— Добро пожаловать, дорогой ты мой! А ну, садись сюда! Скала, готовь чай!

Пока Скала с приятелями засыпал заварку, ставил воду на мангал, Капитан и Боби шушукались.

— Твоя говорит…

— Что говорит?

— Скоро ее срок кончится.

— Вернется в деревню?

— А куда же еще? Она, конечно, хотела бы обосноваться здесь, но…

— Давай снимем поблизости дом, я заплачу…

— Тогда порядок.

— Так и скажи ей. А захочет, может взять к себе мать.

— Хорошо. Скажу.

— Обручимся, станет моей законной женой.

— Говорит, буду ждать его, пока не выйдет на волю.

Капитан не скупился. Когда Боби являлся с чистым бельем, давал ему на чай и раз, и два, и три. Красотке Фатьме посылал на чулки, на отрезы для платьев, на лаванду и одеколон, не задаваясь вопросом, доходят ли его подарки по назначению. Он с нетерпением ждал дня, когда у Фатьмы кончится срок и они смогут обручиться.

Заложив руки за спину, целыми днями бродил он в одиночестве по коридорам, размышляя о Фатьме. Думал он о ней и по ночам, когда камера голых погружалась в сон, а он подходил к окну, устремляя взгляд на постройку под красной черепицей.

Разумеется, в доме, который он для нее снимет, Фатьма не могла жить одна. Если есть у нее мать, надо будет выписать и ее. А нет — он вызовет свою, которая давно ждет его в деревне под Ризе. Живя вместе с красавицей невесткой, будет оберегать ее от чужих глаз да приставаний. Есть на небе аллах: в один прекрасный день объявят амнистию или его перешлют в другую тюрьму, получше. В конце концов они соединятся с Фатьмой.

Больше всего ему нравилось мечтать о том, как он выйдет на волю. Никто не ждет, не гадает, и вдруг — амнистия. Распахиваются ворота тюрьмы, встречаются любимые. Выходит на свободу и он. Берет за белые руки свою Фатьму, которая ждет его у тюремных ворот со слезами на глазах. «Молчи, — говорит он ей, — не плачь. Видишь, я вышел? Теперь мы всегда будем вместе. Первым делом навестим мою мать. Идем!»

Они садятся в такси. Вздымая пыль, машина мчится по дороге в Стамбул. Минареты, свинцовые купола мечетей, Галата, пристань Каракёй, Принцевы острова — Стамбул! Фатьма никогда не видела такого огромного города. Пораженная и испуганная, она жмется к нему. «Не бойся, — говорит он ей, — я с тобой!»

Проведя ночь в гостинице где-нибудь в Сиркеджи или на Тепебаши, они садятся на огромный пароход. Минуют Босфор, и пароход начинает сильно качать на волнах Черного моря. Фатьму опять одолевает страх. Она ведь никогда не плавала на пароходе. Ей плохо, она боится утонуть. Капитану становится жаль Фатьму. Нет, лучше они поедут не на пароходе, а на такси. Даже если придется заплатить сто лир. Они садятся в машину и едут до самой деревни. Старая мать такого ждать не ждала. Лицо у нее еще больше сморщилось, глаза потускнели. Они припадают к материнским рукам. «Мама, — говорит он, — мамочка, я привез тебе невестку!»

Бедняжка не может сдержать слез. Прижимает сына с невесткой к груди, возносит хвалу аллаху, который даровал им наконец счастливые дни.

Но долго оставаться в деревне ему не с руки. Его жизнь связана с морем. Деньги на пропитание, на чулки и цветастые платья для Фатьмы, на развлечения, что ждут их в Стамбуле, он должен зарабатывать в море. С помощью земляков они находят в Стамбуле двухкомнатный домик где-нибудь в Джибали, Фенере или на Галате и поселяются там…

В подобных мечтах проходили за ночью ночь. Но когда наступало утро и отворялись двери камер, наваждение рассеивалось. В глаза глядела жестокая действительность семьдесят второй камеры. Впереди было еще двадцать бесконечных лет заключения. Дождешься ли амнистии? Или хотя бы перевода в лучшую тюрьму? Кто знает, может, ему никогда отсюда не выйти, не соединиться со своей Фатьмой?

От бессонницы и душевной боли, которую причиняли ему эти мысли, потемневшее лицо Капитана мрачнело, казалось, он вот-вот расплачется. Он выходил из камеры, и тогда уж его ни о чем не спрашивай. Он или не слышал, или взрывался как порох. Но стоило появиться Боби, как лицо его преображалось.

Боби, зная слабость Капитана, никогда не являлся по утрам с пустыми руками. Непременно приносил письмо «от Фатьмы». Получив бакшиш, вручал его адресату, пил чай да кофе, курил сигареты и, провожаемый ненавидящими взглядами Скалы и его товарищей, уходил восвояси.

Когда письма стали приедаться, от Красотки Фатьмы пришел подарок — дешевая табакерка, отполированная под орех. Капитан чуть не рехнулся от радости. Не выпускал табакерку из рук, ходил по камере из угла в угол, восхищался подарком, показывал его всем, ахал и охал, шутил, смеялся. Это было так непохоже на него, что все решили: и впрямь в уме повредился.

Слух об этом быстро облетел всю тюрьму, достигнув и ушей Фатьмы. Она знала, что в мужском корпусе ее имя треплют все кому не лень, и не сердилась на это. Но кто же этот Капитан? Она его знать не знала. При чем здесь она?

— Что это за человек? — раздраженно спросила она у Боби.

— Капитан!

— Какой Капитан?

— Да так, на парусной лодке плавал.

— Разве на лодке бывают капитаны?

— Псих. Воображает, что обошел весь мир на барже.

— Хорош собой?

Боби хмыкнул.

— Куда как хорош!

— Почему же он трепется обо мне?

— А кто о тебе не трепется, красотуля?

— Денежный?

— При деньгах.

Фатьма подмигнула:

— Познакомь!

— Страшный он, ей-богу! Как статуя!

— Неважно. Познакомь.

Боби осенило.

— Ну, — не отставала Фатьма, — познакомишь?

— Не подмажешь — не поедешь…

— Подмажу.

— Так подмажь!

— Ты познакомь, а за мной не пропадет.

— Шалишь, красотуля, плата вперед! А я уж найду способ.

Фатьма вытащила из-за пазухи одну из мятых бумажек в две с половиной лиры, заработанных на стирке.

— Держи!

— Аванс, не так ли?

— Ох, парень, с тобой надо ухо востро держать!

Боби помчался в семьдесят вторую камеру. Нашел Капитана:

— Что дашь, если устрою тебе свиданье с Фатьмой?

Капитан упал на колени:

— Спаси тебя аллах!

— Ладно, ладно! Если отвалишь полсотни лир, дело выгорит. Сам знаешь, надзирателям тоже надо в лапу дать.

Пятьдесят лир? Да разве это сумма? Он тут же вытащил деньги, отдал их Боби.

Задуманное Боби было не так уж сложно, чтобы связываться с надзирателями. Раз в неделю в тюремный лазарет приходил врач. Надо было устроить так, чтобы Фатьму и Капитана вызвали в лазарет одновременно, — только и всего.

Ни с кем не договариваясь, не заплатив никому ни куруша, Боби свел их перед лазаретом. В полутьме коридора грузный Капитан и в самом деле походил на статую. Смотрел себе под ноги. Молчал, словно немой. И весь дрожал от волнения.

— Ну, поговори же! Спроси, как здоровье! Чего молчишь? — сказал Боби. Капитан смутился еще больше.

Фатьму разбирал смех. Она протянула руку:

— Как дела, Капитан?

Белая, мягкая, как хлопок, ладонь коснулась его руки.

— Хорошо! — ответил он, обливаясь потом.

На этом разговор и окончился. Фатьма ушла. Но долго еще не могла успокоиться: расписывала товаркам, какое уродливое у Капитана лицо, как удивительно он похож на высеченную из камня фигуру.

— Ладно, — сказала Недиме. — Понятно, что он уродлив. Но и урод — божье создание! Ты вот завтра выходишь, попадешь в объятья своего дружка. А мы? Я не то что на Капитана — на семидесятилетнего старика согласна! Так-то, девка. Только бы сидел со мной рядом, курил. Да по ночам была бы спокойна: в доме мужик.

Вскоре Фатьма, отбыв срок, тихо покинула тюремные стены.

С болью в сердце следил Капитан из окна камеры, как уходила Фатьма. Много недель назад они договорились с Боби, что вскоре она вернется, поселится в снятой для нее комнате поблизости от тюрьмы вместе со своей матерью, а нет — Капитан вызовет свою.

Шли дни. Каждый раз, когда Боби появлялся в камере, Капитан с нетерпением спрашивал:

— Ну что? Почему не приезжает?