Но всеобщая забастовка, которая парализовала бы всю экономическую жизнь, могла состояться только при том условии, что за нее выступили бы также социал-демократическое руководство и шедшие в его фарватере свободные профсоюзы.
На такое решение надеялись не только миллионы членов социал-демократических профсоюзов. Объявления всеобщей забастовки требовали целые производственные и местные группы АДГБ и даже отдельные отраслевые профсоюзы. Однако руководство АДГБ и в тот решающий час подтвердило свой союз с буржуазными организациями и откровенно антикоммунистическими политиками — сторонниками соглашательской линии. Вместе с христианскими и так называемыми (по фамилиям их реформистских создателей) гирш-дункеровскими профсоюзами оно в своем воззвании призвало массы, несмотря на «последние политические события, сохранять благоразумие».
Как и правление СДПГ, профсоюзное руководство утешало себя предстоящими выборами в рейхстаг, а также ожидаемым решением имперского суда по вопросу об антиконституционном смещении прусского правительства. Оно предупреждало, что момент для действий «не может предписываться врагами профсоюзов», и старалось всячески подогреть антикоммунистические настроения61.
Эта клевета на готовый к борьбе революционный пролетариат в момент наступления реакции по всему фронту способствовала углублению рва, существовавшего между коммунистами и социал-демократами. К ненависти коммунистов против заговорщиков, осуществивших государственный переворот в Пруссии, против рейхсвера и фашистов добавился теперь и их справедливый гнев против реформистских капитулянтов, а социал-демократические рабочие, большинство которых понимало, что надо действовать, поддалось опасению, будто спонтанная поддержка коммунистических требований может привести к расколу СДПГ и АДГБ, а тем самым к полному бессилию самой крупной рабочей организации.
Многочисленные воспоминания и другие свидетельства современников говорят о растерянности, отчаянии и ожесточенности рядовых социал-демократов, разочаровавшихся в своих руководителях. Например, социал-демократические рабочие, «рейхсбаннеровцы» рассказывают о том, как они до поздней ночи 20 июля с нетерпением ожидали любой новости, как они до последнего момента надеялись, что вот-вот раздастся призыв к борьбе. Даже полицейские части, построенные перед зданием Берлинского полицей-президиума, терпеливо ждали до позднего вечера приказа выступить против путчистов.
Важнейшим результатом событий 20 июля 1932 г. явилось разочарование многомиллионной массы сторонников социал-демократии, широко распространившееся среди них чувство своей беспомощности перед лицом реакционного насилия.
Итак, генеральная репетиция прошла для Гитлера без помех. Геббельс с удовлетворением записал в своем дневнике: «Все развертывается по плану… Красные свой решающий час упустили».
Глава шестая
«Конституционное» попрание конституции
Сколь ни изощренными были замыслы генерала Шлейхе-ра, он не предвидел, что выношенный им «удар по Пруссии» приведет к значительному ограничению его собственной свободы политических действий и, следовательно, к крушению его плана самому стать ключевой фигурой в передаче власти Гитлеру. Если в результате «вероломства» Папена в отношении Брюнинга партия Центра и без того оказалась противницей нового кабинета, созданного как орудие Шлейхера, то государственный переворот в Пруссии, направленный также и против этой крупной католической партии, участвовавшей в прусской правительственной коалиции, свел на нет последние возможности взаимопонимания между ее руководством и правительством.
Теперь Папен мог рассчитывать только на поддержку немецких националистов, число поданных голосов за которых на выборах в рейхстаг 31 июля достигло, однако, своей абсолютной нижней точки за все время существования Веймарской республики. Первый и единственный раз она получила вдвое меньше голосов, чем партия Центра (2,2 млн. по сравнению с 4,6 млн.). Тем самым позиция канцлера и направлявшего его действия военного министра на предстоящих переговорах с фашистами оказалась настолько ослабленной, что о дирижерской роли Шлейхера в передаче правительственной власти нацистам теперь едва ли могла идти речь. И еще менее могла идти о ней речь, когда Центр, пользуясь изоляцией Папена и готовясь к желанному партнерству с Гитлером, сам попытался осуществить перевод стрелок на путях, ведущих фашистов к власти. Сразу же после выборов руководство этой партии начало сначала в Пруссии, а потом и в общегерманском масштабе переговоры с НСДАП о создании черно-коричневого, т. е. католическо-фашистского, правительственного блока.
Из июльских выборов в рейхстаг, в результате которых коммунисты получили 5,3 млн. голосов (почти на 700 тыс. больше, чем в 1930 г.), а социал-демократы — около 8 млн. (на 600 тыс. меньше, чем два года назад), Центр вышел единственной, кроме НСДАП, буржуазной партией, имевшей прирост голосов. Народная партия, Хозяйственная партия, Государственная партия, «Ландфольк» и Христианско-социальная партия, которые в 1930 г. еще собирали от 900 тыс. до 1,7 млн. голосов каждая, потерпели сокрушительное поражение и превратились в малозначительные осколочные партии.
Избирателей, голосовавших за эти партии, поглотила НСДАП, в которую устремились многие прежние сторонники Немецкой национальной народной партии и, как и в 1930 г., многие молодые избиратели. В сравнении с предыдущими выборами нацистская партия сумела более чем вдвое увеличить число поданных за нее голосов (с 6,4 до 13,7 млн.) и теперь имела в рейхстаге 230 депутатов вместо 107. Таким образом, она стала самой сильной партией в германском парламенте за всю его историю.
И все же итоги выборов сигнализировали о начавшейся стагнации влияния нацистов на массы. Если на протяжении предыдущих трех лет избирательный корпус нацистов (это было заметно из месяца в месяц на выборах в ландтаги и коммунальные органы) непрерывно резко возрастал, то за три с половиной месяца после вторых президентских выборов фашисты приобрели всего 300 тыс. новых голосов. И это несмотря на невиданный ранее размах их пропаганды, использование самой современной по тем временам пропагандистской техники, применение ловкими ораторами всевозможных демагогических трюков, несмотря на предпринятый Гитлером новый (уже третий по счету) «полет над Германией», несмотря на жесточайший уличный террор в сочетании со всеми мыслимыми методами запугивания политических противников.
Нацистскому руководству и закулисным покровителям фашистского движения, как и противника!«фашизма, было ясно: влияние коричневых на массы уже достигло высшей точки. Было ясно и то, что в условиях парламентарного режима, существования легальных рабочих партий и еще не до конца подавленной оппозиционной прессы привлечь сколько-нибудь значительное число новых своих приверженцев из тех слоев населения, которые устояли перед вербовкой и угрозами, нацистам не удалось бы. Это относилось не только к рабочему классу, но и к католическим кругам, к прогрессивной интеллигенции, части либеральной буржуазии. С такой задачей можно было справиться только после установления открытой фашистской диктатуры — разгрома легальных рабочих организаций, превращения ничем не замаскированного террора в «нормальный» инструмент государственной политики, унификации прессы, тотальной нацификации всего информационно-пропагандистского дела, на волне упоения одержанной победой.
«Генеральная репетиция», устроенная 20 июля 1932 г. в Пруссии, убедила нацистского главаря и его шайку, а также влиятельнейших монополистов, стремившихся не только к участию фашистов в правительстве, но и к их руководящей роли в нем, что социал-демократическая партийная верхушка в случае передачи правительственной власти Гитлеру свяжет по рукам и ногам идущие за ней массы своей политикой непротивления и тем сорвет единое антифашистское сопротивление пролетариата. Отсюда вытекал вывод: время для перехода к установлению диктатуры назрело. К тому же выборы 31 июля показали: массово-политические предпосылки для призвания к власти гитлеровского правительства в дальнейшем не улучшатся, а ухудшатся, а потому теперь нужно действовать.