— Если я беременен ребенком Мэдирса, что будет с ним?

— Биллиат. — Он поставил стакан на тумбочку и наклонился поцеловать, но я отвернула голову. — Я не изверг, что бы ты обо мне не думал. — Он поцеловал меня в шею и стал спускаться по животу ниже, целуя и прерываясь, чтобы ответить.

— Ты умен, красив, прекрасно держишься, волшебно пахнешь. Я умею ценить красоту. И люблю детей. Твой ребенок останется с тобой, а ты родишь мне моих. — Он устроился между ногами и выцеловывал мне пах, поднимая ноги и добираясь до влажных бедер со смазкой.

Никакого возбуждения я не чувствовала и, видя это, слизывая смазку и постанывая от накатывающей эйфории, альфа понимал, что не заводит меня, и это его расстраивало.

— Ты вкусный! Какой ты вкусный и сладкий, Биллиат! Мы встретились не в то время и не в том месте, но ты полюбишь меня. Я буду нежным к твоей красоте. О, Биллиат!

Он вылизывал меня, как мама-кошка котенка, урча и содрогаясь от охватившей страсти, а я оглядывалась в поисках чего-то, чем можно было бы шандарахнуть его по башке. Единственным доступным оказался стакан, стоящий на тумбочке рядом с кроватью, я схватила его и, не раздумывая, со всей дури бахнула им о беззащитную голову, находящуюся у меня между ног.

Новоявленный Холтофф* хрюкнул и замер в осколках разбившегося стакана, а я успела только посмотреть на кровь из порезанной руки и уплыла в черноту космоса.

Комментарий к 22. *Штирлиц ударил Холтоффа по голове бутылкой в фильме “17 мгновений весны”

23.

Жизнь начинает налаживаться, когда в череде черных полос начинаешь различать их оттенки. В этот раз, когда я пришла в себя, болела рука. Попыталась ее сжать, но мне не позволили. Глаза открывать решительно не хотелось.

«Надо, Федя, надо», — уговаривала себя, совсем как когда поднимала себя на важное дело — поход к врачу, или разговор с бывшим мужем, или неприятный разговор с начальством или обнаглевшим сотрудником.

«Нууу, ма-а-а-м!» — и традиционно отвечала себе этой же фразой.

Хотелось полежать в неведении.

«А что, вообще, в мире делается?… Стабильности нет. Террористы опять захватили самолет.»* И в каком из прекраснейших миров я нахожусь.

И… воспоминания нахлынули лавиной. Мэд! Главнюк!

Глаза открылись сами.

— Солис? Солис, это ты, или у меня видения?

Бедный, бедный лобстер из ресторана! К-а-а-а-к я тебя понимаю! **

— Мистер Лиатт! Милый мистер Лиатт! — Солис приложил мою порезанную кисть, из которой он удалял осколки стекла, тыльной стороной к своему зареванному лицу. — Как вы себя чувствуете? Мы столько раз пичкали вас лекарствами за последние десять дней, что вы уже как фаршированный пундик! Больно? Потерпите еще чуть-чуть. Я совсем, почти заканчиваю. Осталось обработать ранки и пройтись медиксом.

Солис болтал без умолку. Создавалось впечатление, что как только он замолчит, небо рухнет на землю или я задам какой-то вопрос, на который ему будет трудно ответить. Или он в шоке и это его побочное явление — намолчался и теперь пытается выговориться, выталкивая из себя все страхи вместе со словами.

— Пить.

— Конечно, вот, мистер Лиатт. Вы так настрадались. Такой молодой и уже столько навалилось на вас! Ой! Что это я! Вон у вас как волосики отрастают хорошо — рыженькие, только почему-то темнее, чем остальные. Ну, да ерунда. Не седые же. Бледненький какой, худенький, кожа да кости, совсем вас тут без меня не кормили, что ли? Ну, ничего, все наладится, все будет хорошо. Теперь я вас откормлю. Я познакомился с поваром, и буду заказывать для вас ваши любимые блюда.

Оторвавшись от стакана с водой, я снова упала на подушку, выдыхая через зубы, когда рана на руке дергала, пока ее обрабатывал слуга. Странным образом ничего не болело. Очевидно, обезболивающее и энергетики действовали на тело, снимая симптомы боли и усталости. Энергия била во мне ключом, а силы встать не было. Чувствовала себя, как мокрая тряпочка под оголенным проводом, под током.

— Солис, где Мэд? Что там происходит? Как ты оказался здесь?

— О, мистер Лиатт! Все в порядке! Представляете, Дион оказался шпионом. Ну, как шпионом. Его переманивали давно уже — мистер Корриго искал подступы к милорду Кайрино. А Дион не соглашался. И тут, когда его наказали из-за вас, ой! Ну, когда он покинул рубку, и на него наложили штраф, он в момент помутнения в мозгах согласился на условия этого мистера Корриго. Корриго говорил, что хочет купить у милорда Мэдирса планетку захудалую, а тот ничего слышать не хочет. Ну, и типа на его условиях, когда он захватит корабль, тот вынудит официально, чуть подешевле продать. Никакого насилия, никакой крови и членовредительства. Обездвижит, заставит шантажом подписать документы, купит планетку и свалит с корабля. И Дион пустил газ по вентиляционной системе, вырубил всю команду. А сам в масочке. Он и открыл шлюз чужой команде.

А потом все пошло не так, потому что вы понравились этому пирату. И когда он поволок вас в каюту, Дион понял, что команду мистера Кайрино в живых не оставят. Чтобы забрать вас и выйти замуж, милорд Мэдирс должен быть мертв. Тогда он, Корриго, вообще получит все имущество после свадьбы. Поэтому Дион раскаялся и снова пустил газ по вентиляционной системе. А когда все вырубились, вколол антидот командиру корабля, вашему мужу, и во всем признался.

Сейчас там на корабле такой шухер, ужас просто.

А уж когда милорд, даже не дослушав, только придя в себя, бросился сюда и увидел эту картину — вы в крови, голый, этот насильник на вас, и тоже голый…

Хорошо, что он был ослаблен, иначе точно убил, руками бы разорвал.

Он простить себе не мог. Это мне Тир рассказал, когда в себя привел и сюда доставил.

Они сейчас вяжут чужую команду, отволакивают их в трюм, приводят в сознание и оказывают помощь своей команде. Милорд Мэдирс сказал — как только вы придете в себя, его позвать.

— Ну, так зови, Солис, зови скорее. Только убери, пожалуйста, эти кровавые тряпки, и простыню смени. Не надо напоминать Мэдирсу о том, что тут было.

Я пересел на стул, пока слуга перестилал и убирал все лишнее, болтая без умолку, и думал — говорить Мэду о беременности или нет? Вдруг, пока еще не поздно, можно что-то сделать? Эта интоксикация неизвестным газом, эти многочисленные обезболивающие и энергетики могут повлиять на ребенка не самым лучшим образом, и он обязан об этом знать. Ведь он отец. Мы вместе должны принимать такое решение.

В том, что Рион Корриго не добрался до меня, остановившись только на «десерте», была уверена стопроцентно, потому что сразу после удара стаканом потеряла сознание от газа, и пират тоже отключился.

Даже не знаю, как бы повела себя, если бы не этот чертов газ.

Солис помог взобраться мне на кровать, надеть ночнушку, и укрыл одеялом.

— Ли! — Мэд ворвался в комнату, набрав разгон еще в коридоре. За дверью, судя по голосам, оставались люди.

— Как ты, мой мальчик? — Мэд был грязен, в порванной рубашке, пропахшей потом, движения были отрывисты, а взгляд мрачен и обеспокоен.

Он тщательно оглядел меня, ощупал голову на предмет травм, потом поднял обработанную кисть с белыми ниточками стянутых швов и аккуратно положил обратно на постель.

— Ты жив! Слава ктулху! — Я свободной рукой притянула его к себе и прижала к груди. Сердце заполошно билось там, где он прижимался.

Мэд оторвался от меня и, двигаясь спиной к выходу, стал отступать, глядя на меня во все глаза. — Прости, милый! Моя помощь нужна там. Нам надо решать, что делать с этими бандитами.

— Мэдирс, постой! Еще секундочку! Подожди, пожалуйста! Я беременный! — выпалил я и тяжело сглотнул. — Течка закончилась. Что будем делать с ребенком?

Мэд споткнулся и побледнел так, что я подумал, что он грохнется в обморок. — Мы потом решим этот вопрос. Ребенок останется в любом случае. Я… Я… Прости меня, Ли. Это я во всем виноват.

Он развернулся и выскочил в коридор, откуда доносился гам, шум, беготня и грохот.