— А ну-ка, подержи! Вот так.

— Чего глаза выкатил!

— Получается?

— Сейчас попробую!

«Кто эти ребята? — подумал Джевдет. — Наверное, те самые малыши, которые когда-то бегали за мячом, вылетевшим за ворота, или зашивали у сапожника порвавшуюся покрышку, носили записки с вызовом футбольной команде соседнего квартала, ждали ответа, а получив его, запыхавшись, прибегали назад и кричали: „Джевдет-аби! Они согласились!“»

Джевдет подошел к двери. Осторожно выглянул. Так и есть — это они! Вот внуки парикмахера Лятифа и Хасана Тахсина, сын лавочника, сын мясника, внук ткача… В руках у них был грубо залатанный футбольный мяч. Когда-то эти мальчишки, столпившись на краю поля, с волнением следили за игрой, дрались за право принести попавший за черту мяч; замирали от восторга, слушая, как он читал им какую-нибудь книжку о приключениях.

Значит, малыши выросли? Теперь они завладели этим местом, этим футбольным мячом? Но какие беспомощные! Все еще не умеют заправить сосок под покрышку! Джевдет чуть было не спрыгнул вниз и не крикнул: «А ну-ка, дайте сюда! Вот как нужно! Эх, вы!»

Он снова задумался.

Да, когда-то и они точно так же с утра, еще до начала занятий в школе, собирались на этом же месте, надували мяч и играли. А что было, когда договаривались о матче с ребятами соседнего квартала! В такие дни они и вечером, после школы, дотемна не расставались с мячом. А иногда даже убегали из школы! Особенно если играли на поле противников, в нижнем квартале. Тогда уж никак нельзя было проиграть. А если проигрывали — беда! Болельщики улюлюкали, кидали в них гнилыми помидорами, баклажанами. Другое дело, когда команда возвращалась в квартал с победой! Со всех сторон раздавались возгласы: «Молодцы! Бра-во! Ура-а!» И каждому было уже наплевать, если его поколотит отец и посадит в сарай с углем.

— Эх, никак не получается!

— Может, бросим? Сабахиттин придет, и тогда поиграем!

— Ну, а если бы не было твоего Сабахиттина?

— Все равно никто не может так заправить сосок, как он!

Джевдет не вытерпел и спрыгнул к ним.

— А ну-ка, дайте сюда! Вот как нужно!

Ребята растерялись. Чего-чего, а уж этого они никак не ожидали. Потом, придя в себя, обрадовались:

— Джевдет-аби, Джевдет-аби пришел!

— Да здравствует Джевдет-аби!

— Откуда это ты?

— Когда ты пришел, Джевдет-аби?

Джевдет быстро заправил сосок, выпрямился.

— Видал? Вот как нужно!

Все хором закричали:

— Да здравствует Джевдет-аби!!!

Мяч сразу же был забыт. Мальчики с любопытством разглядывали Джевдета. Со всех сторон сыпались вопросы.

Джевдет, так же как и в далекие дни, снова сидел на камне — на том самом камне, вокруг которого тогда собиралась детвора и слушала затаив дыхание его истории. Он ни на кого не смотрел и не торопился рассказать о том, что с ним произошло: он презирал этих малышей. Ведь он сидел в тюрьме и знал, что такое тюрьма. Не испугался Козявки, убившего человека, который курил гашиш, играл в карты и делал что хотел с такими, как он, Джевдет.

Кто-то из ребят спросил о тюрьме: такая ли она, как в «Кругосветном путешествии двух мальчиков»?

— Нет, совсем не похожа… — насупился Джевдет. — Попробуйте попадите туда и увидите. Клянусь аллахом, и двух дней не сможете вытерпеть!

— А как же ты вытерпел, Джевдет-аби?

Джевдет вспыхнул:

— Чего вы равняете меня с собой? Сосок еще не умеете заправить в покрышку!

— А заключенные, какие они, Джевдет-аби? — робко спросил какой-то малыш.

Джевдет задумчиво смотрел вдаль. Ребята, боясь пошевельнуться, ждали ответа.

— Был там такой Козявка… вожаком себя считал! — наконец проговорил Джевдет. — Скажет чего-нибудь сделать, попробуй не сделай так, как он хочет!

— Козявка? Это жук такой, Джевдет-аби? — спросил курносый мальчуган.

— Какой такой жук?

— Ну страшный… с усами… таракан!..

Ребята покатились со смеху. Джевдет толкнул паренька.

— Авел, ты что, спишь?

— Нет, ей-богу нет, Джевдет-аби!

— Это парень… моего возраста. — Прозвище у него такое — Козявка. Он попал в тюрьму за то, что убил человека. Самые уважаемые в тюрьме люди те, что попадают туда за убийство. Поэтому он ко всем ребятам приставал. И ко мне тоже… Но потом…

Джевдет остановился. Улыбнулся. Он хотел, чтобы его упрашивали. Тогда он будет рассказывать дальше.

— Что было потом, Джевдет-аби?

Джевдет сощурил глаза.

— «…Ах, вот как, — думаю, — значит, и ко мне тоже!» Как дал ему по башке пару раз — и готов!

— Ну и что?

— Как что? Плюхнулся на пол! Если бы его не вырвали у меня из рук — крышка! После этого весь форс пропал. В камере начали над ним смеяться. А мне стало жалко его. И вот я помирился с ним. Друзьями стали…

— Если бы вас не разняли, ты убил бы его, Джевдет-аби?

— Убил бы. И уж тогда не вышел бы из тюрьмы.

— До самой смерти?

На глазах у Джевдета навернулись слезы. Он вспомнил прощание с Мустафой. Сколько ему еще сидеть в тюрьме? Наверно, очень долго.

— Потом мы рассказали о Козявке начальнику тюрьмы. И тот позволил ему работать в столярной мастерской.

— Кто это «мы», Джевдет-аби?

— Я и Хасан.

— А кто такой Хасан? Заключенный?

— Да. Тоже хороший парень, но… В общем потом расскажу…

— Расскажи сейчас, Джевдет-аби!

— Нет, не буду.

— Почему?

Он, конечно, рассказал бы им о Хасане, даже о том, что тот хотел помешать ему уехать в Америку. Но не успел этого сделать. Мальчики разнесли по кварталу весть о появлении сына Ихсана-эфенди, и к «Перили Конаку» уже спешил, опираясь на палку, Мюфит-эфенди. Джевдет встал и, не ожидая, пока старик подойдет, кинулся ему навстречу. Подбежав, он схватил его старческую высохшую руку, поцеловал.

— Будь счастлив, сынок!.. Да убережет тебя аллах от таких плохих дней!

Мюфит-эфенди сильно постарел.

Джевдет и Мюфит-эфенди вместе с малышами, не отстававшими от них ни на шаг, дошли до квартальной кофейни. С наступлением теплых весенних дней старики снова перебрались в садик под большое дерево. Здесь сидели Хасан Тахсин, парикмахер Лятиф и другие жители квартала. Грелись на солнышке, пили чай, кофе, курили наргиле. Все уже знали об аресте Адема и со дня на день ожидали возвращения Джевдета. «Пусть больше этого никогда не повторится, сынок!» — желал каждый Джевдету. Расспрашивали о здоровье, о том, что ему пришлось перенести в тюрьме. Джевдет отвечал спокойно, с большим достоинством.

Перед ним поставили чай, бублики, брынзу. Едва он принялся за еду, как вспомнил о лотке. Эх, забыл! Выскочив из-за стола, он побежал к «Перили Конаку».

— Уж не провел ли бедняга там ночь? — забеспокоились старики.

Джевдет не сказал им правды. Он побаивался, что тогда его начнут опекать и, конечно, помешают уехать в Америку.

— Я ночевал у Кости и жить у него буду, — ответил он. — А сюда пришел рано утром.

— Ну, сынок, — положил ему руку на плечо Мюфит-эфенди. — Что ты теперь будешь делать? Чем займешься?

Не успел Джевдет открыть рот, как послышался голос:.

— Мы поедем в Америку!

Все обернулись и увидели Джеврие.

— В какую такую Америку? Что ты говоришь?

— Врет она, — с гневом сказал Джевдет, — врет!

Джеврие сердито вскинула головку:

— Вру? Ты говоришь, я вру, Джевдет-аби? Значит, ты меня обманывал?

— Замолчи!

Джеврие рассердилась. Почему она должна молчать? Разве они не поедут в Америку? Ведь Джевдет сам говорил, что они заберутся как-нибудь ночью на большой пароход, спрячутся. И когда будут в открытом море…

— Разве мы не поедем? Разве ты не будешь Храбрым…

— Кем? — удивленно поднял брови Мюфит-эфенди.

— Скажи сам, Джевдет-аби!

Сидевшие в кофейне люди с любопытством смотрели на Джевдета. Нет, маленькая цыганка не лжет, здесь что-то есть. Все представления об Америке парикмахера Лятифа ограничивались несколькими виденными когда-то, очень давно, цветными открытками, на которых были изображены высокие (уже и не вспомнить, во сколько этажей) дома, полосатый флаг со звездами и, кажется, высокого роста светловолосые американцы. Хасан Тахсин и Мюфит-эфенди знали немного больше. Хасан Тахсин помнил, что американцы воевали на стороне Антанты, и кое-что слышал о «четырнадцати пунктах» президента Вильсона[63]. Кроме того, была у него книжечка об Америке, написанная еще старым, арабским алфавитом[64].