Бахрушев беспрерывно бросает лот, а мичман записывает. На расстоянии кабельтова от берега виден стал лед на песчаном берегу.

— Отлив, вашескородие! — сказал Подобин, выпросившийся у капитана на опись.

Шлюпка пошла вдоль берега. Видно было, как обсыхали пески на ярком солнце.

— Проход виден! — сказал Бахрушев.

— Лево руля! Навались, братцы!

И шлюпка быстро прошла расстояние кабельтова в полтора и вошла в пролив. Байдарка проскользнула в лагуну раньше по мелководью между двух бугров и теперь шла вдали по озеру, огибая песчаный островок.

Вокруг пески, острова, масса птиц, усатые нерпы испуганно выглядывают из воды, прячутся, кувыркаются и убегают. Тучи куликов подымаются с каждого острова, утки летят, гуси... Бултыхнулась белуха, опять показала белую спину и еще несколько раз белела ее толстая дуга выгиба.

— Вон они! — сказал Подобин.

На берегу виднелись деревянные шалаши, похожие формой на палатки. Сначала из-за острова показались неотпиленные жерди, держась за которые стояли на крышах люди.

Подошла байдарка. Бахрушев дал знак алеутам держаться за шлюпкой на расстоянии. Показал на песчаную дамбу, за которой шумел океан, как бы объясняя, что в случае чего надо будет дать знать на судно. Алеуты понимали знаки.

Шлюпка стала огибать остров и пошла прямо к селению вдоль берега. Там собирался народ. В руках у всех луки со стрелами и копья.

Шлюпка шла тихо, становилось все мельче. Плоские рыбины метались во все стороны, все дно было устлано ими, как живыми пластинами. Стало поглубже, но вдруг весла левого борта задели дно, и шлюпка села на что-то мягкое. «Кажется, торф!» — подумал мичман.

— Зарядить ружья! Примкнуть штыки! — приказал Грот.

— Э-эй! — крикнул Бахрушев, обращаясь к людям на берегу. Он показал на шлюпку и провел рукой по направлению берега и показал пальцем.

На берегу все, как по команде, стали класть оружие на песок. Один здоровый босой мужик с лохматой головой пошел и сделал точно такой жест рукой и указал пальцем, куда надо грести.

— Весла на воду! — велел унтер.

И шлюпка, столкнутая багром с торфяной подушки, пошла по илистой заводи. Сразу оказались на глубине и через несколько взмахов весел прогнали вельбот к берегу.

Весла не снимали. Ружья оставались приготовленными. Грот снял кортик и оставил в корме. Он переступил на сахалинский берег и пошел по песку. Толпа поднялась, но не шла ближе. Отделился лишь седой старик невысокого роста и быстро пошел навстречу.

Грот протянул ему руку. Старик подал свою. Грот пожал ее и кивнул головой. Видя, что он улыбается, старик стал обнимать высокого мичмана и по три раза прижал свою щеку к его щекам. Толпа приближалась медленно. Подошли двое рослых мужиков и тоже стали обнимать Грота. По виду они сильны и здоровы, только, как он сразу заметил, почему-то у всех гноились глаза.

Лица у них широкие, плоские носы. «Преотвратительные физиономии! — подумал мичман. — Но что-то надо делать дальше».

— Бахрушев! — крикнул Грот. — Давай сюда алеутов! Иди за товаром...

Пришел унтер-офицер и велел толпе посторониться. Он провел палкой черту и попросил всех отойти за нее, оставив на этой стороне лишь почтенного старика. Потом вынул и разложил на песке кремни и огнива.

— Бери, дед! — сказал он старику. Показал знаками, что теперь могут подойти и другие по выбору старика и получить подарки. Тут подняла крик молодежь, оттесненная назад. Парни выглядывали из-за старших, сбежались дети.

Грот и Бахрушев с тремя алеутами пошли в сопровождении всей толпы к деревне. Алеуты в шляпах с загнутыми полями тоже переобнимались со всеми и пытались разговаривать. Сахалинцы стали заглядывать алеутам в глаза.

Поднялись на холм. Бахрушев показал вдаль. В зарослях стелющегося кедра и за ним виднелись домашние олени и бараны. Несколькими большими стадами бараны покрыли все лужайки. За холмом — дома. Пошли туда. Подле юрт стояли большие треногие чугунные котлы с откидными дужками. К столбам привязаны линяющие собаки. Всюду сушится и плохо пахнет рыба. Тучи мух. Кое-где видны снега.

Мужчины все, как на подбор, крупные ростом, плечистые, в ичигах из тюленьих шкур, в тюленьих куртках и, как шотландцы, в юбках с голыми ногами. Лица не только плоские, но даже как бы вогнутые внутрь, с красными от румянца скулами и с раскосыми глазами. Грот не мог долго смотреть на некоторые физиономии, его мороз подирал по коже. Ивану, Михаилу и Даниле эти лица, кажется, очень понравились. Алеуты заговорили с местными жителями по-своему, показывая на предметы, спрашивали название.

У сахалинцев за поясами — ножи. Грот попросил разрешения посмотреть нож. Измерил длину складным аршином, оказалось ровно девять дюймов.

— Чуть не аршин! Как сабля! — заметил Бахрушев.

Владелец ножа сказал, что дарит его Гроту.

Бахрушев велел алеуту дать за это топор. Тут же отдарили приветливого хозяина. У него в ушах стеклянные серьги в серебряной оправе. На большом пальце — железный перстень, толстый, с красным узором.

Грот показал знаками, что хочет выменять лук со стрелами.

Вся толпа повалила к шлюпке. Там появился табак, к восторгу всей толпы.

— А вот это что такое? — Грот показал японский печатный лист. Все закивали головами. Стали показывать на юг.

— Мацмай[178]! Мацмай! — сказали сахалинцы.

«Знают про Мацмай», — подумал Грот.

Показали маньчжурский текст. И эти письмена были знакомы толпе. Стали показывать как бы за горы, подымая руки высоко и тыча в том направлении по нескольку раз, при этом протяжно выговаривая что-то.

— Объясняют, что в другой стороне... Далеко-далеко, — объяснил Бахрушев. — Ну а это как называется? — спросил он, показывая на горы, на деревню, на землю. — Сахалин?

Никто ничего не ответил. Бахрушев и Грот долго бились, старались и наконец решили, что остров свой эти люди называют Чочо.

Но Подобин почему-то решил, что это бранное слово, а не название острова.

— Как ты думаешь, что такое Чочо? — спросил Грот у алеута.

— Это плохое слово, наверно! — ответил алеут.

Грот развернул карту острова, показал сахалинцам место, где находится их деревня. Поднялся смех. Стали знаками узнавать, можно ли водой добраться через весь остров на шлюпке или на байдарке к другому берегу острова, нет ли тут насквозь текущей через остров реки.

Сахалинцы затыкали уши и махали руками, показывая, что не понимают. Им опять попытались объяснить, что надо узнать, не течет ли река через весь остров. Тогда все опять стали хохотать и затыкать уши.

— Ничего этого нет! — решили матросы. — Болота и озера только до сопок.

— Пора на транспорт, — сказал Грот.

— А женщин всех угнали куда-то, ни одной не видно, — заметил Подобии. — Кажется, уже учены...

Старик попробовал зубом стальной нож, потом железный топор. Он похвалил нож. Явно, тут понимали разницу между сталью и железом.

Начались прощальные объятия и поцелуи. С одного из алеутов сняли шляпу, осматривали его голову и что-то спрашивали. И тот отвечал что-то, словно алеуты и сахалинские люди, названия племени которых еще никто не знал, начинали друг друга понимать.

Байдарка пошла вперед с промером. Шлюпка тоже пошла, но с берега дружно кричали, показывая, в какую держать сторону. Оказалось, шли на мель, чуть не врезались в пески.

Грот на судне, чуть не плача от радости, рассказывал о первой встрече. Сказал, что упомянет в рапорте, как ему помог Бахрушев.

Офицеры обсуждали, что это мог быть за народ, удивлялись, как люди развели тут такое количество баранов.

— Бараны мирно паслись с оленями и не удивлялись их рогам, как новым воротам... — сказал Грот.

С брига к берегу на шлюпках отправились Гейсмар и Попов. Они пошли с промером вдоль берега. Подул ветер, и бриг снялся с якоря и медленно двинулся...

В полдень Попов дал знать со шлюпки, что шхеры и залив у мыса кончились. Ветер свежел. За мысом белели плавучие льды. Офицеры возвратились на судно. Бриг вошел во льды и медленно начал продвигаться к северу.