Изменить стиль страницы

Клара Моисеева

ТАЙНА ГОРЫ МУГ

Тайна горы Муг (с илл.) i_001.jpg

Тайна горы Муг (с илл.) i_002.jpg

Тайна горы Муг (с илл.) i_003.jpg

Счастье Навимаха

Где высился чертог в далекие года

И проводила дни султанов череда.

Там ныне горлица сидит среди развалин

И плачет жалобно: «Куда, куда, куда?»

Омар Хайям

Тайна горы Муг (с илл.) i_004.jpg
БЛИЗИ руин древнего Пянджикента, ныне давно уже забытого и занесенного песками, высится могучий чинар. Он стоит одиноко среди песчаных холмов, и о чем-то шепчет его зеленая листва. Давно стоит здесь ветвистый чинар. Старые люди говорят, что этому дереву две тысячи лет; ученые думают, что немногим меньше.

Более тысячи лет назад зеленые ветви чинара давали тень и прохладу семье шелкодела Навимаха. В те далекие времена чинар не был одинок. Его ветви склонялись к цветущим акациям и слышали шелест серебристых тополей. Под сенью чинара стоял дом, построенный еще дедом Навимаха. Это был самый старый дом на окраине Панча[1], но он хорошо сохранился потому, что стены его были толщиной почти в три локтя.

Во дворе Навимаха постоянно висели для просушки мотки крашеного шелка. И от этих пестрых мотков двор казался необыкновенно веселым, похожим на цветник. Среди двора на камнях стоял большой котел, почерневший от копоти; в нем запаривали коконы. А под навесом, позади дома, был устроен ткацкий станок. Его смастерили давно, в тот год, когда Навимах отпраздновал свое совершеннолетие. Отец хотел сделать станок покрепче и приказал срубить для этого старый карагач. Юноша огорчился — ему казалось, что он расстается с добрым другом. Долго бродил он вокруг высохшего, полуголого дерева с поникшими, серыми ветвями. А отец сказал ему:

— Не грусти, оно уже перестало жить. А когда сделаем ткацкий станок, у него начнется новая жизнь. Он и тебе сослужит службу.

Станок получился крепким. Сколько лет прошло, а он все стучит и стучит. Раньше за ним сидела мать, а теперь заправляет основу жена Навимаха — Чатиса, высокая, стройная женщина с тонким смуглым лицом и черными косами до самых пят.

Семья шелкодела была известна в округе своим трудолюбием. Многие завидовали Навимаху. Да и было чему позавидовать. Ведь шелка его славились во многих городах Согдианы. Купцы охотно покупали пестрые шелка, сделанные руками Чатисы. Они были очень красивы и, право же, не уступали дорогим китайским шелкам. Правда, у Чатисы не было золотых нитей, которыми китайцы расшивали свою парчу, но у китайцев была поистине царская парча, такую не умели ткать во всей Согдиане. Зато как хороши были пестрые цветы, вытканные Чатисой! Они казались Навимаху живыми.

В Панче не было коконовара более искусного, чем Навимах. Может быть, поэтому соседи любили потолковать о его делах. Одни говорили, что ему известно заклинание. Он произносит его, когда разжигает огонь под котлом. Другие уверяли, что Навимах владеет секретом запарки коконов, никому более не известным. О Чатисе шла молва, будто сестра ее матери, знаменитая ткачиха, в смертный час призвала к себе юную племянницу и поведала ей тайну, как ткать цветы и звезды. А еще люди дивились умелым рукам Аспанзата, приемного сына Навимаха. Старый гончар Навифарм, сосед шелкодела, рассказывал всякому, кто хотел его слушать, что всю тяжелую работу в доме делает Аспанзат. Он же научил дочь Навимаха, Кушанчу, разводить шелкопрядов и разматывать коконы.

— Счастье пришло в дом Навимаха вместе с Аспанзатом, — говорил старый скряга и завистник Навифарм. — Навимах знал, что сулит ему такая добродетель, — схватил мальчонку, будто это золотой слиток, не дал людям одуматься.

— Почему же ты не схватил тогда этот слиток? — смеялся медник, в сотый раз выслушивая жалобы Навифарма. — Я помню, ты тогда отвернулся от мальчугана, даже взглянуть на него боялся, а Навимах не побоялся, и добрая богиня вознаградила его. Вот и помощник вырос. Прошло пятнадцать лет, а ты все скулишь да заглядываешь за ограду соседа, чужому счастью завидуешь. Ты свое создавай!

— Я оплошал, — признавался Навифарм. — Не подумал, что польза будет. У меня нет той хитрости, которая таится в голове Навимаха. Вот как!..

Соседи завидовали удачливому Навимаху, а сам Навимах давно уже не вспоминал тот вечер в день полной луны, когда он взял в свой дом Аспанзата.

Случилось так, что хозяева небольшого стада узнали, что от укуса змеи погиб пастух и остался сиротой его маленьким сын Аспанзат. Люди долго не могли решить, куда девать мальчика. У каждого были свои дети, а достаток невелик — трудно было решиться взять еще одного ребенка в семью. Это сделал Навимах, тогда еще совсем молодой, только недавно женившийся. Он сказал, что попросит свою Чатису поглядеть за малышом. Не оставлять же его на пастбище! Шелкодел взял мальчугана на руки и понес домой.

Ребенок звал отца. Но шелкодел успокаивал его — он сказал, что отец ушел за ягнятами и скоро придет. Он пожалел малыша и не решился ему сказать, что отец его уже никогда не вернется к своему сыну и никогда больше не споет ему песенку о белой козочке.

— Небо милостиво! — произнес Навимах, переступая порог своего дома.

Тусклый огонек глиняного светильника, стоявшего на кошме, едва освещал небольшую комнату со сводчатым потолком и нишей для посуды. Все убранство ее состояло из двух деревянных сундуков, отделанных резьбой, и глиняной лежанки, покрытой войлочной кошмой. На ней сидела старая Махшира, дальняя родственница Навимаха. Она вела хозяйство в доме. У старухи был громкий, визгливый голос и ворчливый прав. Говорили, что вином тому громадный зоб и круглые, навыкате глаза.

Когда старуха увидела мальчика, она закричала:

— Зачем привел? Откуда он?

Навимах не торопился отвечать. Он присел на кошму, посадил рядом с собой мальчугана и так нахмурился, что его мохнатые черные брови совсем прикрыли живые карие глаза.

— Зачем принес чужого? — не унималась Махшира. — Ты что это задумал?

— Растить будем, — сказал Навимах. — Человек вырастет!

— О боги! Будьте милостивы! — всплеснула руками старуха. — Посмотри-ка, Чатиса, что принес тебе в подарок твой муженек. Вот так подарок!

— Что же это? — полюбопытствовала Чатиса, занятая у колыбели маленькой Кушанчи. В соседней небольшой комнате она свивала девочку. — Покажи мне, что ты принес, — попросила Чатиса, ловко привязывая ребенка к деревянной люльке.

Кушанче уже исполнился годик, и Чатиса не переставала любоваться большими черным и глазами и густыми бровями девочки.

В это время мальчуган громко заплакал.

— Кто там плачет? — Чатиса поспешила к мужу. — Откуда он?

Она подошла к малышу, подняла опущенную головку и пристально посмотрела в его большие печальные глаза. Мальчик дрожал и растирал слезы грязным кулачком.

Чатиса прижала к груди взлохмаченную головку ребенка:

— Бедный ты, бедный! Где же твоя мать? Где отец?

— Это сын однорукого пастуха, — хмуро пояснил Навимах.

Он сделал знак жене и вместе с ней вышел за дверь. За ними последовала Махшира.

— Однорукий погиб от змеи, мальчишка осиротел…

— Оставим его! — предложила Чатиса.

— Вот уж выдумка! — вмешалась Махшира. — Зачем вам чужой? Пусть его возьмет община.

— Мы его вырастим, — тихо возразила Чатиса.

Она вернулась в дом, взяла малыша за руку и повела под навес. Там у нее был всякий скарб: стояли глиняные горшки, деревянные блюда. Женщина взяла миску, налила в нее теплой воды из котла и стала умывать мальчугана. Затем Чатиса принесла из дома новенький халатик, вчера лишь сшитый для Кушанчи. Он был мал, но все же прикрыл малыша. Чатиса расчесала его густые волосы деревянным гребнем и, довольная, пошла вместе с ним к Навимаху.

вернуться

1

Панч — так в древности назывался Пянджикент, небольшой город в предгорьях Зеравшанского хребта, в Таджикской ССР.