Они, Явины дети, не могли тягаться со своей матерью. Эва ходила в церковь и молилась так, что колени у нее опухли, однако должна была примириться с тем, что у нее только Вийда и Наан. Якобова Юстина раньше времени сгорбилась, у нее едва хватает сил таскать через болото бидоны с молоком, вряд ли и она сможет еще произвести на свет потомков. Нестор редко когда пришлет письмецо из России. Время воинской службы давно истекло, кто знает, почему он не хочет возвращаться? Пришелся ли ему по вкусу царский хлеб, или его пугает то, что живет на свете Хелин? Вернешься домой — взрослая девушка перед тобой, дочь, которую отец ни разу в жизни не видел!

Сам Таниель тоже закоснелый холостяк, волосы на его голове стали редкими. Сабина не так давно вышла замуж, у нее одна за другой родились две дочери. Уже не первой молодости, Сабина едва ли сумеет еще хоть на сколько-нибудь увеличить род человеческий.

На Сабине замыкались концы одного родственного круга. Муж у нее корчмарь, такая же работа была и у деда. Мария, которой Сабина помогла устроиться в городе прислугой, прошлым летом приезжала домой и рассказывала, что трактир Сабининого мужа ничего не стоит. Низкий деревянный домишко, зала, где собирались люди, маленькая, вся плавает в дыму. Горожане будто бы не умеют красиво пить водку. Им спокойно и поговорить некогда, недуг беспокойства съедает их чувства и разум: в спешке влив в горло четушку, они либо валятся под стол, либо затевают между собой драку. По мнению Марии, беда в том, что перед трактиром Сабининого мужа нет коновязи. Когда человек подъезжает на лошади, он никогда не переступит границ благопристойности. Стыдно перед скотиной.

Таниель усмехнулся. Люди по-всякому искали дорогу к лучшим обычаям — сумеет ли кто найти когда-нибудь нужную дверь?

Скоро Таниель сможет своими глазами поглядеть и на трактир Сабининого мужа, и на их житье, и на двор, где нет коновязи. Надо будет посоветоваться с Сабининым мужем относительно работы; может быть, они помогут ему снять на первых порах какой-либо угол.

Таниель не представлял себе, как люди вообще могут спать средь городского шума. Он ужасно отстал от времени. Младшие — Симон, Мария и Линда — еще до смены столетия стали горожанами. Да и он, Таниель, какой из него сельский житель: без хутора крестьянину здесь не житье.

Теперь его ничто не держит в родных местах. В этом году Яаку, как и Хелин, минет восемнадцать, им придется самим начать о себе заботиться.

От одной лишь мысли об этом возникла боль: Яак должен сам о себе заботиться. Ведь будущим летом Хелин пойдет куда-нибудь на хутор служить, и тогда Яак с Катариной станут главной опорой семьи в баньке. Жаль, что Хелин дома нечего делать, Яак сразу же сникнет, как только за ней захлопнется дверь. Катарина старше и серьезнее, от нее Яаку мало радости.

Таниелю вспомнились детские игры Яака и Хелин. Весной, когда сугробы начинали таять и уменьшаться, дети, как косули, носились по замерзшему болоту. Они не отставали друг от друга. Если где-то мелькала золотая головка Хелин, значит, можно было не тревожиться за Яака.

Когда Таниель стал принимать за Иудиным островом грязевые ванны, он в первые же дни увидел на краю болотной ямины короля змей. Таниель не испугался, не испугался именно из-за Хелин — от человека или твари, носящей золотую отметину, он не мог ждать плохого. У Таниеля не было и малейшего повода убить пресмыкающееся — где взять те девять грехов, которые простились бы ему за это дело?

Король змей тоже не испугался Таниеля. Когда после двух лет жизни вдали от родных мест — Таниель учился ремеслу — он приехал домой, то сразу же поспешил к знакомой ямине. Свернувшийся на дне сухого корыта король змей приподнял голову и посмотрел на него.

Кроме домашних, оказывается, еще кто-то ждал Таниеля.

Таниель вернулся в баньку с душой, готовой разорваться от блаженства. Такие удивительные случаи красили жизнь.

Хелин и Яак, оба в ту пору еще дети, схватили Таниеля за руки и принялись дурачиться. Все в тесной комнатке баньки летело кувырком.

В конце концов ом вырвался из детских рук и вышел во двор. Справившись с одышкой, Таниель с помощью Матиса снял с телеги большой ящик и внес в дом. Катарина на цыпочках засеменила по половику навстречу ящику, остановилась на полдороге, как изваяние, н скрестила на груди руки. Таниель подумал, что в знаменательные минуты людям вообще бы подошло застывать на месте. Катарина поняла важность события — Таниель привез с собой судьбу.

Таниель подумал, что и дядюшка Алон остался бы доволен, сумей он подняться из могилы и поглядеть, как старший сын Явы и Матиса распорядился своей частью наследства. Таниель за два года обучился немецкому портняжному искусству. Живя экономно, он привез новехонький и современный ножной «Зингер». Сперва швейную машину поставили посреди комнаты, всем хотелось походить вокруг чуда света и со всех сторон оглядеть его. Катарина склонилась над машинкой, и щека ее коснулась металла. Вдохнула ли сестра в себя запах тонкого масла или же поцеловала машину?

Катарина в свою очередь должна была обучаться ремеслу под началом Таниеля. Не мог же их родственник там, в городе, открыть в своей портняжной мастерской школу, чтобы посвятить в тайны этого искусства всех детей Явы!

Потом настал и черед Яака. Катарина помогала Таниелю обучать младшего брата.

Когда Яак первый раз запустил колесо, он от радости принялся корчить смешные рожи.

Благодарение богу, что Яаку это ремесло пришлось по душе. Парень напал на правильную жилу. Недавно он сам сшил себе брюки, изделие собственных рук воодушевило его. Яак захватил с собой Хелин, и они пошли побродить по Долине духов. Долгое время парень щеголял там, на пустом поле. Хелин рассказывала, что Яак держался так прямо, словно проглотил молодую ель.

В последнее время Яак взял в обычай каждый божий день надевать свои выходные брюки. Хелин хватало хлопот с ним — она ударяла его по пальцам, когда тот протягивал руку за новой одеждой, и совала ему старые штаны, от злости глаза у Яака метали молнии.

Хелин делала вид, что не понимает, почему Яак хочет быть красивым. Парень не спускал глаз с окна, выходившего во двор. Стоило гам появиться Леэни, как Яак норовил выскочить за дверь баньки. Когда, несмотря на преграды, чинимые Хелин, ему это все-таки удавалось, она выбегала следом за ним и силой тащила упирающегося парня домой.

Хелин хотелось любой ценой защитить Яака. Все дурное, что есть в мире, должно миновать его. Она считала, что раз уж судьба была однажды так жестока к Яаку, то больше с ним не должно было случиться ничего плохого. Хелин хотела, чтоб Яак не знал ни отчаяния от разочарований, ни унижения от оскорблений.

В свое время парод Медной деревни довольно быстро узнал о несчастье Яака. Ява с Матисом сами позаботились о том, чтобы дать этой истории широкую огласку. Все случилось так непредвиденно.

Ява сидела во дворе баньки на скамейке и кормила Яака грудью. Внезапно со стороны болота поднялась черная туча. Ребенок, сморщив нос, спокойно посасывал. Яве было жалко тревожить его, и потому она не спешила укрыться в избе — авось туча пройдет стороной, не обязательно же небесным люкам разверзнуться именно над двором баньки. Едва эта мысль успела мелькнуть в голове у Явы, как яркая стрела пронзила верхушку стоявшей на краю болота ели и раздался невиданной силы удар. Яак отпустил сосок груди и пронзительно закричал. Уши ребенка не выдержали оглушительного раската, барабанные перепонки лопнули, и боль вырвала у него этот крик.

Об этом случае Ява могла говорить долго, пространно и сколько угодно раз. Даже подробности, несмотря на много лет, прошедших с тех пор, не улетучились из ее памяти. Она ясно помнила, как после удара с края болота потянуло едким запахом гари. В крике ребенка она поначалу не сумела разгадать несчастья, она лишь боялась, что из-за грозы где-нибудь мог возникнуть пожар.

Таниель знал, что зимой, после несчастья с Яаком, в самую студеную крещенскую пору, Матис несколько раз до восхода солнца тихонько выходил из баньки и обухом стучал по стволу злополучной ели — пока не отбил сердцевину дерева. Весной ель высохла. Каждый в деревне мог убедиться, что дерево сожгла молния. Несколько лет спустя Матис спилил высохшую ель, и один только пень остался свидетелем трагедии Яака.