Я всё сказала. Вали отсюда нахер. Женишок.

— Можешь не пыжиться. Я твои советы на хую вертел. И тебе в первую брачную ночь засуну их же в твою сладкую, аппетитную жопку. А попробуешь что-нибудь выкинуть до свадьбы или на ней — постараюсь, чтобы ты гоооорько жалел об этом всю оставшуюся жизнь. Или ты думаешь, я стал пиратом потому, что всем доверял и слушал советы таких шлюх, как ты? До встречи на свадьбе! И не перепутай! Я буду весь в черном.

Пират с отвращением посмотрел на меня, отряхнул руки, как будто ему прикасаться ко мне было мерзко, и бесшумно выбрался в окно.

Я села на кровати. Хотелось плакать, писать, пить и есть. И погладить Бусинку. Когда я подобрала пищащего котенка, она всем своим видом, поведением, подхвостьем, изображала из себя девочку. Маленькую черную жемчужинку, бусинку. И даже отзывалась на имя Бусинка. Пока однажды, пару месяцев спустя, почесывая ей пузо, я не заметила, что бусинка у нас с фаберже. Пришлось звать его Бусин, Бус. Он выходил в форточку гулять и так же, под утро, возвращался домой, досыпать со мной сладкий утренний сон. За те три года, что мы вместе с Бусом, у нас выработался свой график, свои ритуалы, свои границы допустимого.

Бусин, как ты там без меня? Слезы хлынули Ниагарским потоком, оплакивая и кота, и мою судьбу, и даже бедную жопу, которой вскоре предстояло почувствовать на себе весь пердимонокль жизни.

3.

Я добежала до ванны, забралась в нее, и, сквозь слезы, ничего не видя, включила душ, отрегулировав температуру.

Журррр — зажурчала вода, и я наконец-то пописала. Кто бы знал, как я ругала за это своего бывшего, когда однажды застала за этим процессом. Орала на него так, как будто он пририсовал усы маркером на подлиннике Моны Лизы, а не поссал в ванну. Я на Буса так никогда не кричала. А теперь вполне себе спокойно писала, придерживая одной рукой член, и ловила такой кайф, что словами не передать.

Стоп. Стоооп. А как это я включила этот дурацкий душ? Тут были разные кнопочки-фигопочки, совершенно не похожие на то, что было на Земле. Хотя, ходя по разным магазинам, видела там такие душевые кабинки, что они были больше похожи на космический корабль, а не на душ…

Так-так-так… Значит, если отпустить тело на волю, бездумно, не перегружая его мыслями, оно автоматически делает знакомую работу.

Ооо, спасибо, белочка! Ну, хоть что-то хорошее в этой ситуации.

Шагнула под струи воды, капли забарабанили по макушке, мокрые волосы прилипли к телу, и я отпустила мысли, выгнала их из головы, автоматически протянув руку, выдавливая из какой-то емкости перламутровую жидкость и нанося ее на волосы. Я отстраненно, краешком сознания, следила за своей рукой, размеренно дыша и поддаваясь неге ласкающей меня воды. Она всегда действовала на меня благотворно, вымывая все проблемы и дурные мысли. Здесь и сейчас это было моим спасением. Релаааакс!

А этот мудила у меня еще отхватит. Спиннер он нашел. Вертеть он меня будет. Зашибешься пыль глотать, меня вертевши. Ничего-ничего! Мы еще повоюем.

Ной не ныл — и ты не ной.

Надо только выработать тактику. Неужели, имея прирученное животное и тридцать пять лет за спиной, не справлюсь с обыкновенным мужиком? Пусть и пиратом.

Не только же из-за титула он обратил на меня внимание. И злится так на мое мнимое блядство тоже потому, что нравлюсь. Неужели, с моим опытом, не смогу закадрить обычного самца?

Теплая волна обдула волосы, в момент высушив их. Так, на что это я только что нажимала? Кажется, сюда. Ага, точно. Значит, эта кнопочка отвечает за обдув. Бум знать.

Так, Ли, надо выработать план. Убегать отсюда в чужой мир, чьих законов и порядков не знаю — архиглупо и меганедальновидно. Тем более перед злоебучей течкой. Читывали, в курсе… Значит, вначале нужно узнать побольше о себе, мире, женихе, и о своей семье. О мироустройстве и строении своего тела. Про денежную систему. Про гадскую течку, которая должна скоро начаться. Работы много. Надо учиться жить в этом мире.

Я вернулась в комнату и, включив свет, осмотрелась. Вдруг предыдущий хозяин моего тела вел дневник?

О нем и своем оставшемся теле, как и о Бусе, я подумаю потом. Скарлетт помогло, и мне поможет. Харэ истерить и падать в обморок. Иначе и здесь запрут в психушку.

Но осмотреться мне не дали, открылась дверь и вошел Солис.

— Мистер Лиатт, вам нужно лежать. Давайте я вам полотенце мокрое приложу?

— Приложи, Солис, приложи. И посиди со мной. Мне нужна твоя помощь.

Слуга заботливо приложил к голове холодное мокрое полотенце и сел рядом на стул, сложив руки на коленках.

— Расскажи мне о моей семье, все что знаешь. Про отца, про папу, как их зовут и кто они. Только, пожалуйста, без страдашек и сочувствия.

Солис скорбно свел брови в домик и жалостным голосом поведал мне обыкновенную для дамских романов историю. Отец — лорд Тибиус Гаделио Лау проиграл все, что мог, спился и умер одиннадцать лет назад. Папа вместе со мной уехал жить сюда, в имение. Живем мы в нищете, скромно, затворничаем, не принимаем гостей. Дедушек не осталось. Родственники — седьмая вода на киселе, от нас еще тогда отвернулись, перестали принимать у себя и вообще вспоминать, что мы есть. Этот дом был приданым папы, и принадлежал мне, его наследнику, поэтому это единственное, что у нас осталось, что не смог проиграть отец. Кстати, подписывая тот дурацкий договор с пиратом, дом я оставлял папе, отказываясь от любых прав на наследство, так что собственной недвижимости у меня не осталось. У меня вообще ничего не осталось, кроме жениха, который обязался заботиться и обеспечивать меня в обмен на мой титул и двух детей, которых я ему по контракту должен родить.

Надо будет прочитать этот договор или контракт повнимательнее, чтобы выяснить все нюансы. Может, у меня получится сразу родить двойню и разорвать его? Кстати, нужно проверить — умею ли читать на этом языке.

Задумавшись, я пропустила часть рассказа слуги об отце.

— Солис, расскажи мне, как я проводил день обычно? Учился ли где-то? Чем любил заниматься?

— Мистер Лиатт, больше всего вы любили читать, музицировать на дэррео, тренироваться за домом в саду. — Он заплакал, глядя на меня. — Неужели вы совсем ничего не помните, мистер Лиатт?

Блядь. Надо действительно аккуратнее узнавать о своем прошлом. Сделают недееспособным и запрут в четырёх стенах, а там реабилитироваться будет невозможно.

— Прости, Солис! Я читал, что так бывает от удара. Временная амнезия называется. Это пройдет. Просто сейчас, перед свадьбой, боюсь сделать что-то неправильно и ухудшить ситуацию, понимаешь?

— Да, да, мистер Лиатт, понимаю, — как болванчик закачал головой он, вытирая слезы.

В комнату постучали и сразу же вошли несколько человек. Один вчерашний, который мне обещал уши надрать, папка, значит. А второй кто? Солис сразу же поднялся и застыл истуканом у стены, сливаясь с ней, делаясь незаметным.

Гадство! Я ведь даже не узнал, как обычно зову папу. И как его зовут окружающие. Лорды, пэры и сэры при чужих не говорят «Папа», если только это не дети. Молчи, Лианка, за умную не сойдешь, но хоть не разругаешься, как с женишком, костыль ему в зад, Мэд… чего-то там. Ладно, буду звать Мэдом. Как Мадс Миккельсен, только Мэд. Ну, или мёд через «э».

Арррргх! Как тут все упомнить, когда весь мир, каждая кнопка и буква, не говоря о людях — новое, непознанное?.. Всё вертится, как в калейдоскопе…

— Нуте-с, как наш выздоравливающий? — произнес второй чувак, благообразный, до отвращения спокойный и улыбчивый.

Точняк доктор.

Если я откроюсь ему, что ничего не помню, это пойдет мне во вред или на пользу?

Доктор же. Может, подтвердит, что у меня ретрогадка и все оставят меня в покое?

За предстоящую неделю со своими скрыть, что ничего не знаю, не удастся. Это вот если бы я переехал сразу к жениху, там бы еще удалось утаить свою иномирность.

— Простите, не помню, кто вы. Я почти ничего не помню, — растерянно и испуганно сказала я, каждый раз шугаясь от своего собственного странно звучащего голоса. — Я даже не знаю, сколько мне лет.