Через два дня после фюрстенбергской встречи правительство обсудило, как это сформулировал министр внутренних дел барон фон Гайль, «эксперимент образования правительства во главе с Гитлером» 5. Шлейхер держался выжидательно. «Разумеется, следует, — весьма неопределенно заявил он, — в ходе переговоров попытаться заставить нацистов отказаться от требования канцлерского поста»6.
Гайль, которого Шлейхер хотел заменить Грегором Штрассером, «эксперимент» с канцлерством Гитлера отклонил. Он подчеркнул, что возглавленное фашистами правительство «вызовет острейшее сопротивление слева», а это поневоле означало бы «возврат к парламентарной системе со всеми ее ошибками и недостатками». По его мнению, необходимо было прежде всего сохранить правительство Папена, одновременно усилив его «содействием и участием национал-социалистов», начать «борьбу против строптивого рейхстага», распустить его без назначения новых выборов, а в остальном положиться на рейхсвер и прусскую полицию7.
К этой точке зрения более или менее категорично присоединились все другие министры. Министр иностранных дел Нейрат высказал насчет назначения Гитлера канцлером «серьезнейшие опасения». Министр экономики Варм-больдт заявил: нацисты, пришедшие к руководству, представляют собой большую опасность, чем в оппозиции8. Сам Папен, хотя и не занял четкой позиции, еще утром того же дня сказал Гиндеибургу: «Гитлер не способен даже твердо держать в руках свою собственную партию, не говоря уж о тол), чтобы править в ней», а потому для управления страной совершенно непригоден9.
С нетерпением ожидавший ответа Шлейхера нацистский главарь узнал об отклонении своих требований утром 13 августа 1932 г., когда он вместе с Релюм и Фриком был принят генералом и Папеном, а во второй половине дня — рейхспрезидентом. Ему был предложен пост вице-канцлера, а НСДАП — одно или два министерства (вероятно, министерство внутренних дел для Грегора Штрассера и еще одно министерство — для Геринга). Гитлер, уже почти уверовавший в близкую победу, пришел в ярость. Он воспринял как личное оскорбление, что над ним, «фюрером», будет стоять какой-то рейхсканцлер!
Но еще больше был он возмущен потому, что неудача переговоров грозила нацистской партии тяжелым кризисом. Ведь многие из шедших за нею избирателей начинали задавать себе вопрос, за ту ли партию они отдали свои голоса, поскольку НСДАП, несмотря на беспрецедентное в истории большинство в парламенте, оказалась неспособной завладеть правительственной властью. Надеявшиеся на государственный переворот и «национальную революцию» банды коричневых громил выражали недовольство «унизительной» и к тому же безуспешной кухонной возней со старыми политиками, которая в их глазах низводила нацистское движение до уровня обычных «партий [веймарской] системы».
Когда же через несколько дней после 13 августа отданный Ремом секретный приказ о «марше на Берлин» и об аресте руководителей рабочего класса был отменен Гитлером, который к тому же объявил двухнедельный «отпуск» всем частям СА |0, от НСДАП снова стали отпадать отдельные оппозиционные группы. Правда, поначалу спиной к ней повернулось всего несколько сот или тысяч человек, но можно было вскоре ожидать массового отхода от свастики.
Однако самым тяжелым для Гитлера было то, что все более углублялась трещина в самой фашистской руководящей верхушке. Грегор Штрассер видел в результатах переговоров подтверждение своей концепции и уже вскоре на митинге «Национал-социалистской производственной организации» в «Спортпаласте» (октябрь 1932 г.) публично выступил с предложением предоставить возможность участвовать в переговорах о включении нацистов в правительство не только уже привлеченному к ним Центру, но и немецким националистам и даже реформистским лидерам Свободных профсоюзов. Противники же Штрассера требовали еще большей неуступчивости и делали все для того, чтобы сжечь мосты, соединяющие их с вновь предложенными партнерами по переговорам. Геббельс обзывал правительство скопищем «реакционеров, нанесших удар кинжалом в спину» нацистам и заявлял, что они «в данный момент опаснее самих марксистов». В интересах НСДАГ1 он провозглашал борьбу «против клики одержимых манией величия реакционеров и эгоистичных саботажников национальной воли к свободе, окопавшихся в гугенберговском лагере»11.
Перед антифашистскими силами стояла задача использовать растущий кризис нацистской партии и обострение противоречий в реакционном лагере, чтобы привести массы в состояние боевой готовности против участия фашистов в правительстве, расширить зачатки единства действий рабочего класса и заставить нацизм перейти к обороне. Хотя руководство Коммунистической партии, естественно, не знало подробно о тайных беседах Гитлера со Шлейхером и о переговорах между НСДАП и Центром, оно правильно оценило эту закулисную игру. 22 августа ЦК КПГ разослал всем окружным комитетам циркулярное письмо |2, озаглавленное: «Накануне нацистской коалиции во всем рейхе? Немедленно подготовить забастовки протеста и массовые демонстрации!» Шлейхер, Папен и желаемый партией Центра правительственный союз с фашистами были охарактеризованы в письме как опаснейшая угроза жизненным основам народа и революционным рабочим организациям. «Политические требования, — говорилось в этом документе, — таковы: долой нацистское коалиционное правительство! Покончить с фашистской диктатурой! Распустить СА, закрыть нацистские казармы! Политические лозунги таковы: ни одного пфеннига сокращения заработной платы! Защита тарифных ставок!
Никакой трудовой повинности, никакого принудительного труда! Отмена всех чрезвычайных распоряжений!»
Выдвигая все эти требования, коммунисты ориентировались на сочетание антифашистской борьбы с отпором наступлению предпринимателей и правительства в социальной области. По их инициативе с начала сентября стала расти волна забастовок против отданных правительством Папена чрезвычайных распоряжений насчет так называемого оживления экономики и подрыва законодательства о тарифах, при помощи которых придавалась видимость законности всякого рода сокращениям заработной платы. Начала вырисовываться такая ситуация, в которой предприниматели оказывались уже не в состоянии осуществить на деле санкционированные правительством меры по ликвидации тарифного права и отстранению профсоюзов на предприятиях. Частичные успехи в этих боях позволяли рабочим все больше осознавать силу своего класса и необходимость в едином строю бросить ее против затмевающей все остальное опасности фашизма и готового идти на сотрудничество с ним правительства.
Ведшиеся под знаком Антифашистской акции со все большим успехом оборонительные бои против нацистского уличного террора укрепляли возникавшее во многих местах на локальном уровне пролетарское единство действий. В комитетах единства и в отрядах красной массовой самозащиты росло убеждение: самое насущное веление времени — отбросить в сторону все, что разделяет братьев по классу — коммунистов и социал-демократов, и сконцентрировать все без остатка силы на борьбе против фашизма. Действуя в этом духе, коммунисты неустанно подчеркивали: всех социал-демократов, готовых оказать отпор нацизму, они считают своими равноправными товарищами и готовы сами без всяких оговорок вместе со всеми антифашистски настроенными трудящимися бороться против гитлеризма.
Это подчеркивалось во многих документах Антифашистской акции. Так, в одной листовке Общегерманского комитета Антифашистской акции, содержавшей директивы для самообороны, о защите рабочих и охране рабочих организаций и их собственности от фашистских нападений, говорилось: «Ни в коем случае нельзя делать никакой разницы между собственностью, принадлежащей коммунистам, социал-демократам, РПО (революционной профсоюзной оппозиции. — В. Р.) или свободным профсоюзам.
Здесь следует придерживаться принципа, выдвинутого товарищем Эрнстом Тельманом: коммунисты борются вместе с социал-демократическими рабочими, рейхсбан-неровцами и христианскими рабочими в рамках Антифашистской акции против нацизма — всегда, а вместе с фашистами против СДПГ или рейхсбаннеровцев — никогда!» 13