— Вата! Сахарная вата! — я не удержавшись захлопала в ладоши.

— Веди себя как взрослый, Милош! — шикнул Тори, взял за руку и повел к лотку. — Одну большую, пожалуйста, — попросил он у продавца, когда подошла наша очередь.

Мы заняли скамейку недалеко от открытой сцены, где должен был проходить концерт, с трудом успев занять место, которое освободил омега с ребенком. Тори похлопал себя по коленям, улыбаясь:

— Место только одно. Садись, Милош. Я покормлю тебя ватой, а то ты опять уронишь её или уделаешь нас обоих в это сладкое непотребство.

Я умостилась на колени и с наслаждением, не в силах сдержать стоны, принялась откусывать сладость небольшими кусочками. Фигушки. Куски отрывались неравномерно и я чувствовала на щеках вату, пытаясь слизывать её языком.

— Подожди. — Тори отклонил вату на палочке и провел пальцем по щеке, но сладость прилипла и стягивала кожу. Он притянул мое лицо поближе и прижался губами к уголку рта, водя горячим языком по коже. Это было больше похоже на ласку, чем на вытирание. Его глаза, сверкнув, прикрылись, и я, неожиданно для себя чуть повернул голову, подставляя губы, и ласка перешла в такой желанный, сладкий и нежный поцелуй, что прервались мы только когда рядом недовольный омежий голос укоряюще произнес:

— Здесь дети вообще-то! Ведите себя прилично! Безобразие!

Муж оторвался от меня, сонно моргнул и извинился перед рядом сидящим яжотцом.

— И правда вкусно. Позволишь? — и он, не дожидаясь ответа, наклонив голову, аккуратно откусил вату, пряча в глазах смешинки.

— Эй! — наигранно возмутилась я. — Это моя вата!

— Жадина! — быстро откусывая и облизывая покрасневшие после поцелуя губы, улыбнулся муж. — Я тебе возмещу ущерб. — И снова откусил большой кусман, уменьшив объём сладости на треть.

— Давай заканчивать, а то опоздаем на начало. — Он снова посмотрел на часы и с сожалением на мой рот.

Я доела вату, Тори послюнявил большой палец и оттер уголки моего рта, нежно прикасаясь.

Знакомство за кулисами сцены прошло, как обычно. Я попыталась запомнить всех, кого мне представляли, но поняла, что в этих именах-фамилиях могу запутаться, и решила молчать и кивать, чтобы не попасть впросак.

Заиграла вступительная музыка и на сцену потянулись знатные люди города во главе с мэром и его омегой. Мы были почти в хвосте приглашенных, нас выпускал специально обученный человек.

Толпа перед сценой была большой, плотной, сидения были только по периметру, и там находились омеги с детьми. Шумное море большого количества народа внезапно смутило меня, и я задрожала. Публичность все-таки не мое. Надо будет как-то учиться вести себя на публике. Тори взял меня за руку, и чувствуя мою дрожь, погладил большим пальцем ладонь, успокаивая. Видя, что это не дало результат, он обнял меня за талию, и притянул к себе, зашептав, чтобы не прерывать речь мэра.

— Не дергайся, не поправляй одежду, делай длинный вдоооох и выыыыдох. Постарайся расслабиться.

Я начала дышать по совету мужа и чтобы не видеть пугающее количество людей, посмотрела в его сторону. Он стоял вполоборота ко мне и смотрел, улыбаясь, на колышущуюся толпу, зная, что взгляд на меня смутит еще больше.

Красивый профиль, ровный нос, улыбающиеся губы и ямочка на щеке, которая просто требовала погладить ее, ласка моей кисти большим пальцем сделали свое дело и возбуждение, поднявшееся на лавке при поцелуе, вернулось, выпирая из моих брюк в обтяжку. Я опустилась взглядом на ширинку мужа, чтобы понять, как с этим обстоят дела у него, и увидела, что молния в этом месте разошлась и видны белые трусы.

Возбуждение, как по команде, схлынуло от неприличности ситуации.

— Ториниус! — я наклонилась к его уху и он подставил его, прислушиваясь. — Калитку закрой, а то видны белые труселя!

Тори медленно поднял на меня взгляд, всмотрелся в мое напряженное лицо и потянул меня в сторону кулис, откуда мы пришли, проводя за спинами стоящих альф, омег и бет.

Отойдя на пару метров, чтобы не было видно со сцены, он повернулся к ней спиной, провел рукой по ширинке, нащупав замочек, подергал, стараясь закрыть и вдруг растерянно, как маленький мальчик, уставился на меня, поднимая к лицу руку, разглядывая оторванную собачку, как будто это была диковинная бабочка, недоверчиво.

— Твоего папу! — тихо, но эмоционально ругнулся он. — И пиджака нет. Выпустить рубашку наружу? Черт-черт! Скоро нам дадут слово, что же делать? — Тори запустил руку в волосы, разлохматив прическу.

— Я зашью. Если ты не боишься и доверяешь мне. — Я чуть приподняла брови и с улыбкой уставилась в его лицо, которое было чуть выше меня.

— Давай! — он решительно махнул рукой. — Только быстрее, нас могут вызвать в любой момент!

Я достала иголку, завязала на нитке узелок и опустилась на колени, оттягивая ткань на мотне, чтобы ненароком не уколоть мужа.

«Чего это ненароком? А ты специально уколи! Отомсти ему за Гондурас и прочее» — подзуживал меня Васятка.

«Василий! Кому, как не тебе, знать, что я не могу намеренно причинять зло и боль. Поэтому и в медики не пошла. И вообще это низко — пользоваться такой ситуацией.»

Споро работая иголкой, я зашивала только одни зубчики молнии, стараясь не задеть самое дорогое. Дорогого, кстати, не видно, не слышно не было — оно поджалось до состояния аннигиляции. Или это я так сильно оттягивала ткань, боясь уколоть? Я вся сосредоточилась на опасном процессе, и закончив, откусывая нитку зубами, почувствовала, где все это время был нижний мозг моего мужа. Он стоял вдоль застежки, немного отклоняясь влево.

— Охх, ни стыда, ни совести, ни папы, ни отца! Хотя я бы такому красавчику тоже отсосал даже на сцене. — донеслось до меня. Наматывая нитку на иголку и закалывая ее обратно под воротничок, я повернула голову и увидела двух омег моего возраста, нарядно и красиво одетых и ярко накрашенных по случаю праздника.

— Идем! — муж по обыкновению не обратил внимание на окружающих, поднял меня с колен, потянув за руку.

Мы пробрались на свое место на сцене, и буквально тут же, оглянувшись на нас, мэр передал слово «Ведущему специалисту в области ракетостроения, нашей гордости и молодому успешному предпринимателю и его омеге.»

Потом, когда я разглядывала в газетах снимок с нами на первой полосе, где кружочком были обведены пятна на моих коленях и оттопырившаяся ширинка мужа, и то, как обсуждали журналисты наше отсутствие на сцене, я поставила себе галочку, что предыдущие пересуды о неверности Милоша перекрыты этими заметками с лихвой.

А на сцене я этого, слава богу, не знала, стараясь незаметно глубоко дышать и улыбаться. Хорошо хоть Тори не дал мне микрофон, потому что выдавить из себя кроме как «В то время, когда наши космические корабли бороздят просторы Вселенной…» я больше ничего не смогла бы…

На фуршете я ходила тенью за Тори, ни на шаг не отходя от него, не пила совершенно, и старалась поменьше есть и молчать, отвечая односложно. Но меня все время втягивали в прения и впихивали в руки бокалы. Тори, видя, что я ничего не ем, постоянно следил, чтобы у меня в руке был бокал и тарталетка, бутерброд или шпажка с нарезанным фруктом.

«Да он тебя спаивает!» — догадался Васятка, когда муж отобрал у меня пустой бокал и подсунул новый, наполненный.

«Опачьки! Интересно, что он задумал… Притворишься пьяненьким, Тася? Давай разведаем, что у него на уме?»

«Может он решил выведать у развязавшего язык меня, кто такой этот Сусси? Ну ок, подыграем!»

— Ты меня сегодня спас, Милош! Я очень тебе благодарен. — Тори почти не пил, вращаясь среди нужных людей и обговаривая будущие встречи, звонки, контракты, поставки, погоду, надежность каких-то компаний.

Он прижал меня к себе и шептал на ухо свою благодарность, хоть со стороны это выглядело довольно прилично. И с удовольствием смотрел, как краснеют мои щеки, покрываясь мурашками, наползающими от плеча до уха.

У меня фисканули коленки и я полуприсела, но Тори успел подхватить подмышки.