Ветер переменился.

На «Поухатане» с восходом подняли флаг, там слышался оркестр и видна маршировка на палубе, как бывало и на «Диане». У нас еще по воскресеньям после молитвы и завтрака экипажу читали морские законы.

Путятин с Посьетом и Гошкевичем готовили бумаги и вразнобой непрерывно совещались, ожидая визита Адамса и собираясь назавтра в Симода, в храм Черакуди, брать быка за рога.

Лесовский на баркасе пошел на «Поухатан», чтобы оканчивать дела и грузиться.

Японцы прислали джонку с рабочими в помощь русским для доставки грузов в Хэда и заодно с несколькими мецке для наблюдения, которым приказано выяснить, что будет грузиться, не заключается ли союз против Японии и не снабжают ли американцы посла России оружьем, спрятанным в бочках, под видом муки и свинины.

Мак-Клуни ждал Лесовского. «Поухатан» с переменой ветра следовало перевести на другую стоянку, прежде чем выгружаться. Пары не подымали, ветер дул бакштаг, решили поставить паруса, и Степан Степанович предложил в помощь своих матросов. У Мак-Клуни своих достаточно, но стоило посмотреть, как управятся русские, разберутся ли, что получится.

По команде Букреев побежал, как на четырех мягких лапах, по вантам. Американские матросы иронически смотрели, как их вчерашние гости распоряжаются.

– Гостеприимство прежде всего! – посасывая трубку, успокаивал пети-офицер.

– Жену, однако, не предлагают гостю, – отозвался Стэнли. Он тоже покуривает на баке. – Не так-то часто самим приходится ставить паруса на нашей коптилке.

Стэнли в ознаменование успехов Америки прощен и выпущен из-за решетки. Он не видал вчера русских гостей и сказал, что не хочет их касаться. Их надо выбрасывать вон отовсюду без церемонии, как это делает сейчас английский полосатый джек в красной куртке. Закрыл им в эту войну все пути. Так нечего им и тут сидеть!

Стэнли сказал:

– Тысячу раз прав Старый Медведь, который запретил давать русским, чего бы они ни просили.

Многие с этим согласны. Но многие не согласны. Никто не спорит. Каждый говорит, что хочет. За это не наказывают. Других ругай сколько хочешь.

Американец командовал, а Шиллинг переводил в рупор. Убрали паруса. Стали завозить верп и тянуться. Отдали два якоря и при легкой качке приступили к разгрузке.

Мешки и бочки извлекались из трюма, стрелы с сетками подымались и опускались. Негры и белые потели и кричали. Негр переложил со своей спины два мешка на Маслова, и тот сдюжил. А Сизов, как и все, брал по одному.

– Кишка тонка, Петруха!

Капитаны тем временем пили виски. Мак-Клуни поглаживал бороду и скалил зубы.

Вместе спускались в холодильники со льдом, где все запасы, и опять возвращались, опять пили понемногу. Тут же клерки.

Лесовский написал расписки, американцы исподтишка следили за его пером – уверенно ли он пишет и не ошибается ли в английском?

Адамс ушел на вельботе в город, к Исава Мимасака, чтобы спросить, когда же будет конец всей бестолочи. И предупредил, что придется еще не так говорить!

Исава всей душой хотел бы послужить Америке, но пока еще ничего не мог ясно сказать.

Из городского управления, которое временно находилось в храме среди голых прутьев леса, Адамс спустился в сопровождении чиновников к морю и на вельботе отправился вдоль скал и отмели в Гёкусэнди, к Путятину.

«Хорошие места!» – подумал Адамс, проходя близ берега. Вода чуть заметно дышала, закрывая плоские каменные плиты среди бухты, и снова открывала их, и казалось издали, что черные плоские существа ныряют и всплывают.

Адамс не соглашался с Перри! Старый Медведь сам себя запугал. Путятин ему как бельмо! Что он теперь скажет? В газетах написано, что в городах Америки формируются легионы добровольцев в помощь России для отправки в Крым, против англичан.

Путятин, Лесовский и Гошкевич говорят по-английски. Все офицеры «Дианы» говорят по-французски; понимают и могут читать. На «Поухатане», кроме двух матросов, знающих по-славянски, нет ни единого, кто мог бы помочь в русском. Когда экспедиция Перри уходила, голландец Зибольд предлагал свои услуги. Подозревали Зибольда, что он русский шпион, о русских много говорилось, но никто не подумал, что с русскими придется встречаться.

Адамс заехал к Путятину. Держался запросто, как и предупреждали офицеры, производил впечатление уставшего и озабоченного.

Огромный Витул опять подал самовар и чашки. Налил чай.

– Моя беда значительно хуже вашей, – говорил Адамс, сидя напротив Путятина. – Я привез копию ратифицированного трактата.

Адамс помешал ложечкой в чашке. Широкий в кости, с большим обрюзглым лицом в клочковатой светлой бородке, он проворен и быстр в движениях, как молодой человек. Наскоро отпил два больших глотка горячего чая и отставил пустую чашку.

Вчера, когда речь зашла про чай у русских, Мак-Клуни патетически заявил Шиллингу: «I never drink tea»[35]. И тут же пошел и записал в настольный блокнот слово: «Samovar». Капитан «Поухатана» пил только кофе. Алкоголь – в небольшом количестве.

– Но я должен поставить вас в известность о некоторых особенностях японских действий, значения которых я не рискую преувеличивать, – продолжал Адамс.

– Слушаю вас, сэр.

– Я говорю с вами как с послом дружественной державы и как со знатоком этой страны. И ее другом. Я хочу поделиться с вами. Я советую вам и, как принято между друзьями, жду вашего совета... Положение сложное и дело запутанное настолько, что последствия могут быть самыми неожиданными и потрясающими. Японцы могут жестоко поплатиться...

Адамс помянул, что он помнит неотложные нужды моряков погибшей «Дианы», что погрузка продовольствия уже идет. А капитан Лесовский уже получает сапоги и рабочие рубашки.

– Хотел бы предварить вас, адмирал. Я привез договор, ратифицированный президентом. Японцы стали тянуть с обменом договорами. Я сразу же спросил, чья подпись будет стоять на их экземпляре. Они заявили мне, что на их договоре не будет подписи светского императора и что они настаивают, чтобы я принял такой договор. Я ответил, что такого договора не приму ни в коем случае и что Америка требует выполнения взятых обязательств так же добросовестно, как это делаем мы сами. Что же это за договор? Как им верить после этого?

«Да, это филькина грамота!» – подумал Путятин. Другой бы позлорадствовал на месте Евфимия Васильевича, но его и самого ждало что-то подобное.

Откровенность Адамса похожа была на предложение действовать сообща. Может быть, на просьбу о некотором посредничестве. Вряд ли захочется ему дело доводить до пальбы, как гонконгскому губернатору.

Смолоду сэр Джон Боуринг переводил с русского на английский Батюшкова, Державина, Жуковского и просил государя Александра I о либерализации строя. Переводил Мицкевича, но до Пушкина не дошел. А что же сам? Доказывает, что китайцы негодяи, их не исправишь иначе, как силой.

Теперь ясно, чем японцы досаждают Адамсу.

Было время, еще до прихода в Нагасаки, исполняя повеление государя и совет голландца Зибольда, которого приглашал в Петербург Нессельроде, и действуя в духе инструкции, обратился Путятин к Перри с предложением сотрудничества, хотя в успех этой затеи не верил. Перри тогда уклонился и предложение действовать вместе отверг. Времена переменились, а из-за чего? Из-за кораблекрушения Путятин, кажется, на самом деле невольно стал более сведущ в японских делах, да и для Кавадзи с Тсутсуем, и для их правительства он, включенный в список Эдо, стал ближе и понятнее.

Путятин с гордостью сказал, что величайшая река в мире, протяженностью в две тысячи миль, протекающая по плодородным, изобильным долинам, ныне занята Россией.

– Амур теперь наш. Наш флот с пароходами, которые построены на наших сибирских заводах, летом сплыл из верховьев и доставил грузы и людей на побережье океана. Исполнилась вековая мечта наша...