расчета. Ему страшно и непонятно. Наверное, он списывает все на длительное отсутствие секса или .. ну не знаю – что я так похож на девочку?

Бедный, бедный медвежонок.. Всегда ломал он, а теперь ломают его.

Вспомни себя, Эз, вспомни себя! Между тем, когда я осознал и когда, наконец, принял свою ориентацию, прошло много времени, много проб и ошибок. Это было больно, неприятно и тяжело. А медвежонок – взрослый мужик. С устоявшимися предпочтениями и желаниями. Представляю, как ему дико. Как его корёжит и ломает через коленку. Вон, даже проблевался.

Всех-то ты, Эз, понимаешь. Прощаешь. Оправдываешь.

А кто поймет тебя?

Образ звездульки-капризульки – тот единственный вариант, который помогает мне выжить в этом черством безумном одиночестве, где всем, всем что-то нужно от меня. Только не я сам. Они готовы подставлять и лизать, лишь бы урвать кусочек моей славы, денег, внимания, чтобы засветиться со мной и постоять на Олимпе, выйти на нужных людей..

И никому не интересны мои внутренние волки, паранойя и страхи.

А ведь мне так нужна капелька добра, понимания, тепла, и любовь, которая держит на плаву.

Ну вот она. И что теперь с ней делать?

Завоевывать?

И что дальше? Доламывать медвежонка, выворачивать наизнанку его сущность? А потом тетешкать и баюкать, утешая и извиняясь, что исковеркал ему жизнь?