— Я не чувствую своего тела, только твоё, — прошелестели её губы.

Она отлепилась от стекла и скатилась на мою грудь. Я сжал её в свои крепкие руки, утыкаясь губами в шею.

— Дориан…

«Её голос — всё, что мне нужно. Её запах — всё, что мне нужно. Её тело — всё что, мне нужно. Её сердце — всё что мне нужно. Она — всё, что мне нужно», — пронеслось мантрой в моей голове. Бездыханные, растерзанные в клочья друг другом, мы лежали на дне душевой кабины. Капли орошали нас обоих, её раскалённое тело прижималось к моему, чуть скользя сверху вниз. И обратно. Её дыхание согревало мою кожу. Она обволакивала меня снаружи и изнутри. Дурман гулял по голове, нещадно сбивая всё на своём пути.

— Ты знаешь, — говорит Лили, лениво улыбаясь и застёгивая на своём обнажённом, всё ещё мокром от воды теле, мою рубашку, — Ты самый настоящий зверь…

— Есть во мне такое, весьма, первобытное начало. Но знаешь, каждый из нас извращенец, в том или ином смысле. Люди по природе своей максималисты и извращенцы. И битва с этим глупа, — растягиваюсь на постели, и в наглую смотрю на неё. Шумно ухмыляюсь, разглядывая эту прелесть: она стоит на коленях на кровати, со своими влажными волосами и мокрыми грудями, соски которых просвечиваются через сорочку. Сглотнув, хриплю. — Ты мокрая и мочишь мою рубашку.

— Нравится? — она кусает губу.

— Безумно, — выдыхаю. Лили склоняется к моему лицу и проводит влажной рукой по щеке. Улыбка на её губах тает.

— Эта ночь… это утро… Всё, что ты мне дал сейчас, — её глаза темнеют, — Ты что-то решил? — она задерживает дыхание.

— Я хочу попробовать… без своих наклонностей, — прошептал я.

Понимаю, что хитрю, но иначе сейчас нельзя. Нам двоим надо насладиться друг другом, посмеяться, поговорить о пустяках, потрахаться ещё… то есть, отдохнуть от сложных разговоров. Лили часто моргала на мой ответ. Мне показалось, что она заплачет, когда она прижалась грудью к моей, крепко обнимая меня за талию.

— Лили, — шепнул я. Она резко поднялась и накрыла мои губы пальчиком.

— Ничего сейчас не говори. Сейчас и так самый счастливый момент в моей жизни, — она прижалась губами к моим.

Я закрыл глаза, чувствуя её прекрасный вкус пьяно-медовой вишни. Внутри сердца бежала дрожь, разгоняя по венам не кровь, а хмельное вино. Я положил ладони на попку Лили, прижимая её ближе к себе, и тяжело дышал от удовольствия, волнения и возбуждения. Всё в моём теле горело, когда грудь в вымокшей ткани коснулась моей, а шаловливый язычок проскользнул между губами. Тяжёлый выдох. Ледяной пот на раскалённом теле и горячие капли воды. Она так близко. Моё желание так невыносимо сильно!.. Резко, до дерзости резко валю её под себя и кусаю нижнюю губу до того момента, пока не чувствую привкус крови во рту. Сдавленный сладкий крик — я уже на небесах, где-то за границей неизведанного. Сухо. О, как сухо во рту, когда желание до боли сковывает тело и смывает разум. Мои губы вновь скользят по её горячему телу, по стоячим соскам, по животу, который максимально приближен ко мне, и даже ткань ему не помеха, чтобы залезть в мой рот. Спина Лили выгнута до самой последней возможности. Я наслаждаюсь её вдохами, судорожными всхлипывающими. Мои губы сползают к её лобку, — она так плотно стискивает ноги, что я применяю обе руки, чтобы за ляжки расцепить их друг от друга. Хриплый стон пронзает заполненную дурманом желания грудь, а мои губы и язык начинают медленно скользить по её бёдрам, таким влажным… таким мокрым… таким сладким, пахнущим только так, как пахнет Лили. Мои пальцы до боли плотно сжимают её лодыжки, раздвинув шире, а ногти Лили вонзаются в кожу головы.

— О, блять, Дориан! — я впервые слышу грязный мат, сорвавшийся с её уст, и это ещё больше возбуждает меня. Я поднимаю взгляд на этот сладкий извергающий стоны рот. Она облизывает губы, мыча, кусая их, пока мой язык наяривает вокруг её клитора, мокрого и сладкого, такого сводящего с ума. Она дрожит и вьётся на простынях, как змейка. Дрожащими руками она освобождает себя от рубашки, разрывая на них пуговицы. Она вся пылает в пламени и громко стонет, когда ей удаётся избавиться к липнущей к телу ткани. Её соски напряжены и смотрят высоко вверх — мои зубы непроизвольно прикусывают, а затем сосут складки, заставляя её визжать и биться бёдрами в моё лицо. Ох, сука, она сладкая. Мокрая, текущая и сладкая. Её влага заливает мой язык, рот, а я мычу, стону от удовольствия, не позволяя ей не на дюйм сдвинуться от моего рта. Она стонет. Очень. Блять. Громко. Она пьянее вина, слаще мёда, сочнее вишни. Я чувствую, как горят мои губы, желая большего, желая поглотить её в себя. Мой язык соскальзывает к её входу — я обвожу заманчивый сладкий кружок языком, заставляя её взвизгнуть и затрястись на постели. Когда мой язык вонзается внутрь, я слышу замеревший в безмолвии крик и тихое шипение сквозь зубы, от удовольствия и желания. Пот струится по её напряжённому прессу, соскальзывает на киску, которая хлюпает всё больше и больше. Оттого, что мой язык набрал скорость, внедряясь в её горячую вкусную малышку, она громко кричит моё имя севшим от страсти и возбуждения голосом, взлетает корпусом с постели и шлёпает меня кулаками по спине. Рычит, царапая лопатки и плечи до крови, сев и вцепившись в меня. Я слышу её хрипящее звуки, полные желания и жажды — всё в моём теле наполняется свинцом. Она громко, дрожаще вскрикивает, дыша так прерывисто, часто и судорожно, что всё в моей груди переворачиваться от страсти. Я не отрываюсь от её мокрой, липкой и сладкой киски, погружая в неё язык всё чаще и чаще. Крик. Раздирающий от желания пах крик проносится по моему телу, и я стону, тяжело дыша в её лоно. Она, как тряпичная кукла, падает назад, выпуская из тисков мою израненную её ногтями и раскидывает руки, как распятая… Оторвавшись, тяжело сглатываю, смотря, как она судорожно вздрагивает и поскуливает от наслаждения, которое снова заставляет её стиснуть ноги, — она будто бы пытается не выпускать из себя свой оргазм. Мой язык снова скользит по нежной гладкой коже лобка, по её животику, груди, ключицам, — которые я прикусываю, что есть мочи, — по шее. Дрожащей вдох срывается с её губ, и когда наши лица снова равняются друг с другом, она кладёт обе ладони на мои щёки и плотно их сжимает. Её глаза смотрят глубоко в мои.

— Это было… впервые, — хрипит она, краснея.

— Понравилось? — шепчу в губы. Она пунцовеет ещё больше.

— Ещё, пожалуйста, — хрипит она и толкает мою голову вниз, ближе к своим бёдрам. Я широко ухмыляюсь и смотрю на мокрую кроху. Накрываю губами, внедряя язык между складок. Слышу благодарное, дрожащее «да» и делаю то, что заставляет нас обоих сходить с ума.

Два дня с Лили прошли, как во сне. Мы просыпались вместе, стараясь не думать ни о чём постороннем и неважном. Она любила меня. Да, я впервые увидел воочию, ощутил на себе, что значит: «женщина любит». Я хотел думать о том, что к ней у меня: и неужели, тот трепет, эти постоянные улыбки на лице и стоны, которые она срывает с моих губ — и есть любовь? Я чувствую, что у меня в груди растёт что-то мощное, когда я с ней. Мощное, мешающее дышать и затмевающее рассудок. Особенно это чувствуется во время танца, тех репетиций, которые проводил у нас Марсель. Я смотрел в её глаза и видел только её одну. Её силуэт отражался во всех зеркалах, в стёклах панорамных окон. Она не просто танцевала — она летала по воздуху, я наслаждался этой нимфической плавностью, с которой она передвигалась. Я чувствовал себя безумно счастливым, когда в поддержках отрывал её от пола и кружил над собой. Она была моим наваждением, а стала чем-то… большим, ахеренно большим. Я мог уверенно сказать, что терпеть её не мог за то, что она так въелась в моё сознание, стерев всех, что были до неё. Но без неё мне было слишком трудно. Без неё я чувствовал свою слабость, которую не переносил…

— Так, хорошо, теперь ещё раз, — произносит Марсель после очередного кружения Лили в моих руках.

— Можно перерыв, у меня уже голова кружится? — Лили крепко сжимает мою руку в своей, и дует нижнюю губу, смотря на Марселя. Он обречённо вздыхает.