А Юрке все время хотелось есть. Об этом он думал вечером, ложась спать, и утром, вставая. Он еще больше похудел, глаза его стали вдвое больше и в них появился голодный блеск. А вот Жорка Ширин был все такой же круглощекий и самодовольный. Он с матерью недавно вернулся из деревни. Бомбить-то стали реже. Насчет ракетницы пока не заикался. Жорка как-то похвастался, что они из деревни привезли целую кадку свинины. Мамка на что-то выменяла. Это она умеет. Где, интересно, эта кадка у них стоит? В чулане или в подполье?

- Господи, неужто так и помру на печи… - зашуршала овчиной бабка Василиса.

Косая упрямая морщинка появилась на Юркином лбу, глаза хмуро впились в светлое оконное стекло.

- Я сичас, - пробормотал он и, плечом распахнув заиндевевшую дверь, выскочил в сени.

Вернулся не скоро. Зато в руках - выше носа - охапка тонких поленьев. С грохотом свалил их, крикнул:

- Иди, баб, затопляй. - И снова за дверь.

Бабка выбрала из поленьев самое легкое, сухое, нащипала лучины.

- Баб! - надрывался Юрка за дверью. - Открой же!

Грохнув бабке под ноги еще охапку звонких поленьев,

Юрка вытер рукавом фуфайки мокрый красный нос.

- Опять на станцию эшелон прибыл. Бензовозы сгружают… Баб, я пойду, а? Надо снег расчищать, а то им не попасть на аэродром.

Бабушка нащупала на шестке коробку со спичками, чиркнула.

- Какой из тебя расчищатель? И лопату-то в руках не удержишь. Сиди уж…

- Сиди, сиди… Надоело.

Робкий язычок пламени лизнул лучину, и она вспыхнула, затрещала.

- Где поленья-то раздобыл? Небось, опять украл? - Бабка подержала над трескучим огнем озябшие пальцы. По морщинистому печальному лицу ее запрыгал красный отблеск.

- Нашел… - уклончиво сказал Юрка. - Я же знаю, что красть грех.

Поленья весело потрескивали в печи, когда пришла Шириха. Вернее, не пришла, а влетела, как вихрь. Из-за ее. спины выглядывала круглая физиономия Жорки.

- Куда, паразит, девал мое корыто? - Шириха подскочила к Юрке, норовя схватить его за ухо. Гусь прижался к окну, загородился табуреткой.

- Только тронь - худо будет! - пригрозил он, блестя исподлобья кошачьими глазами.

- Отдай, говорю, корыто, вражина! - длинное лицо Ширихи перекосилось.

Это дубовое корыто Юрке совсем случайно попалось на глаза. Понадеявшись на мороз, разукрасивший елочными лапами Ширихины окна, он, не таясь, перетащил его на свой двор. И здесь топором в два счета превратил корыто в поленья. Ишь, как знатно пощелкивают!

- Мам, оторви ему ухо - сразу скажет! - подал голос Жорка.

- Вон твое корыто, - кивнул Юрка на полыхающую печь, - бери.

- Что же это такое, Петровна? - запричитала Шириха.- Вешь жабор, жлодей, ражобрал… Теперича - нате! - корыто из-под шамого ноша утянул.

- Он у меня ракетницу спер, - торопливо ввернул Жорка.

Бабка, кряхтя, задвинула ухватом в печь чугун с картошкой.

- Чего ты руками-то машешь, Марфа? Не слышу… Иль Юрка что напроказил?

- Он жавтра в ижбу жаберется, - причитала Шириха.

- Заберется, - поддакивал Жорка.

- Ох, на твою ты головушку пригрела, Петровна, этого оборванна… Он тебе когда-нибудь дом шпалит!

- Он такой! И наш спалит, - бубнил Жорка.

- Господи, и соль-то вся, - бабка вытряхнула из мешочка в солонку остатки серой крупной соли. - Что ты все такое говоришь, Марфа?

- Шунь только, штервеч, нош на мой двор - кипятком обварю! - Шириха ткнула костлявым пальцем в окно. - Я ужо Егорову все рашшкажу. Он тебя жа мое корыто в тюрьму посадит.

- Вор, мою ракетницу украл, - пятясь за матерью, выкрикнул Жорка.

- Топай отсюда, гнида! - огрызнулся Юрка и двинулся из-за табуретки. Жорка пулей вылетел за дверь. Пошумев еще, ушла и Шириха.

- Кто-то боится их!- презрительно произнес Юрка и покосился на бабку, подкладывавшую в печь дрова. «Кажись, и вправду ничего не слыхала», - подумал он, и только отвернулся к окну, как бабкин ухват огрел его по спине.

- Брось срамить меня на весь поселок, брось… брось! - охаживая притихшего Юрку, приговаривала бабка.- Дожила… стыдно людям на глаза показаться.

В один голос твердят: «Уйми своего разбойника, не то сами найдем на него управу…»

Ухват с грохотом полетел в угол. Губы у бабки затряслись, на морщинистой щеке блеснула слеза. А Юрка, вытаращив свои большущие глаза, смотрел на нее.

- За что?!

И бабка Василиса, обмякнув перед этим удивленным, растерянным взглядом, ступила вперед и коснулась рукой жестких Юркиных волос.

- Неужто, Юрушка, не можешь ты без этого… воровства? Не зарься ты, сынок, на чужое добро… Грех красть чужое, грех! Руки тебе оторвут за это дело. В тюрьму упекут… И сгниешь там ни за грош!

Юрка шмыгнул носом, провел кулаком под глазом и высвободил голову из бабкиных рук.

Уйду к летчикам!

- Чего дерешься? Я же из-за тебя… Чтоб ты не померла на холодной печке… А ты… ухватом!

Юркины глаза стали колючими.

- Не буду у тебя больше жить…

- Нужен ты летчикам.

- Они драться ухватом не будут.

Бабка достала чугун из печи.

- Садись, ешь.

- Сама ешь…

Он оделся и, на ходу затягивая поверх фуфайки ремень, выскочил за дверь. Но сразу вернулся. Не глядя на бабку, одиноко сгорбившуюся за столом с дымящейся картофелиной в руке, нагнулся, заглянул под буфет, вытащил оттуда колоду старых карт.

- У твоей Ширихи, - Юрка положил карты в карман, - полные сени дров… И в сарае полно. И корыто у ней еще одно осталось.

Хлопнув дверью, он ушел,

У КОСТРА

Близ путей полыхал жаркий костер. Колкая поземка налетала на него то с одной, то с другой стороны, шипела и, опаленная, убегала по сугробам дальше. Что за чудо? Юрка протер глаза: без дров, прямо на оттаявшем черном кругу земли клокотало пламя. Огонь жадно лизал ребристые бока железной бочки, стоявшей посередине. Вокруг, кто на чем, сидели бойцы. Дым от их самокруток смешивался с черным огнистым дымом удивительного костра.

Юрка присел на корточки и протянул к огню не- гнущиеся пальцы. По снегу расползались черно-коричневые пятна. «Отработанное масло палят», - догадался он.

Боец с пучками густых черных, как у цыгана, бровей в желто-белом полушубке с масляными разводами на рукавах и полах покосился на Юрку и хриплым басом спросил:

- Ты откуда взялся, Огурец?

Гусь пошевелил пальцами, потер свои острые коленки и повернулся к бойцу спиной.

- Гляди-ка, парень-то с характером! - усмехнулся тот. - Может, ты немой, а?

- А что попусту языком на морозе трепать? - не поворачиваясь, буркнул Юрка. - Кури себе, я тебя не трогаю.

- Ну, парень! - захохотал другой боец с добродушным широким лицом и большим носом. - Крепенько отбрил Семена… Не дразнись огурцом!

От Юркиной фуфайки шел пар, щеки и нос будто кирпичом натерли. За спиной бесится поземка, острым штыком колется мороз, а тут пламя бурлит, обжигает.

- Дяденька, скоро поедете? - спросил Юрка у большеносого и мотнул головой в сторону сгрудившихся на товарной платформе бензовозов.

- Здесь будем жить… - вместо него сказал чернобровый, похожий на цыгана Семен. - А в этих… - показал он глазами на машины, - в этих банках будем воду возить… Как это поется? Без воды-ы ни-и туды-ы и ни сюды-ы…

- Ладно врать-то, - Юрка плюнул на бочку - зашипело.- Я и так знаю, что вы в Градрбоицы на аэродром, поедете.

- Нам и тут хорошо. Тепло, курево есть…

- Фриц вот прилетит, он вам покурит! - припугнул Юрка.

- И частенько он к вам наведывается? - спросил большеносый.

- Сколько время?

Боец задрал рукав полушубка и глянул на циферблат.

- Первый час… А что?

- Скоро заявится, - Юрка взглянул на клубящееся небо. - Вот разве что погода помешает, а то каждый день прилетает в это время.