Ресторан «Поплавок» (слева второй).
Белов приобретал и дома. И тут же пускал их в «дело» — один из них сдал городским властям под тюрьму. Народ прозвал ее «Беловской». О ней ходила слава, что сбежать оттуда нельзя. Ан нет, оказалось можно! Первыми, кто развеял эту славу, были тридцать два большевика, совершившие групповой побег в декабре семнадцатого. Он был продуман очень тщательно, до примитива был прост, прошел без единого выстрела! Считаю возможным рассказать об этом событии более подробно, тем более что все начиналось в Караван-Сарае.
28 октября 1917 года на заседании Городской Думы выступал губернский комиссар Временного правительства господин Архангельский:
— Господа гласные Думы! В тот момент, когда Временное правительство уже решило вопрос о передаче земель в ведение земельных комитетов, когда вырабатывались определенные, ясные директивы к приготовлению мира на Парижской конференции, волна политического движения большевизма охватила всю Россию. Москва, Казань, Уфа во власти большевиков... Не растерянностью и полумерами мы на это должны отвечать, а объявлением военного положения, дабы малейшие попытки большевиков к захвату власти не могли быть осуществлены. Мы слишком долго находились в периоде политических колебаний, и я, вместе с войсковым атаманом, объявил губернию на военном положении. Я имею поэтому заявить Думе, что здесь определенно попытка к захвату власти большевиками не будет иметь места...
На этом заседании выступил и войсковой атаман Александр Ильич Дутов:
— Граждане! Мне приходится говорить при тяжелых обстоятельствах... Военная власть вручена мне особым совещанием при губернском комиссаре. Приняв эту тяжелую обязанность, я должен заявить, что имя мое на всех перекрестках произносится как имя какого-то диктатора...
Далее войсковой атаман говорил о поддержке казачеством Временного правительства, что оно ждет Учредительного собрания. Свое выступление он закончил следующими словами: «Мы видим нашу многострадальную матушку Россию в изорванном красном сарафане. Она, умирающая, лежит на смертном одре. Осталась последняя надежда на Учредительное собрание. Его надо защищать, н о н е ш т ы к а м и! Великое народное дело нельзя защищать грубой физической силой! Оно должно стоять на твердом сознании величия его, а такого сознания ш т ы к а м и н е в з я т ь! Моральная поддержка победит все! Это мы должны всем и везде говорить!» Под аплодисменты присутствующих атаман покинул трибуну.
В этот же день из Москвы в Оренбург приехал Самуил Цвиллинг, который рассказал на гарнизонном собрании о Втором Всероссийском съезде Советов. Собрание открыл председатель РСДРП военной организации Закурдаев. Цвиллинг призвал всех солдат Оренбургского гарнизона переходить на сторону Российской социал-демократической рабочей партии. Его выступление было решено напечатать в газете «Пролетарий», но Дутов закрыл газету, успевшую выпустить всего три номера. Его редактор — Александр Коростелев — был арестован. Через несколько дней по Распоряжению войскового атамана закрывается и клуб, где собирались члены местной группы РСДРП. Рабочие на этот арест ответили забастовкой. К Дутову была послана делегация рабочих с требованием освободить арестованных, но... были произведены дополнительные аресты. Создание центрального стачечного комитета, во главе с рабочим главных железнодорожных мастерских Иваном Андреевым, было ответом на этот арест.
В ночь на 11 ноября в город приехал Петр Кобозев. В Караван-Сарае, где размещался первый в Оренбурге Совет рабочих, крестьянских, солдатских и казачьих депутатов, он сообщает, что в Самаре и Бузулуке формируются отряды Красной гвардии, предложил создать в Оренбурге Ревком и потребовать от Дутова передать всю исполнительную власть в руки Ревкома. На следующий день в Караван-Сарае открылось собрание представителей воинских частей, рабочих, эсеров, кадетов, меньшевиков. Цвиллинг поставил вопрос: нужен ли в Оренбурге Ревком? Большинством голосов было решено, что Ревком нужен. Он был избран, но к работе приступить не успел, так как Караван-Сарай был окружен частями Дутова, почти все присутствовавшие были арестованы. Всю ночь шли допросы задержанных, но к утру в камерах второго отделения Беловской тюрьмы оказалось тридцать шесть заключенных. Четверых вскоре выпустили.
Ответом на этот арест была забастовка всех предприятий города. Железнодорожники постановили — в адрес Дутова грузы не пропускать, они задерживались на станциях Бузулука и Ак-Булака. С этого момента события в городе стали нарастать с головокружительной быстротой: в главных железнодорожных мастерских создается штаб подпольной Красной гвардии, арестованные объявляют голодовку, штаб приступает к разработке плана организации побега, 9 декабря в тюрьме создается тюремный комитет по подготовке побега, формируются четыре боевые группы...
С передачами к заключенным часто приходила восемнадцатилетняя девушка Софья Баженова. Тюремная охрана привыкла к ней, тщательные досмотры передач продуктов прекратились. Вот в них-то в тюрьму было передано пять наганов и две гранаты французского образца. Договорились о взаимодействии со штабом подпольной Красной гвардии. К побегу практически все было подготовлено, как вдруг заключенным стало известно, что в тюрьме готовится «большой шмон» — обыск. Побег оказывался под угрозой срыва, если стража обнаружит оружие...
Ручные гранаты Коростелев спрятал в банках с сахаром, оружие — в коридоре (днем камеры не закрывались и заключенные свободно общались друг с другом). Обыск прошел благополучно...
За день до побега в тюрьму пришли Андриан Левашов и Константин Котов. Окончательно условились о дне побега — 12 декабря в 22 часа. Договорились об условных сигналах: если в день побега заключенным передадут буханку клеба(sic) — бежать можно, если табак — значит дело «табак», бежать нельзя! На следующий день «с воли» передали хлеб...
Единственная в отделении печь с плитой находилась рядом с караульным помещением. Заключенные решили испечь беляши, на что было получено разрешение от начальника караула. Для этого из женского отделения привели Марию Макарову, арестованную вместе со всеми, единственную женщину. Все заключенные находились в коридоре. Дмитрия Шишова — рабочего главных железнодорожных мастерских обрядили попом, он начал «служить» политический акафист:
Слушать это собрались почти все заключенные и внутренняя тюремная стража. Боевые группы стали занимать исходное положение — Закурдаев с четырьмя беляшами в руках подошел к плите и стал разжигать ее, но она не разжигалась.
— Эй, вы! — крикнул он, — помогите кто-нибудь, у меня с плитой не ладится!
На помощь подошел Цвиллинг с беляшами в руках, за ним — еще двое. Для вида стали переругиваться между собой: «Черти полосатые! Сами жрете, а нам не даете!»
Первая группа на месте... Остальные сосредоточились в коридоре вокруг охранников. У Цвиллинга в руках «кольт», у Шишова — граната. Входят в караульное помещение, раздается команда: «Руки! Не шевелиться, будем стрелять!»
От неожиданности караул замер. Закурдаев и Попов бросились к винтовкам, вынули затворы. У караульных отобрали наганы, погнали всех в одну камеру. Вторая группа обезоружила внутренний караул, отобрала ремни...