Страсти давно улеглись. В наши дни добыча золота — обычная работа. И все-таки земля, дающая желтый металл, так редка, что мы невольно проявляли к ней особый интерес, ведь не каждый день ходишь по берегу, точно зная, что под ногами у тебя золото.

Может быть, с реки достаточно было бы золотых россыпей, но ее вода, пожалуй, дороже золота.

Спускаемся к воде и долго не можем найти русло Миасса. Вся долина поделена песчаными дамбами на большие и маленькие заводи со стоячей водой. Заводей много, они самой разной формы.

В самом большом водоеме работает драга. Эта плавучая фабрика впечатляет размерами, а еще больше — следами своей деятельности. Может, долина эта и золотая, но красивой ее не назовешь.

Наконец, выходим к Миассу, если можно так назвать белесоватый мутный поток, которому проложили дорогу, как ножом, срезав экскаватором часть холма. Вода с пятачками пены стремительно течет по ней, как бы стараясь побыстрее найти свое русло.

Однако ей до него еще далеко. Долго еще потом течет река по протокам, оставленным золотодобытчиками. Старые следы драги начинают зарастать травой и кустарником, которые полностью их прикрыть не могут.

Спустя несколько километров знакомимся еще с одним способом добычи золота — гидромонитором. Способ другой, а результат тот же — горы песка и затерявшаяся среди них белая от взбаламученной глины река.

Мы решили проследить, когда же она очистится. Миновали Новоандреевку, проехали еще километров пять, спустились к реке. Вода все еще мутная, с пятнами пены. Не помогла речка Тыелга, которая слилась с Миассом у Новоандреевки. Забросили удочки — никакой поклевки.

В деревне Сактаево разговариваем с местными жителями. В Миассе они не купаются, скот не поят — грязная вода.

Смотрим в воду с моста уже у Карабаша. Здесь в Миасс вливается Киалим. Его чистая горная струя вспарывает мутный поток, отрывая от него клубы взбаламученной глины. Но и Киалима оказывается недостаточно: за мостом течет однотонная серая река. Поднятую золотодобытчиками глину удается осадить только в Карасевском водохранилище, которое является своеобразным отстойником перед Аргази.

Дело не только в том, как выглядит Миасс после добычи золота, хотя для людей, живущих на его берегах, и это важно. Проблема гораздо серьезнее. Вот как видит ее Иван Модестович Дудин, с которым мы встретились на плотине Карасевского водохранилища. Громких титулов у него нет, должность небольшая — машинист лебедок на плотине, но Миасс он знает лучше кого бы то ни было. Поселился здесь почти сорок лет назад, вернувшись с фронтов Великой Отечественной войны. Добывал золото, а теперь вот уже 13 лет работает на плотине.

— Раньше Миасс был полноводнее, — говорит Иван Модестович. — Драга с гидромонитором повлияли. Глина после них оседает на дно, закупоривая родники. Река по нему скользит, как по мыльному желобу, совсем не пополняясь. Вот и мелеет она. Аккуратнее надо золото брать, лучше вести рекультивацию. Золото нам надо, но земля и река тоже нужны.

Карабаш стоит не на Миассе, но миновать его мы не могли: не город, а медеплавильный комбинат загрязняет реку давно и опасно, сбрасывая свои стоки в приток Миасса реку Сак-Елга.

Впрочем, надо сразу же оговориться: сбрасывал. Руководителей комбината нельзя обвинить в равнодушии к проблемам охраны природы, несмотря на то, что предприятие и сегодня отнюдь не безвредно для окружающей среды.

То, что самим под силу, карабашцы берут на себя. И кое-что успели сделать — прежде всего по охране воды.

Комбинат — это шахта, обогатительная фабрика и металлургический цех. Шахта уже сейчас работает практически без отходов. Сланец используется частично для строительства дорог, шахтные воды переведены в систему водооборота. Экологически благополучней становится и обогатительная фабрика.

Много лет комбинат имел длинные «хвосты», то есть выбрасываемые отходы. Теперь стоит задача обрезать эти «хвосты».

Хвостохранилище — так называется объект, на который мы приехали вместе с секретарем горкома партии Геннадием Федоровичем Чуличковым, начальником обогатительной фабрики Михаилом Алексеевичем Широковым и инженером службы охраны окружающей среды Кларой Мукиновной Галимзяновой.

— Грязную воду мы не сбрасываем, — уверенно заверяет нас Широков и объясняет, как устроена очистка.

Хвостохранилище — это огромный котлован, куда подаются стоки обогатительной фабрики. За десять лет накопился слой так называемых пиритов высотой 25 метров.

Мы поднимаемся на гребень котлована и с высокой точки обозреваем справа светло-серую гладь вязкого пиритного болота, а слева внизу — извилистый поток Сак-Елги. Если бы не хвостохранилище, вся эта серая масса ушла бы в Миасс. А теперь отстоявшаяся вода стекает вниз, в отстойник, затем в прудок, заросший камышом, откуда вновь перекачивается на обогатительную фабрику.

— Таким образом, у нас действует оборотное водоснабжение, — объясняет Михаил Алексеевич, и в тоне его слышится предупреждение: к нам, мол, не может быть никаких претензий.

Претензий, действительно, не может быть. Тем более что Михаил Алексеевич, продолжая, говорит о том, что на комбинате всерьез думают, как утилизировать «хвосты». Оказывается, из них можно изготавливать утяжелители. Это такие блоки, навешиваемые на нефтепроводы, чтобы удерживать их на дне при переходе через различные водоемы. Выяснилось, что утяжелители из пиритных хвостов показали себя лучше применяемых ныне. Будущие потребители уже высказали свою заинтересованность в организации нового производства. Так и обогатительная фабрика начнет потихоньку избавляться от того, что пока считается отходами.

Значит, в Карабаше полное благополучие? Увы, Сак-Елга продолжает нести в Миасс белесую пиритную муть. С высоты котлована мы видим, как это происходит. Дело в том, что не только русло, но и вся долина Сак-Елги за многие годы покрылась толстым слоем пиритных отложений. Теперь сама река их разрабатывает, смывает и уносит в Миасс. Вода в ней по-прежнему мутная.

Проблема Сак-Елги остается открытой. Кое-какие варианты есть. В том числе и такой, как отведение реки по новому руслу, но он оспаривается. Ждать? Природа не встречала подобных загрязнений, ей трудно справиться с пиритами. Видимо, ей надо как-то помочь.

Сегодняшний комбинат не загрязняет Миасс, его загрязняет «вчерашний» комбинат — свидетельство того, что здесь вмешательство человека в природу, зашло слишком далеко. В итоге принимаемые меры по сути не дают пока никакого эффекта: в реке остаются старые «хвосты». Конечно, с организацией оборотного водоснабжения прекратилось накапливание пиритных отложений в русле Сак-Елги. И это благо. Но пройдет еще немало времени, пока скажется реальная отдача от природоохранных мероприятий.

У насосной станции Михаил Алексеевич опускает в воду полоску лакмусовой бумажки и дает ее разглядеть: никакой реакции. Значит, вода чистая. Три четверти ее возвращается на фабрику. Для горного производства процент действительно высокий. Однако факт остается фактом: Сак-Елга продолжает загрязнять Миасс, теперь уже «самостоятельно».

В Карабаше остается острой проблема выбросов в атмосферу. Эти выбросы тоже имеют отношение к нашей теме, поскольку, как утверждают специалисты, происходит загрязнение реки «по воздуху». Комбинат активно ратует за реконструкцию металлургического цеха, чтобы пустить в дело все отходы, в том числе и газообразные.

У Карабаша Миасс, чтобы не влиться в озеро Увильды, круто поворачивает с северного курса, а после Аргазинского водохранилища течет в обратном направлении — на юг. Это очень важный «узел». Тут, можно сказать, «центр» реки, ее главный «колодец». Миасс, несущий взбаламученную драгами глину, принимает здесь чистый, благотворный Киалим, «пиритную» Сак-Елгу. И сразу же разливается сначала Карасевским, а потом, не входя в русло, — Аргазинским водохранилищами. В этих водоемах река «отдыхает». Как бы готовясь к трудной работе в Челябинске, она очищается, отстаивается, набирается сил. Ей предстоит семидневный переход, на котором притоков раз, два и обчелся. Здесь сила реки не в притоках, а во внушающем уважение водном безбрежье, в натужно сдерживаемой плотинами мощи заждавшейся воды.