Закончив «Смерть ростовщика» в 1936 году, я поставил эту повесть на широкое обсуждение в Союзе советских писателей Таджикистана.

Нужно заметить, что «Смерть ростовщика» была первым произведением, которое, по предложению редактора, было обсуждено Союзом советских писателей Таджикистана еще до издания.

Замечания, которые были сделаны во время обсуждения, я учел и только после того, как повесть была снова переработана, передал ее в издательство.

Повесть эта много раз издавалась как на таджикском, так и на русском языке и получила высокую оценку советских читателей. Критики в своих статьях не отметили каких-либо существенных недостатков.

Однако уже после первого таджикского издания, перечитывая повесть, я нашел в ней пробел. Народ мало участвует в событиях, о которых говорится в книге. В произведении был полно раскрыт образ ростовщика Кори Ишкамбы, показаны как общие черты ростовщиков, так и индивидуальные черты Кори Ишкамбы, обрисованы его отношения с должниками — мелкими торговцами; однако методы, способы, к каким прибегал Ишкамба для обмана трудящихся, в особенности дехкан, оставались не раскрытыми на конкретных примерах.

В те времена городские ростовщики и среди них Кори Ишкамба (он был реальным историческим лицом) грабили и трудовое крестьянство, иногда сами непосредственно, иногда — через ростовщиков-землевладельцев.

Осталась нераскрытой и еще одна весьма характерная черта. Как раз в то время, когда Кори Ишкамба расширял свои операции, финансовая буржуазия царской России в Бухаре и во всей Средней Азии открывала банки. В качестве долгового документа получил распространение вексель. Запродажные, оформляемые, в канцелярии казия, в среде местных капиталистов теряли былую популярность.

Вексель оказался более удобным: денежные операции, которые оформлялись казийскими документами, при своем завершении нередко тормозились встречными исками. Казии и их представители, а также представители мусульманского законоведения — муфтии, часто затевали волокиту, извлекая из этого барыш. Крупные купцы и ростовщики понапрасну тратили время на тяжбу. Поэтому в отношениях как между собой, так и с другими они охотно приняли вексельную систему. Ведь нельзя было оспорить вексель в казийском суде.

Вексели были двух родов: срочный и бессрочный. В срочном векселе указывалась дата уплаты долга; в случае несвоевременного погашения векселя имущество должника продавалось с торгов. В бессрочном векселе день погашения долга не указывался, кредитор в любой день мог взыскать с должника всю сумму долга.

Вот эта-то особенность бессрочного векселя, называвшегося тогда в Бухаре «белым векселем», и служила в руках ростовщиков острым ножом. Они сдирали им шкуру с неграмотных дехкан.

Какой-нибудь ростовщик, одолжив дехкану двести рублей, приплюсовывая проценты за год, брал у дехкана вексель на триста рублей.

На словах договорившись предоставить ссуду на год, ростовщик опротестовывал вексель через неделю, месяц ли, в лучшем случае, через два месяца. При помощи судебного исполнителя он получал с одураченного дехкана и сумму долга и проценты за год. Если дехкан не хотел или не мог уплатить, судебный исполнитель, при поддержке служителей казия, устраивал аукцион и, продав имущество дехкана с торгов, получил сумму, указанную в векселе.

Злоупотребления при сделках с векселями были обычными явлениями во всех царских колониях, но наиболее злостными, безжалостными и жестокими они были в эмирской Бухаре и ее областях. Царское правительство предоставило управление этой колонией эмиру и его чиновникам, а они, в тех областях, на которые распространялась их власть, не применяли законов, ограничивающих злоупотребления, притеснения и несправедливости. Впрочем, правительственные эмирские учреждения действовали вообще без всяких правил и законов.

На вексель бухарские правители смотрели не только как на денежный документ, но и как «на императорский каприз», внушали народу, что этот документ требует особого к себе почтения. Если какой-нибудь дехканин возмущался и протестовал против взыскания по «белому векселю» годовых процентов на всю сумму долга через какую-нибудь неделю, то его после взыскания с него вышеописанным способом указанной в векселе суммы избивали и сажали в тюрьму за оскорбление «приказа его императорского величества».

Мне давно хотелось еще раз переработать «Смерть ростовщика», но я никак не мог этого сделать из-за занятости. Только в текущем 1952 году мои дела позволили взяться за эту работу. В процессе переработки я устранил основной недостаток книги и внес в повесть дополнительный материал, показывающий вексельные операции ростовщиков; Кори Ишкамба также был причастен к подобным операциям. Эти новые отношения, получив развитие в эмирской Бухаре, вписали в ее историю страницу, полную трагизма.

Я не забывал при этом упомянуть о соперничестве и противоречиях между городскими и сельскими ростовщиками, а вместе с тем и о сговоре их между собой для успешного ограбления дехкан — ведь все они, по распространенному у таджиков выражению, «высовывали голову из одного ворота».

Я ввел в повесть еще одно реальное лицо — представителя бухарских властей, заместителя кази-калона^{1} по имени Мирзо-ходжа, административную деятельность и личную жизнь которого я довольно хорошо знал.

Я изобразил его участие в ограблении дехкан, а также его «умиротворяющее» вмешательство в отношения между сельскими и городскими ростовщиками в момент обострения противоречий между ними.

В повести появился еще один новый исторический эпизод — месть доведенных до крайности дехкан разорившему их ростовщику-землевладельцу.

Надеюсь, что уважаемые читатели выразят свое мнение об этом новом, переработанном мною варианте повести «Смерть ростовщика».

С. АЙНИ

Сентябрь 1952 года

Самарканд

По сложившемуся в Бухаре обычаю, обучаться в медресе имел право только тот, кто жил в келье для учащихся. Поэтому, когда однажды, году примерное 1895, я остался без жилья, под угрозой оказалось и мое учение.

Найти же келью в Бухаре было делом нелегким, хотя в городе имелось до сотни крупных медресе и приблизительно столько же мелких. К концу XIX века все кельи были распроданы и превратились в частную собственность, хотя они считались вакуфным[1] имуществом, которое по закону шариата нельзя ни продавать, ни покупать.

Однако улема — ученые мусульманские законоведы — изыскали «законные», с точки зрения шариата, способы оформлять продажу и покупку келий и вынесли специальные решения^{2} — так называемые фитва^{3}. В результате кельи всех медресе перешли в руки богатых людей, а бедным учащимся, каким был и я, получить келью, а вместе с тем и возможность учиться было очень нелегко.

Занявшись поисками кельи, я оказался в большом затруднении. Один из моих друзей, узнав об этом, сказал мне: «Есть в Бухаре человек по имени Кори Ишкамба. Он владелец нескольких келий. Быть может, он тебе сдаст одну из них». Сдача келий вообще практиковалась, и поэтому я не увидел в словах моего приятеля ничего необыкновенного, кроме странного имени, упомянутого им. Оно меня заинтересовало, пожалуй, даже больше, чем перспектива получить или не получить келью.