Иногда же он думал о том, что были и те, кто поплатился своей жизнью, сражаясь с пустыней. Могли сгинуть и целые караваны, и отдельно шедшие заблудившиеся вымотанные жарой путники. Изможденный и обезвоженный, такой человек в итоге видел впереди себя оазисы, полные зелени и воды, и на радостях обретал силы для последнего рывка с мыслью об избавлении от смерти и страдания. Какова же была его внутренняя душевная боль, когда он понимал, что это был лишь мираж, галлюцинация. В итоге он мог лишь отчаянно ползти дальше, мучиться и периодически впадать в забытье, разговаривая с кем-то. Его лицо становилось коричневым и морщинистым, как у старика, даже если он был юношей, а растрескавшиеся сухие губы начинали кровоточить. В безумном исступлении жажды он мог начать пить собственную кровь, уже не понимая, что творит. Обычно это заканчивалось рвотой и болью. Многие из таких людей сходили с ума. В конце концов, он останавливался, ложился ничком на песок и затихал, медленно умирая под убийственным солнцем. Страшная мучительная смерть.

На пути порой попадались полностью ровные каменистые равнины, уходящие далеко за горизонт, а порой и совсем какие-то фантастические пейзажи в виде странных каменных выветренных глыб, торчавших из песка. В таких местах бывали целые торосы из непроходимых острых красноватых камней вперемешку с сухой песочной крупой. Многие из скал выглядывали лишь небольшим пиком, как айсберги на поверхности воды, и как у айсбергов под водой, их основная каменная часть покоилась, скрытая от глаз под толщей миллионов тонн песка. На закате же эти красноватые камни покрывались ярко-оранжевым и ярко-красным оттенком, будто собирали на себе и отражали всю энергию солнца за целый день во всей ее палящей, безжалостной и смертоносной сути до такой степени, что глазам сложно было долго смотреть на весь этот сочный цвет.

Закаты Африки легко можно было бы назвать «пожароопасными». Кастанеда говорил, что сумерки — это трещина между мирами при переходе дня в ночь, но в Африке кажется, что это трещина в Ад, из которого наружу рвется пламя страшной силы. Впрочем, в этом и есть красота и магия красок природы этого континента. И они лишь напоминают человеку о его бренности, сиюминутности его короткой жизни, и о том, что за всеми его действиями может стоять либо вознаграждение, либо наказание, а, значит, направляют такого человека на жизнь по совести и праведности. Это относится, как к верующему, так и к атеисту, просто выливаться это будет в разные мысленные категории, которыми оперируют и те и другие. Если верующий будет опираться в этот момент на память о нарушении предписаний своей религии и наказании после этого, вплоть до эсхатологических представлений и Судного Дня, то у атеиста такие картины могут вызывать образы силы вполне реальной окружающей его Матери-Природы, которая так же в любой момент может настигнуть и окончить его дни в мгновение ока, если такой человек забудет о том, что на этой планете он всего лишь пассажир, гость, но никак не хозяин, который берет из своего дома, не принося в него ничего взамен.

Испещренные глубокими выветренными бороздами скалы снова сменились на ровные песчаные, местами волнистые, местами гладкие, дюны. Колонна грузовиков въезжала в город-оазис Таманрассет, один из главных пунктов транссахарской магистрали. Здесь также было достаточное количество туристов, снующих между небольшими зданиями из красного кирпича.

— Еще один город туарегов, — сказал наемник. — Они тут основное население.

Мимо грузовиков прошли несколько угрюмых прикрытых синими платками лиц, ведя пару верблюдов за собой и небольшое стадо коз.

— У них у всех синие тюрбаны, — отметил Марк. — Это что-то значит?

— Национальная особенность. Их, как ты сказал, «тюрбаны» называются тагельмустом или лисамом, и цвет у них либо белый, либо синий. Когда парню-туарегу исполняется 18 лет, то ему дарят такой платок в знак того, что он стал мужчиной, и после этого ему нельзя показываться на людях с открытым лицом без лисама, и только когда он ест, он может спустить платок до подбородка.

— Сурово, — хмыкнул Марк.

— Да уж, в былые времена, если кто-то увидел неприкрытое лицо туарега, он должен был быть незамедлительно убит. Если же это по какой-либо причине не удавалось, то такой туарег должен был покончить жизнь самоубийством. Так что, парень, особо не смотри на них, а то мало ли, нечаянно от ветра платок спадет, и будешь убегать от обезумевшего туарега, спасая свою жизнь, — засмеялся Джей.

Марк засмеялся коротким смешком, но потом резко осекся, посерьезнев, и спросил:

— Что, правда, что ли?

— Правда. Но я же сказал, так было раньше, это история их культуры. Не бойся, сейчас, я думаю, с тобой ничего не произойдет. Кстати, до сих пор бытует мнение, что встретить в пустыне туарега — плохая примета. При этом их женщины ходят, не закрывая лиц. Вот такой вот парадокс.

— Действительно парадоксально. Обычно бывает наоборот, — произнес юноша.

— Да, они по вероисповеданию мусульмане-сунниты, но, как ни странно, женщины у них пользуются уважением, а не низведены до уровня безмолвных, покорных спутниц. Большинство из них обучены грамоте. И более того, происхождение и наследование у туарегов идет именно по материнской линии.

— Хм, прямо как у евреев, — отозвался Марк.

— Да, в целом у них специфическое относительно матриархальное общество, что очень непривычно в условиях ислама. Не то что бы женщины имели тут полную власть, но, по крайней мере, у них намного больше прав и свобод, чем у других исламских народностей.

— Я смотрю, ты много знаешь о туарегах, Джей, об их культуре и обычаях.

— Не то чтобы много, но достаточно. Когда столько лет курсируешь среди них и даже имеешь с ними торговые дела, то невольно все это узнаешь, — сказал наемник, а потом добавил, — Ладно, уже почти проехали город. Скоро будет граница с Нигером. Там немного свернем, асфальт шоссе в той стране похуже будет.

На алжиро-нигерской границе произошло практически то же самое, что и на остальных границах. Все было схвачено, схема работала стабильно. Коррупция, круговая порука, и все это из поколения в поколение. Как говорится: все хотят кушать, и, по возможности, кушать вкусно. И эту возможность тысячам людей предоставлял, предоставляет, и всегда будет предоставлять контрабандный бизнес, который существовал испокон веков и просуществует еще столько, сколько будет жить само человечество, ибо он крайне рентабелен и выгоден всем участвующим в нем, от самых обычных рабочих до главных дельцов.

При переезде из Алжира в Нигер практически ничего не изменилось относительно окружающей природы и ландшафтов, лишь асфальт транссахарского шоссе здесь был хуже. Впрочем, не настолько, чтобы это было большой помехой для тяжелых грузовиков-вездеходов наемников.

— Как далеко до следующего населенного пункта? — спросил Марк.

— Ну, если ты имеешь в виду какой-либо город, то примерно через двести с лишним километров будет Арлит. Кстати, там неподалеку большой карьер по добыче урановой руды. Нигер — один из самых крупных ее добытчиков, это ее главное полезное ископаемое.

— Светиться не будем, когда проедем этот городок?

— Радиации боишься? Не бойся, молочка местного попьешь для внутреннего успокоения, и все твои надуманные страхи выйдут с ним позже в туалете. Вроде бы, молоко помогает вывести радиацию, если это не миф, конечно, — сказал наемник.

— Нет, насколько я знаю, не миф, все верно.

— Значит, купишь себе банку молока в ближайшей деревне.

Водитель-сенегалец, сидевший рядом с Джеем, загоготал басовитым клокочущим звуком, и наемник тут же подхватил его смех, подтрунивая над юношей.

— Смейтесь, смейтесь, — сказал Марк, улыбаясь. — Смотрите, как бы лишняя рука из спины не выросла.

— Будь уверен, парень, в моем случае она лишь поможет брать еще больше контрабанды и, соответственно, денег. Эта рука будет не менее загребущей, чем остальные две.

— Зная тебя, я даже не сомневаюсь, что ты и ей быстро найдешь дело, ставя ее деятельность на благо своей небезопасной работёнки.