Очнулся он уже через сутки. Нога его была в гипсе, и, может быть, самой счастливой из всех на войне была маленькая санитарка, наклонившаяся над ним. И когда он открыл глаза, первое слово, произнесенное им, было «сестренка».

— Я здесь, Антоша, — сказала девушка.

ЖИТЬ ХОЧЕТСЯ

Они стояли плечом к плечу и видели перед собой поверхность реки, еще покрытой утренним туманом.

— Теперь уж немного осталось ждать, — сказал Никита. — Он только поговорит по телефону и вернется.

Они посмотрели и вправо и влево. По концам моста стояли немецкие часовые. Чуть подальше готовились к бою расчеты зенитных батарей. Никита и Вася знали, что позади стоит с автоматом через плечо немец с ефрейторскими нашивками и сплющенным носом, очевидно боксер. Им хотелось обернуться. Но оборачиваться было опасно: у ефрейтора могли возникнуть подозрения, а это не входило в их планы.

Они привыкли выпутываться из самых сложных положений, и было глупо и на этот раз не попробовать остаться в живых. Но офицер не шел, а это уже было хуже.

С каждой минутой в их распоряжении оставалось все меньше и меньше времени. Они знали, что мост взлетит на воздух самое большее через пятнадцать — двадцать минут.

— Ни черта он не придет! — сказал Вася и облизал губы, рассеченные рукояткой офицерского пистолета. — Давай лучше подначим фрицев.

— Эй ты, сволочь! — сказал Никита. — Знаешь, как называется река?

— Молшать! — крикнул ефрейтор.

— Ну его к черту! — сказал Вася. — Не связывайся с ним!

Они молча продолжали смотреть на реку и на мост. Мост был деревянный. И когда по нему шли автомашины, он поскрипывал и качался.

Было так тихо, что всплеск щуки был звонок, как пощечина.

— Осталось не больше десяти минут, — сказал Никита и инстинктивно повернул голову влево.

Офицер торопливо приближался к центру моста. Он подошел к ефрейтору и сказал ему что-то отрывисто. Ефрейтор отошел на противоположную сторону.

Офицер взвел автомат и прижал приклад к животу.

— Скоро, что ли? — спросил Никита.

Офицер развязал им по очереди руки.

— Вы были здесь не зря, — сказал он по-русски. — Будем откровенны, как солдаты. Вы хотите жить?

Вася провел языком по нижней губе и посмотрел на Никиту и на восход, левее его.

— Мы не солдаты, — сказал он. — Мы матросы. Морская пехота.

— А-а… — снисходительно улыбнулся офицер. — И вы выполняли какое-то задание, а потом вышли на шоссе, и тут вас поймали?

— Конечно, — сказал Никита, — у нас было задание. Мы шли из окружения и пробирались к своим.

Это было ясно и так. Офицер ждал, что скажет этот мальчишка, так упорно молчавший до сих пор вместе со своим товарищем.

— Зачем ты разговариваешь с ним? — сказал Вася. — Все равно это не спасет нас.

— Я не буду лгать, — сказал офицер. — Это может отсрочить расстрел, и только. Дней на пять.

— Мне бы этого хватило, — сказал Никита. — Хочется в последний раз посмотреть на солнце. А тебе?

Вася улыбнулся. Он понял, что это говорится для того, чтобы оттянуть время и приступить к каким-то действиям.

С Никитой всегда было так. В опасный момент он говорил, что страшно хочется жить, и неожиданный маневр не раз спасал безнадежное дело. Вася ждал этой фразы.

— Мне страшно хочется жить, — сказал Никита как можно безнадежнее и сделал два шага к офицеру. — Вы ведь тоже, наверное, не хотели бы умереть?

Офицер заложил автомат за спину, и в уголках его губ дрогнула снисходительная улыбка. Никита сделал еще шаг.

— Неужели ты струсил? — сказал Вася.

— Жить-то хочется, — сказал Никита. — И травка хочет жить. И птичка.

По лицу офицера пробежала тень. Улыбка в уголках губ мгновенно потухла. Он отвел автомат из-за спины, но уже было поздно.

Резкий удар в скулу снизу вверх, падение, очередь из автомата и всплеск воды — все это произошло в одно мгновение.

По мосту бегал ефрейтор. Он кричал что-то, и часовые, взводя автоматы, целились в воду, в широкую спину Никиты, топившего офицера.

Пули чертили пунктир впереди и позади него, и он нырнул, не выпуская офицера. Немец плавал лучше Никиты и вырвался из его рук. Легко выкидывая руки, немец плыл брассом. Фашисты вытащили пулемет. Теперь они охотились за Васей. Они ни на секунду не выпускали его из-под пуль, и Никита во что бы то ни стало решил догнать офицера.

Никите мешали широкие немецкие сапоги, снятые с убитого солдата, и он нырнул. Он легко освободился от них и стал настигать офицера, уносимого течением к левому берегу, к плавням. Плавни были уже близко. В этот момент Никита нырнул и ухватил немца за ногу.

Немец отбивался. Он уже ослабел в своем туго подтянутом обмундировании. Все это отвлекло внимание солдат от Васи. Они перенесли огонь на Никиту. Боли он не почувствовал. Пулеметная очередь прошила его ноги, и в это мгновение в глазах его вспыхнул алый отсвет и к горлу подступила тошнота.

Никита нырнул, увлекая за собой офицера. Уже задыхаясь, он открыл глаза и услышал густую очередь, от которой дрогнуло все тело офицера. Сделав последнее конвульсивное движение ногами, офицер поддался усилиям Никиты.

«Неужели и теперь повезло?» — подумал Никита и вновь вынырнул на поверхность, не выпуская офицера.

На мосту толпилось много солдат. Они смотрели почему-то вправо.

— Моторка, — прошептал Никита.

Страшное сомнение ожгло его сознание: как мост? Неужели не взорвется мост? Он должен был уже взорваться. Десять минут прошло.

Всплеск слева отвлек его.

— Васенька, — сказал Никита, — корешок мой!

Вася плыл как-то странно, боком. Левая рука его кровоточила.

— Ты не ушибся, Вася?

Вася не отвечал. Он плыл спиной к Никите, оставляя за собой кровавый след.

Никита закрыл глаза и услышал звук мотора.

«Завели уже», — подумал он, и ему стало безразлично, задохнулся офицер или нет.

Он выпустил его, но офицер уже не всплыл.

В моторку вскочили двое автоматчиков. Они оттолкнули лодку и посмотрели на мост.

— Теперь уже все кончено, — сказал Никита и удивился своему голосу. Он звучал как голос другого человека.

Моторку уже подхватило течение, когда на мосту закричал офицер. Он показывал на Никиту, на Васю, который, шатаясь, уходил в плавни. Моторка повернула к мосту, и солдаты кинулись к левому берегу.

— Кончено, — сказал Никита, и ему показалось, что он различил злорадную гримасу на лице офицера.

Но солдаты не добежали до конца моста. Резкий взрыв расколол небо, и мост, как рыжая кошка, выгнул спину и в дыму, в водяных брызгах рухнул в реку. Взрывная волна на мгновение обнажила русло и выбросила Никиту в плавни.

Он упал, оглушенный. И только когда все затихло, он почувствовал боль в ноге. Он не мог встать.

— Васенька! Корешок! — крикнул он и потерял сознание.

Очнулся он уже далеко от моста. Девушка-санитарка из партизанского отряда бинтовала ему ногу.

ОДНАЖДЫ НОЧЬЮ

За эту ночь запах хвои сменился запахом машинного масла и бензина.

Бабушка сидела у оконца и видела, как постепенно чернеет дорога под гусеницами немецких танков, как звезды застилаются дымом лесного пожара и глухие взрывы орудий потрясают туманный горизонт.

— Вот так и сидит, — задумчиво сказал Ленька, — а у самой слезы на глазах. За тебя боится.

— А что за меня бояться, — сказал Санька, — кто знает, откуда я? Подумают, что я тоже деревенский.

Тепло на печи. Тараканы обнюхивают тьму длинными усами. Лунный квадратик лежит на полу, и в середине его дремлет белая кошка Маруська. Ленька задумчиво смотрит на бабушку. Жалеет ее. Его рябое лицо сосредоточенно. Он трет широко оттопыренные уши, шмыгает носом и прислушивается.

— Теперь наши бьют. Ух ты!

— И никто не узнает, что мой папа генерал, — говорит Санька, — мало ли у нас генералов.

— Он у тебя знаменитый, — вздыхает с завистью Ленька, — о нем даже в «Пионерской правде» писали.