Я кивнул головой в левую сторону, по направлению к застеклённому балкону-мансарде. Там, на диванах и креслах, в полумраке сидят курящие девушки и мужчины. Или те, кто устал от музыки, алкоголя, спёртого воздуха, смешанного смрадом алкоголя и ароматами духов. И те, кому хочется остаться наедине хоть какое-то время.

Сев на подлокотник кресла, стоящего напротив стекла, за коим расстилался ночной, манящий своими огнями Сиэтл, я смотрел на выход из зала, который недавно покинул. Лили вошла в просторную мансарду спустя несколько секунд, медленно подошла ко мне на расстояние вытянутой руки и заглянула в глаза.

— Ты опоздала, — чуть с укоризной произнёс я, ощутив, что хмелею, — Так странно… Я не чувствовал себя таким пьяным до твоего прихода.

— Ты изменился с нашей последней встречи, — прошептала она.

— Правда?

— Да. Стал выглядеть несколько… старше.

— Сегодня мне двадцать шесть, — печально улыбнулся я. — А вообще, я просто осунулся за… прошедшие дни, — я сглотнул, — Почему ты опоздала?

— Я опаздываю даже на репетиции в театре. Потому что опаздываю всегда и ко всем… Как бы ни старалась, ни спешила. В этом есть своя доля самолюбия. Когда ты опаздываешь, ты как бы снова уверяешься в том, что тебя ждут. В том, что нужна и незаменима, — она смущённо улыбнулась на мой взгляд.

— А для меня опоздание звучит, как: «Вы мне ни капли не нравитесь, мистер Грей. Я не хочу видеть вас. Не хочу идти к вам».

Она сглотнула, продолжая нервно тереть свою чёртову ключицу. Изумрудный бархат на её бледной коже, как бы просил, чтобы посмотрели, как он соскользнёт с её тела вниз по ногам, разольётся нежностью у стоп и оставит её обнажённой. Тонкие бретельки исключали возможность бюстгальтера под платьем, заставляя меня представлять, мечтать, фантазировать…

— Я опоздала из-за репетиции. В академии. Скоро экзамен, — выдохнув, произнесла она, — Однако я имела полное право не хотеть идти, ибо вы, мистер Грей…

— Что я? — я пристально смотрел в её глаза.

— Вели себя со мной сегодня днём отвратительно. Будто вы забыли меня, будто видите впервые. Это меня не задело, но, — она выдохнула, вытянув шею и глядя в мои глаза, — Это было оскорбительно.

— На этом все претензии?

— Да, — в её глазах читалось: «говнюк».

Она сделала попытку уйти: двигаясь уверенными шагами, вскоре достигла дверей, но… Тут же, порывом свободного ветра, развернулась обратно, подошла впритык ко мне и посмотрела прямо в глаза.

— С днём рождения, Дориан, — шепнула она, — Я пришла сказать, прежде всего, это. И так, как я… Не успела купить подарок, то… Позволь мне узнать, что нужно человеку, у которого есть всё, кроме желания быть открытым? — она изогнула бровь.

Я смотрел в её красивые глаза и чувствовал необъяснимое сердцебиение, которое вдруг становилось похожим то на звон колоколов, то на набат, то на еле двигающиеся толчки волн во время штиля. Я вспомнил свой мираж и задрожал от представления, что это может повториться. Марсель говорил о шансе… Почему бы не попытать свою удачу?

— Поцелуй меня… в шею, — прошептал я, сглотнув.

Лили шумно выдохнула через нос, замерев. Столь же незамедлительно, положив свои горячие руки на мои обледеневшие щёки, закинула мою голову назад. Дрожь прошла по сердцу, я купался в огне и ласковых руках, в волнах нежности, исходящих от неё. Лили поцеловала меня в двух сантиметрах от кадыка: горячие губы мокро ласкали мою кожу. По телу прошло возбуждение, разгоняющее по венам кровь.

Шумно дыша, я смотрел на неё и впитывал черты, когда она, оторвавшись, приоткрыв пухленькие губы, смотрела на меня, поглаживала мои щёки. Я не находил, что сказать. Мои губы шевелились, безмолвно говоря что-то, но я ничего — впервые — ничего не мог из себя выдавить. Лили снова склонилась ко мне, теперь, к моему лицу — я не верил: сон это или реальность — и поцеловала меня в правый уголок губ, закрыв свои красивые глаза. Где дыхание?.. Почему я не могу дышать? Мы снова столкнулись взглядами. Всё то время, проведённое в мыслях о ней, кинолентой пронеслось предо мной.

Её глаза плавились в моём взоре. Лили прижалась ко мне всем телом. Она дрожала в моих руках.

— Тебе холодно? — прохрипел я. Она отрицательно покачала головой. — Ты дрожишь… Неужели я на тебя так действую?

— Тебе показалось, — выдохнула она в моё лицо.

Её губы пахли дорогим шампанским, носовые пазухи пробирал аромат её волос и духов. Я осторожно сжал в ладонях её талию, прижимая ближе к себе.

— Нет. Не показалось, — чуть слышно произнёс я.

— Шампанское такое пьяное…

Она покачала головой, её руки не выпускали моё лицо. Каштановые локоны коснулись моих губ, и я снова почувствовал возвращение сладкого, дурманящего миража. Я снял с себя пиджак, закутал в него Лили, стараясь унять её дрожь, но бесполезно… Она судорожно выдохнула, а потом, будто спрашивая разрешения, смотря глубоко в мои глаза, опускала свои губы к моим… Сердце, господи… оно останавливается! Внутри раздался импульс, дыхание встало поперёк горла. Я знал, что если сейчас она меня поцелует, я умру.

— Нет, — прохрипел я в её рот, дрожа, — Нет…

Лили в одну секунду отшатнулась от меня, будто я дал ей пощёчину. Внутри меня что-то сжалось от боли, когда я посмотрел в её глаза, вдруг посветлевшие от стоящих в них слёз. Она смотрела так невероятно пронзительно, несколько мучительных, раздирающих, непостижимо долгих секунд. Затем выбежала прочь. От меня. В этот момент я почувствовал себя так гадко, как никогда раньше.

…Когда я решился догнать её, было ясно, что упустил момент. Я видел, как она мчится к первому попавшемуся такси, садится в него. И оно, будто, так же убегая от меня, уносит её прочь. Несмотря на то, что я звал её, просил остановиться. «Шанс упущен… Идиот», — прошипел я, схватив себя за голову.

Но в ту секунду я понял, что точно знаю, чего хочу. Точнее: мне определённо известно, что я должен получить от неё её. На одну ночь. За пару часов, самым проверенным способом, убить похоть, вывести её из своего организма, как выводят яд. Вышибить клин клином. Иначе я не вынесу, не выдержу, сойду с ума. Как бы это сложно теперь не было, я сделаю это.

may ball

Лили

Вчера, сидя в такси, я остро, до боли чувствовала, как меня изнутри разрывали злость, обида, такая бурлящая в груди вместе с ненужными слезами. Приехав, я влетела в свою коморку в театральном общежитии, громко захлопнула дверь и, стянув с себя его пиджак, что есть силы, зло избила несчастную ткань о свою тахту, рыча и злясь на себя, но не дала себе плакать. Что значат слёзы? Чем и когда они кому-нибудь помогали? Я успокоилась только тогда, когда в дверь мне постучали, а следом раздался мат старого бездарного актёра. Упав ничком на кровать, я и не заметила, как заснула. В крови у меня бурлила самая настоящая злость, от которой было одно спасение — уплыть в ночное небытие.

И сегодня, с самого утра я чувствовала себя прескверно, пока не приняла душ и не сделала себе кофе. Сев на тахту, я плотнее укуталась в плед и пила обжигающую жидкость, пока в голове у меня роилось множество мыслей. Я ругала себя за то, что поехала. Я позволила себе огромную слабость, допустив всё то, что произошло. Сначала всё было, как во сне или в сказке, но туман рассеялся его ледяным, двойным «нет», оттолкнувшим меня от него на километр. Как я могла поверить Марселю в то, что этот человек страдал по мне? Как я вообще согласилась поехать в этот клуб?..

— Лили Дэрлисон, ты не отклонишь моё предложение. Будь благоразумна, если при взгляде на Дориана в тебе хоть что-нибудь трепещет. Признайся, он тебя волнует? — склонившись ко мне, произнёс Марсель мне на ухо, пока я кипятила взглядом «леди Диану» и её новоиспечённого кавалера.

— Если ты решил стать моим исповедником, то я коротко скажу тебе: да, только ему на это всё равно.

— Нет, Лили. Ему далеко не всё равно на тебя.

— С чего такие выводы?

— Я знаю своего брата.

— Понятно, — я вяло махнула рукой.