Люди догадливы — многие спасут себе жизнь, бросившись в реку. Почему же нет Навимаха и Чатисы с Кушанчой? Возможно, они повернули к горе Магов? Может быть, они уже под защитой у стен Абаргара? О чем ты думаешь, Аспанзат! Поторопись к стенам крепости, пока они не стали пленниками!.. А может быть… Нет, только не это. Многие погибли, но столько же и спаслось. Люди бежали в горы, и воины ал-Мусейяба не стали их преследовать. Так иди же, Аспанзат, ищи Кушанчу, ищи родителей! Ведь сегодня самый страшный день в их жизни! Что же ты не двигаешься с места?..

Аспанзат пробирается к отряду Диваштича — ведь афшин велел своим воинам возвратиться в крепость.

Решив добраться до стен Абаргара, Аспанзат уже ни о чем другом не мог думать. Ему удалось опередить всадников афшина. Он пробирался среди раненых, молящих о помощи, среди женщин, которые голосили, как плакальщицы, среди брошенных детей и мчавшихся всадников.

Вот и Абаргар. Но здесь не видно согдийцев. Повсюду люди в белых бурнусах. Сколько их здесь! Что это они таскают в деревянных ящичках и свертках, обернутых в старые халаты? И зачем пылает костер среди двора?

Аспанзат из-за выступа скалы следит за тем, что делается во дворе. Чем это заняты воины ал-Мусейяба? Зачем они раскрывают ящики, зачем вытаскивают бумажные свитки и кожи, испещренные письменами?.. О, они тащат это к костру! Проклятье им! Они бросают в огонь свитки. Кто-то целые годы сидел над этими письменами, а сейчас в одно мгновение их поглотит огонь. Не библиотека ли это Диваштича? Махой говорил, что много лет писцы афшина переписывали из древних летописей всякие премудрости. У афшина хранилась запись священной книги Заратуштры. У него были такие переписчики, которые могли переписать на согдийский язык даже мудрые книги индусов.

Но откуда взялся этот высокий седовласый старик? Он мечется по двору, ищет кого-то. Не Махой ли это? Он в одежде простолюдина, в колпаке. Может быть, это слуга афшина? Верный слуга, он пытается вырвать свитки из рук молодого воина! Бедняга, он думает, что здесь могут кого- либо растрогать слова! Но тот не слушает и швыряет свитки в огонь. О, ужас! Старик бросается за ними в костер. Его синий халат охвачен пламенем, загорелся колпак. Беги, Аспанзат, помоги старику! Он ценой жизни спасает достояние афшина.

Расталкивая воинов, Аспанзат бросился к пылающему костру. Он схватил в объятия старика, стараясь руками погасить загоревшуюся одежду. Сорвав клочья обгоревшего халата, юноша вглядывался в его лицо…

— Махой! Учитель!.. — кричит он голосом, полным ужаса и отчаяния. — Мой бедный учитель, ты спасал бесценное сокровище — свою летопись, Как же я не понял этого сразу! Как мог я допустить!.. Почему я не бросился в костер! О, я ничтожный…

Махой лежал с закрытыми глазами, почти нагой, со следами страшных ожогов на теле. Он тяжело дышал, и Аспанзату казалось, что вот-вот прервется его дыхание.

— О бедный мой учитель, очнись! — умолял юноша, склонившись над беспомощным телом старика. Он брал в руки его голову, прислушивался к неровному дыханию, касался его плеча. — Это я, Аспанзат! Скажи, как вернуть тебе жизнь.

— Дай ему воды, — посоветовал пожилой воин, — да вот возьми немного масла, смажь ожоги… Зачем старик бросился в огонь? — спросил он сочувственно.

— Старик спасал свою летопись. Он долгие годы писал ее. В ней мудрость целой жизни. Разве он мог смотреть, как ее сжигают!.. Мой учитель… — Голос Аспанзата прерывался, слезы душили его. — Мой учитель был знаменит в Согде своими бесценными трудами. Кто же позволил все это сжечь! За что?

— Я попробую помочь старику, — сказал пожилой воин.

Он подбежал к костру и стал палкой разбрасывать горящие сучья, топтать ногами золу. С трудом извлекал он обрывки обгоревшей кожи.

— Что ты делаешь? — удивились молодые воины. — Ведь начальник приказал сжечь это!

— Вам приказали сжечь бумаги афшина, а вы, невежественные люди, сожгли летопись мудреца! Зачем вы это сделали?.. Сколько раз вам говорили о том, что мудрость каждого народа принимается нами как дар! Мы призваны собрать воедино крупицы мудрости разных племен. Не для того ли нас призвал к битве великий пророк Мухаммад! Вы уподобились глупым жеребцам, которых выгнали на пастбище и позволили им резвиться…

Старый воин с презрением бросал слова упрека. Тщательно собрав обрывки обгорелой кожи, он подал их Аспанзату:

— Отдай старику, пусть не печалится Его никто не тронет — я не позволю.

Аспанзат только кивнул в знак благодарности. Он старался вдохнуть жизнь в немощное тело старика. Смазав ожоги маслом, он дал Махою немного воды. Старик приоткрыл глаза и, узнав Аспанзата, протянул к нему руки. Кисти рук были покрыты красными волдырями. Каждое движение причиняло невыносимую боль.

— Я хотел спасти свою летопись… — прошептал едва слышно Махой. — Все сгорело! Пропали мои труды!..

— Костер погашен. Кое-что спасли. Не печалься, мой учитель! Я все сделаю. Только научи меня как залечить твои раны…

— Я слишком стар, сын мой. Меня уже не спасешь… — Махой умолк. Казалось жизнь покинула его, только израненные руки ласково касались рук Аспанзата.

— Мой добрый учитель, не покидай меня, сжалься… — Юноша склонил голову на грудь старика и повторял бесконечно много раз: — Сжалься! Живи, мой добрый учитель!..

Люди в чалмах и бурнусах с любопытством смотрели на обгоревшего старика и на юношу, который содрогался от рыданий.

— Ты будешь жить, мой учитель! Мы уйдем в горы и вместе возродим твою летопись…

Аспанзат смотрел в обескровленное лицо учителя, прислушивался к его дыханию. Махой едва заметно шевелил губами. Юноша смог только уловить слова:

— Пиши, сохрани…

Это были последние слова Махоя.

Аспанзат на коленях долго читал молитвы, которыми маги провожали в последний путь согдийцев. Воины-арабы не подходили к ним. Они предоставили юноше самому распорядиться телом старика.

И снова Аспанзат пошел искать Кушанчу. Судьба отца, матери и любимой девушки, казалось, зависит от того, как скоро он их найдет. Вблизи горы Магов, на тропе, ведущей в Панч, он увидел группу женщин, которых вели воины ал-Мусейяба. Они медленно шли той же дорогой, которая всего несколько дней назад сулила им счастье и благополучие. Стоны и рыдания надрывали сердце. Аспанзат решил, что у этих женщин он узнает о судьбе Кушанчи и Чатисы. Он понимал, что, если подойдет к ним, его тотчас же пристрелят. Надо было перехитрить врагов, пока они так медленно плетутся по этой тропе. «Что делать?.. Осени меня, добрая Анахита!»

Аспанзат остановился в нерешительности. Если он выйдет из-за кустарника и его увидят, то участь его будет решена. Нет, он не должен нм показываться. Он должен… О, придумал! Хорошая мысль пришла ему в голову. Очень хорошая! Скорее назад! Вон там, в лощинке, он видел убитого… А может быть, не убитого, только раненого. Но это не имеет значения. Надо скорее добраться туда, нужно взять у него бурнус и саблю. Стоит ему облачиться в эту одежду, как он сможет подойти к женщинам и узнать все, что ему нужно. Важно лишь обмануть охранников, нужно, чтобы они приняли его за своего.

Аспанзат как безумный бежал к той лощине, где видел распростертого бедуина. Он отлично помнил, что тот лежал, раскинув руки. Нет, нет, он не спал! Он был мертв. Скорее, скорее, Аспанзат!.. Где же лощинка? А может быть, ничего этого не было? Тебе, верно, показалось, Аспанзат! Ведь нет лощинки, нет бедуина! А женщины уйдут, и негде больше узнать… Не теряй мужества, Аспанзат, ищи — ты найдешь! Вон там за фисташковыми зарослями… Вот и лощинка. Он здесь, бедуин. Он мертв. Бери бурнус, надевай его скорее! Беги!..

Аспанзат бежал, сердце колотилось в груди. Но вот и женщины. Он остановился, чтобы перевести дух, припомнил арабское приветствие и подошел к охранникам уже без страха, зная, что те примут его за своего.

— Во имя Аллаха, с хорошей добычей! — приветствовал Аспанзат охранников, которые шли с обнаженными саблями в руках.