За стеклянной матовой перегородкой сидел высокий красавец кассир, на столе у него лежал томик стихов Омара Хайяма. Он сердито поглядел на посетителя.

— Чего тебе? — неприветливо спросил он.

Муртаза протянул ладонь с жетонами, дескать, нельзя ли их поменять?

— Запрещается! — еще громче отрезал кассир, он хотел, чтобы голос его был слышен в кабинете директора. — Ты что, не знаешь последнего распоряжения господина директора? Не имею права обменивать!

— Кто это там? — крикнул директор из глубины помещения.

— Ночной надзиратель, эфенди, — ответил кассир.

— Чего ему?

— Принес жетоны, но я ему сказал о вашем последнем циркуляре.

— Пришли-ка его ко мне.

— Зайди в кабинет, господин директор зовет тебя.

Войдя в кабинет, Муртаза застыл по стойке смирно, крепко зажав в кулаке жетоны.

— Так, чего тебе?

Муртаза с трудом проглотил комок, застрявший в горле, и собрался рассказать о том, что у него заболела дочь и ее надо показать врачу, а за визит надо заплатить, но фабричный доктор не принимает фабричные жетоны. И еще он хотел сказать, как ночью задержал вора, честно выполнив свой служебный долг, и сделал он это, вовсе не рассчитывая на вознаграждение. И что уже сутки, как он на ногах, и от бессонной ночи глаза ему немилосердно щиплет… Но директор не стал даже ждать его объяснений.

— Ты разве не знаешь, что кончилась эта мода? Все, больше менять жетоны не будут. Они только для того, чтобы покупали в кооперативе.

От головной боли у Муртазы задергалась бровь. От обиды, усталости, нервного напряжения все поплыло перед его глазами. Директор, на которого он силился смотреть не мигая, вдруг стал меняться, то наваливаясь на него великаном, то удаляясь далеко-далеко и превращаясь в карлика.

— Ну а теперь шагом марш! — закончил свое выступление директор.

Только эти слова и услышал Муртаза. Он отдал честь и вышел. Тут же в кабинете возник главный бухгалтер.

— Этот кассир, бей-эфенди, корчит из себя великого умника. Я надеюсь, запрет не распространяется на служащих? Скажите ему, пожалуйста…

— Конечно, конечно! — согласился директор. — Исключая служащих и мастеров. С ними все расчеты, как и прежде. Нури-бей! — окликнул он кассира.

— Слушаю вас, эфенди. — В дверях появился кассир, застегивая пуговицы пиджака.

— Что касается обмена господам служащим и мастерам, то все остается по-прежнему…

— Не беспокойтесь, бей-эфенди. — Кассир понятливо кивнул головой. — Вы и в прошлый раз об этом говорили.

Директор поглядел на главного бухгалтера, тот на директора, затем оба посмотрели на кассира… Они понимали друг друга очень хорошо, без слов…

Когда Муртаза появился в лавке квартального бакалейщика, он застал там Нуха. У контролера даже сердце екнуло при виде Муртазы, который шел прямо на него, будто ничего не видя.

— Послушай, ты совсем уже спятил! — сердито сказал Нух. — Какого дьявола тебя понесло к техническому директору? Чего на меня стучал?

— Я выполнил свой долг!

— Какой еще долг? Я пожалел твоих дочерей, не стал писать на них рапорт.

— Ты обязан был написать рапорт… Служебного долга не выполнил…

Нух долго глядел на Муртазу, качая головой.

— Что тебе ответить, сын мой? Что сказать господину нашему, аллаху, создавшему тебя?

Муртаза даже не слышал, что говорит Нух.

— Человек тебе доброе дело сделал, — вмешался в разговор бакалейщик, — не донес на твоих дочерей. Нух не хотел и не мог совершить подлость. Да что, души у тебя нет? Иль в тебе не человечья кровь течет? Никакого разуменья!

— Ох-хо-хо! — вздохнул горестно Нух. — Что толку с ним разговаривать. Да, стану я жертвой своей доброты. Не заступись я тогда за него, не вмешайся, Азгын из него всю кровь выпустил бы, право, ей-богу! Это по его вине Азгына с фабрики выгнали, — сказал Нух бакалейщику; потом посмотрел на Муртазу и спросил: — Ты что, смерти своей ищешь, что ли? Или жизнь надоела? Что ты всем суешь палки в колеса? Лопнет у людей терпение, убьют тебя, честное слово, убьют!..

— Душа моя принадлежит аллаху! — ответил Муртаза. — Волков бояться — в лес не ходить!

В лавку заглянул Рыжий Ибрагим, попросил отпустить ему хлеба и пастырмы.

Муртаза подошел вплотную к бакалейщику и, отведя его в сторону, показал жетоны.

— У меня их тут на пять лир.

— Ну и что?

— Дочь к доктору отнесу.

— Неси, кто мешает.

— Доктор берет только наличными.

— Так тебе обменять их?

— Очень было б хорошо.

— Только, знаешь, я беру проценты.

— Тебе жетоны надо поменять, Муртаза-эфенди? — полюбопытствовал Рыжий Ибрагим.

Муртаза ничего ему не ответил, потому что технический директор, недолюбливавший этого ткача, не раз предупреждал: «За этим бездельником приглядывай, он рабочих подстрекает. Будь начеку!»

— За пятилировые жетоны я даю всего четыре, — сказал бакалейщик.

— Давай твои жетоны, мне все равно покупать в кооперативной лавке. Вот тебе пять лир! — влез в разговор Рыжий Ибрагим, протягивая Муртазе деньги.

— Не надо! — отрезал Муртаза и оттолкнул его руку.

И хотя Рыжего Ибрагима обидел этот отказ, вида он не подал. Муртаза отдал жетоны бакалейщику и, взяв четыре лиры, покинул лавку.

— Такой деньги найдет — с тобой, Ибрагим, не поделится, — проговорил Нух. — Этому типу доброта неведома. Слышал, какой он фокус выкинул?

— Нет.

— Дочки его обе спали на работе, около своего станка, я увидел, пошел предупредить его, как человека. Пожалел девчонок, не доложил техническому директору… А этот тип явился к директору и давай на меня клепать, дескать, вот он какой, не докладывает о безобразиях, что творятся на фабрике, долга своего служебного не выполняет! Это придумать такое надо!

— Ну и дела-а-а! И что ж, директор наказал их?

— Да нет, дорогой. Это все бесплатное кино — директор смотрит и только смеется…

Фабричный врач, выходец из Йемена, небольшого роста, чернявый толстяк, жил в благоустроенном квартале, на самом краю города. Поскольку врачам запрещена торговая деятельность, предприимчивый доктор договорился со своим старым приятелем, бывшим однокашником, который так и не доучился, бросив институт на четвертом курсе, и через него занялся коммерцией. По правде говоря, в это дело его втянул приятель. В один прекрасный день он заявился к нему и выложил кучу проектов, один заманчивее другого. Темно-зеленые глаза бывшего однокашника светились таким дьявольским лукавством, а голос так вкрадчиво рисовал картины баснословного и моментального обогащения, что доктор не устоял и выложил все свои наличные денежки, собственные сбережения и даже две тысячи лир, принадлежавшие его тетушке, одинокой вдове, которая берегла их как зеницу ока на саван… Доктор мечтал разбогатеть и открыть частную клинику на двадцать пять — тридцать коек. И правда, первое время комиссионная торговля овощами давала изрядную прибыль. Товар по дешевке скупали в провинции, везли в Стамбул или Анкару и там продавали в два-три раза дороже. Доктор вошел в азарт и не упускал случая похвастать умением увеличивать капиталы. Дело дошло до того, что как-то в местном клубе за стаканом вермута он рассказал своему другу об этой истории, закончив рассказ словами: «Надо найти болвана и уметь запрячь его в телегу, чтобы он работал и возил тебе денежки…» Но получилось так, что друг доктора был в приятельских отношениях с коммерсантом, бывшим студентом медицинского факультета, и рассказал тому об этой беседе во всех подробностях. Коммерсант ухмыльнулся в усы — он сидел, пил пиво, закусывая сыром «кашар», — и процедил: «Это еще мы посмотрим, кто кого запряг в телегу… Не желаете ли пивка?..» Когда же общий друг передал слова коммерсанта доктору, тот не на шутку встревожился, пригласил к себе компаньона, чтобы еще раз проверить все счета. И вот, когда торговые партнеры сидели, углубившись в бухгалтерские книги, раздался звонок в дверь. Доктор выглянул в окно и сказал: