— Теперь, — говорит Евгений Михайлович, — мы «выступаем» из леса на город.

И действительно склоны гор, особенно в складках лощин, покрыты курчавой зеленью молодых лесов.

Можно понять лесоводов, которые, помимо «ширпотреба», стремятся посадить что-то и для души. Обычно это кедр.

Кедр — собственно, тоже сосна, сибирская или пятихвойная. Если у обычной сосны хвоинки растут парами, то у кедра в пучке пять хвоинок. Кедр в наших краях редок. Вырастить его трудно. Он считается благороднее обыкновенной сосны. Наконец, его орешки редкое для уральцев лакомство. Наверное, этим можно объяснить страсть лесоводов к кедру.

Евгений Михайлович показал нам посадки кедра с лиственницей недалеко от Аши. Мы насчитали на стволах до пятнадцати мутовок. Так оно и есть — посадкам лет семнадцать. А ежегодный прирост, достигающий полуметра, свидетельствует о том, что кедр чувствует себя здесь хорошо. Через год-два появятся и шишки. Тем не менее лиственница намного обогнала кедровые деревья.

В окрестностях Аши мы побывали в дубовой роще. Запомнился огромный, в два обхвата, дуб. Кора его седая, покрытая мхом, кое-где отслаивается. От нижних веток остались только сучья-коряги, зато повыше, над молодой порослью мощные ветки веером тянутся кверху, образуя раскидистую крону. Дубу, пожалуй, три столетия. Он старше Челябинска. Жизнь одного дерева вместила в себя целую эпоху. Подумать только, он родился еще при феодализме! Живой свидетель. Реликвия. Достопримечательность.

Во время экспедиции мы искали деревья-долгожители. Их, к сожалению, мало. И нигде нам не показали старое дерево. Мы, разумеется, не уверены, что этот дуб, привлекший наше внимание своей мощью, старше всех. Вполне допустимо, что есть старцы и почтеннее. Разве не интересно учесть их в каждом лесхозе или лесничестве? Ведь они и в самом деле являются достопримечательностью наших лесов, нашего края.

Рядом с дубом-великаном, а точнее, под ним — дубовые посадки. Назвать их молодыми язык не поворачивается — им уже за тридцать лет. Но выглядят они вот именно порослью: стволы в диаметре не более десяти сантиметров. Долго им тут расти…

Под дубами желудей мы не нашли. Не было их.

Скуден и урожай орехов. Мы осмотрели несколько кустистых лещин. На глаза попалось меньше десятка. Но и эта малость нас удовлетворила. Все-таки нигде больше в нашей области орехов не найти.

Уже сказано, что у Аши береза редка, но зато тут нам попалась такая большая береза, какой не видели нигде. И рядом — огромные тополя. Тополя в лесу — тоже непривычно.

А лес на Кленовой горе? Такое впечатление, что это не Урал. Не зря сказано, что лес здесь широколиственный. Вот ильм: шершавый, ребристый, пильчатый лист размером в ладонь. Вот вяз: сердцевидный, с выемкой, желто-коричневый, будто опаленный огнем лист. Вот клен: полупрозрачный, с острыми лопастями, звездчатый лист. Была осень. Срывались и опускались на росистую траву огромные листья вяза, ильма, клена…

Кстати, тут нам попались рыжики и маслята. Неожиданно для всех, в том числе и для Шинаева. На всем пути мы почти нигде не встречали грибов. Не было их нынче осенью. Ашинский лес преподнес нам сюрприз, еще раз подтвердив свою необычность.

Конечно, в хозяйстве пригодится доска дубовая или кленовая, древесина липы или вяза, но и ашинские лесозаготовители ценят прежде всего хвойный лес. Много ли его?

Расчетная лесосека — 415 тысяч кубометров. Леспромхоз берет менее 300 тысяч. Считается, что лес тут есть: лесосека-то не выбирается. Но недоруб вынужденный. Заготовители не могут взять «хвою» на крутых склонах гор. Видит око… Выходит, лес есть только теоретически.

Ежегодно лесоводы занимают под лесные культуры свыше 700 гектаров. А Шинаев утверждает, что и того лишку.

— У нас прекрасное лесовозобновление, — объясняет он.

И это опять-таки свидетельство благоприятных условий, в которых находится ашинский лес.

В поселке Ук мы знакомились с лубяным промыслом. Мастер леса Укского лесничества З. Ш. Гаянова объяснила нам технологию производства. Технология древняя и, надо полагать, совершенствованию не подлежит. Но интерес как раз в том, что ремесло пришло с давних времен и сохранилось до наших дней. Немногие из наших читателей знакомы с ним.

— Надо срубить липу, — объясняет мастер леса. — Причем обязательно весной, до 5 июня. То есть в период усиленного сокодвижения, когда легко снять кору, а точнее луб. Сняли. Сразу же, буквально в тот же день, луб надо утопить в теплой, стоячей воде, где он мокнет все лето до сентября. Осенью крюками луб раздирают на слои, на волокна, развешивают сушить на неделю. После этого снимают, рубят на части, чешут и пучки перевязывают. Так получают мочальные кисти и мочалки. Это наша продукция. Ее мы поставляем по договорам в торговлю.

Раз уж речь зашла о старинных промыслах, стоит вспомнить и о подсечке, проще говоря, о том, как собирают живицу. Это мы видели в Уфалейском лесхозе.

Супруги Анатолий Иванович и Елена Имульевна Тимофеевы провели в лесу шестнадцать сезонов. В их рассказе много слов, требующих расшифровки. С этого и начнем.

Наверняка, многим в лесу попадались на глаза сосны, стволы которых испещрены стреловидными насечками. Это — карры. На делянке Тимофеевых таких сосен с каррами восемь тысяч.

Хак — это черенок с резцами на конце. Резцы остры, как бритва. Ими прорезываются на коре насечки, точнее подновки. К резцам по шлангу под давлением из баллона подается барда. Попадая на живую ткань сразу после подновки, она стимулирует выделение живицы.

С баллоном на спине, с хаком в руках надо за день обойти тысячи три деревьев. На каждом прорезать подновки, по которым живица белым натеком стекает вниз, в жестяную воронку-приемник. Время от времени живицу из воронок надо сливать в бидоны, а затем в бочки.

— Девять тонн живицы уже сдали, — сказали нам Тимофеевы.

— Сколько еще будет?

— Тонны четыре.

Живица — белесая густая масса, используется как сырье для получения скипидара и канифоли. После нескольких лет подсечки делянка вырубается.

Продукция… К ней лесоводы относятся сложно. По первому побуждению — отрицательно. Промышленная деятельность мешает главному делу — выращиванию леса, уходу за ним, его защите. Она отнимает все больше и больше времени, поскольку планы из года в год растут. Лесом заниматься некогда. Но, с другой стороны, промышленная деятельность — это деньги, в том числе и заработки, без которых теперь уже, пожалуй, не обойтись.

От Аши наша дорога — на восток. Обращаем внимание на то, как древесные породы сменяют друг друга. Какое-то время вдоль шоссе попадаются на глаза дубы, липы. Но с каждым километром их все меньше. Зато все чаще встречаются березы. Где-то за Симом появились сосны. Начинается тайга.

Остаются позади Усть-Катав (слева), Катав-Ивановск (справа).

На перевале лес сник, по обе стороны от дороги — густые заросли березняка и осинника с редкими пирамидами елей. И только на крутых склонах далеких гор темнеет нетронутая тайга…

— Лес и человек несовместимы.

Сказано в окрестностях Тургояка. Конечно, в сердцах. Максимализм вполне понятен: здешние леса много натерпелись от людей.

Из справки: летом в выходные дни на берегах Тургояка одновременно отдыхают до 19 тысяч человек. На первом месте, естественно, жители соседнего Миасса — 10,5 тысячи человек, на втором — челябинцы — шесть тысяч, на третьем — златоустовцы — свыше двух тысяч человек. Приезжают сюда и из других городов. К этому надо прибавить «население» восьми пионерских лагерей, восьми баз и двух домов отдыха.

…Лесничий Тургоякского лесничества Нина Николаевна Нестерова обратила наше внимание на то, что берег озера отступил от воды уже на пятьдесят метров, на этой полосе оголились корни деревьев. Это для них беда. Вершины многих сосен уже сохнут — верный признак приближающейся смерти.

Под деревьями не видно подроста, его смяли машинами или вырубили, чтобы выстлать «постель» в палатке. Значит, когда старые деревья засохнут, протянется вокруг озера широкая безлесная полоса. Да и дальше от берега лесу не намного легче, чуть позднее и его ждет такая же участь.