26-го июля, в 10 часов утра, вышли с пристани Сингапура направлением вокруг полуострова Малакки, к Сиаму. Целый день продолжали мы разговор об Аркадии, и когда стали вспоминать, что рассказывал он нам поодиночке, то оказалось, что рассказы его не сходятся.

Прибытие к гор. Сайгону. — Колокольный звон на заре. — Новые надежды. — Поездка по Сайгону на звон колоколов. — Католическая церковь. — Блуждание по городу. — Неудобства незнания языков. — Счастливая встреча с французом. — Французское консульство. — Мена денег; ошибка менялы, желавшего обмануть иностранцев. — Удивление жителей при виде русских. — Умная обезьяна. — Встреча с господином Куликовским и его объяснения. — Убеждение в самозванстве Аркадия укрепляется. — Случай из прошлого. — Отплытие из Сайгона. — Буря.

На 28-е число, в ночь, достигли мы до Камбоджских проранов (протоков), всю ночь блуждали меж островков реки Камбоджи и, довольно поднявшись по широкой реке, на утренней заре подъехали к пристани города Сайгона. На всходе солнца раздался по густому пушистому лесу звон колокола.

— „Слышите, церковный звон! — сказал Барышников; — уже не верны ли рассказы архиепископа Аркадия?"

— „Нужно поспешно бежать на этот звон, — говорил я, — дознать, какие люди находятся здесь и какая ихняя вера?" — Мы с Максимычевым вдвоем спустились по сходням. На пристани толпились такие же двуногие лошадки, как и в Сингапуре, только здесь возят в экипажах по одному человеку. Поместились мы на двух бегунков и поехали в город на звон колокола. Бегунки сначала бежали на звон, как будто знают, чего нам нужно. Прибежали на пространную площадь, остановились и, протягивая руки, просят от нас вознаграждения за потные свои труды. Но нам желательно было, чтобы они нас поскорее доставили, где звучит колокол, а разъяснить им не можем, только, сидя в экипажах, говорим: „дон, дон, дон!" указывая им в ту сторону. Извощики смотрят один на другого и смеются; наконец настоятельно потребовали от нас расчёта. Волей-неволей вылезли мы из экипажа, вознаградили их за труды, а сами поспешно зашагали в ту сторону, где слышался звон, который уже прекратился.

Постройка города Сайгона чисто-каменная. Дома о двух трёх этажах, улицы все устланы щебнем, по улицам, по обеим сторонам в два ряда рассажены пушисто-высокия деревья, шумящие от ветра. Через полчаса попали мы в ту улицу, по которой издали виднелась церковь, и подошли к ней. На паперти стояли трое мужчин, по физиономии, угадывали мы, должны быть эти люди из французов. Максимычев спросил их: „православная или католическая?" указывая рукой на церковь. Французы поняли вопрос и ответили: „католическая".

— „Где же православная?" — спросил я, разводя руками. — „Православной но", ответили они, т. е. нет. Спросили мы их: „нет ли здесь русских?" Французы пожимали плечами, по всему— понять нас не могут. Мы стали часто повторять: „русска, русска! Моску, Моску!" Один из них поднял руку, как будто понял, махнул рукой и пошел с нами вдоль улицы. Пройдя ста два сажень, подошел к полицейскому, что-то ему передал об нас и указал нам на полицейского, а сам ушел по другой улице. Полицейский пошел вместе с нами. „Ну, теперь полицейский доведет нас до места!" — сказал Максимычев. „Не знаю, насколько француз понял нас", ответил я. Пройдя с нами три квартала, полицейский приостановился и дал нам понять, что дальше продолжать с нами путь не может. Недалеко стояли извощики. Я махнул им рукой, подбежали к нам трое извощиков. Мы попросили полицейского, чтобы передал извощикам, чего нам нужно. Полицейский передал им что-то, а что именно нам неизвестно, только извозчики кивнули головами, как будто поняли. Поместились мы по одному в экипаж, побежали по улицам и переулкам и попали опять на обширную площадь. Остановились возчики, положа оглобли на землю, и приказывают нам вылазить из экипажа и уплатить за проезд. Мы не слезаем и деньги не отдаем, просим их, чтобы везли нас, куда нам нужно. На площади толпилось более десятка извощиков, услыхали шум, подбежали к нам и спросили, в чем дело. Извощики передали что-то на своем наречии и снова стали теснить нас, чтобы мы им уплатили деньги. Мы просим их, чтобы везли нас в консульство, говорим: „русска, русска! Моску, моску!" Прочие извощики смотрят на нас, смеются и между собой что-то толкуют. Наконец подняли оглобли и повезли нас дальше. Встретился нам опять француз, самый тот, который от церкви с нами до полицейского дошел. Я приостановил его и намекнул ему, что нас по городу возят бесполезно. Француз приостановил наших извощиков, велел везти шагом и сам пошел с нами рядом. Пройдя не более 70 саж., он указал извощикам на углу большой дом, а сам вернулся и пошел своим путем.

Извощики помчались в припрыжку, вероятно обрадовались, что скоро с нами развяжутся. Пробежали сажень 200, повернули направо, подвезли к большому дому, положили оглобли на землю и указывают на высокий дом, т. е. дают знак, что представили к тому месту, куда приказал француз. Слезли мы из экипажей, уплатили за потные труды деньги и вошли в этот дом. В первом отделении стояли пять столов, за каждым сидели по три человека, занятые письмом. Можно было понять, что это какое-то присутственное место, народ без исключения все французы. При входе нашем все обратились лицом к нам. Старший чиновник что-то спросил нас на французском наречии. Мы в ответ сказали ему: „консул Моску!“ „Моску консул — но. Франси консул!” И он указывал пальцем на свое правление. С тем и вышли мы от них.

— „Теперь в какую сторону пойдём?" — сказал я. — „Дойдем до базару, может быть чего увидим для нас нужное", — ответил Максимычев. Пришли на базар, где нам потребовалось мелких местных денег. Подошли мы к столу меняльщика, я подал ему золотую монету 7 р. 50 к. Он насчитал серебряных денег 8 р. 20 к. и подал мне. Вероятно, русскую монету он признал за английскую, которая ценится 9 р. 60 к. Малаец полагал, что меня обманул на 1 р. 40 к., но между тем передал мне 70 коп. — „Не всегда же им нас обманывать, вдулся и сам по своей неправде", сказал я. Подошли к торговцам, купили овощ в виде репы, вкусом превосходнее. Подал я торговке серебряные 25 коп. и попросил на них сдать мелкими. У торговки местные деньги, на которых в середине четырехугольные дыры, все надеты на шнурок. Долго считала она дырчатые деньги, наконец отдала мне всю вязанку. — „Ничего, за одну монету дала фунтов 7 овощу и вязанку денег“, сказал я.

Местный народ ходят нагие, как и в Сингапуре, но только здесь носят на голове широкие шляпы, как зонтики. Во рту у них имеется какой-то состав, в виде крови; часто плюют. Базар и все улицы оплеваны; можно подумать, что какое-нибудь животное, крепко раненое, бежало здесь и облило, кровью. Употребляют в пищу всяких нечистых животных: в лавках для продажи висят копченые кошки, собаки, крысы и т. п.

С базару пошли мы обратно к пароходу. На пути местные жители смотрели на нас, как на каких чудовищ. Дети (и подростки) от 8 до 20 л. толпились и шли за нами. Мы заметили, что в их глазах кажемся страшными, и шли с целью мешкотно, не один раз приостанавливаясь. Ребята сначала старшие младших подталкивали к нам ближе, которые со слезами от нас бежали без оглядки. Наконец осмелились некоторые: при остановке нашей подходили к нам, глядели нам в лицо. Один, лет 20, ощупал руками наши бороды и под бородой глазами оглядел наши шеи. Чего искал туземец под нашими бородами? Или думал он, что под бородами на месте горла нет ли у нас другого рта? Вероятно, этот народ не видал русского человека, поэтому они и дивились.

Вышли из города. На пути попалось место болотистое и лесное, но дорога набучена щебнем. Невдалеке от дороги (сажень 10) на пеньке срубленного дерева сидела обезьяна. Максимычев бросил в нее грецким орехом. Орех упал у самого пенька; обезьяна спрыгнула с пенька и, взявши орех, начала его разгрызать, потом положила его на землю и ударяла в него камнем. Но так как местность была болотистая, то орех забивался в землю; обезьяна снова взяла его, положила в воду мочить и, вынув его из воды, начала грызть. Подивились мы её смыслу и пошли своим путем к пароходу.