«Что случилось? Разбила его сердце?».

Я снова охнула.

«Оставь меня в покое, Мэй».

Мэй не понимала. И Ро не понимал, наверное. Они не могли осознать, что их безобидные заигрывания влияли не на нескольких людей. Я знала, как это им казалось. Для них я была строгой, бесчувственной… как лед.

Они не видели, не понимали, что это не только я. Я была тысячами других людей, из-за этого все мои действия становились рябью, как от камня, упавшего в озеро, создающего зримые и незримые последствия. Так всегда было и будет.

«Ты – страна».

Я убрала руки от лица, скрестила на груди, склонила голову. Так всегда было… но никогда не было так больно. Великий Свет, как бы я хотела стать ледяным камнем, каким меня все считали. Как было бы проще ничего не ощущать.

Половицы скрипнули в коридоре. Без стука или зова моя дверь приоткрылась. Я не успела встать или вытереть глаза. Я подняла голову, но на пороге был не Ро.

- Никто не запер мою дверь, - сказала тихо Джемма.

Я не могла ответить, понимая, что она, конечно, слышала все из-за стенки, что разделяла комнаты. Тихо и медленно она прошла в комнату и закрыла дверь за собой. Она пересекла комнату и опустилась на колени передо мной.

У меня не было ни эмоциональных, ни физических сил, чтобы прогнать ее за дверь. Я посмотрела в ее глаза, не могла придумать, что сказать. Она полезла в карман коричневого платья и вытащила платок, сложенный аккуратным квадратиком. Она вложила его в мои руки.

- Ты знала, - тихо сказала она, - что, когда я согласилась выйти за Селено, цена на кукурузную муку в Алькоро подскочила почти на триста процентов?

Я моргала сквозь слезы, борясь с вязким весом стыда в голове, чтобы определить, при чем тут это

- У нас есть маленькие пирожные, что мы готовим для особых случаев, может, ты о них слышала, - продолжила она. – Кукурузные пирожные в меде и с вареньем папайи. Когда мой народ узнал, что Седьмой король помолвлен, они поспешили пополнить запасы кукурузной муки, чтобы испечь эти пирожные. Но это было прошлой весной, в магазинах уже было мало кукурузы. Они забрали оставшееся. Цены выросли. Бедные люди, которым требовалась мука, вдруг не смогли ее позволить. Возросли кражи. Тем летом поля опустошали раньше, чем кукуруза дозрела. Телеги с кукурузой обворовывали, - она вытянула левую руку. – И все из-за моей помолвки.

Я посмотрела на ее кольцо, белый кристалл с множеством граней, слишком большое для ее пальца. Я посмотрела на нее, мои запутанные эмоции подавило осознание.

Ро не понимал.

Мэй не понимала.

Никто не понял бы.

А Джемма… поняла.

Я посмотрела на платок в руках. Наверное, он был из ее сундука – края были расшиты цветами замени Сиприяна, лиловый с золотом.

- Я чуть не начала гражданскую войну, - сказала я.

Она не давила на меня. Она сложила руки на коленях и молчала. Я закрыла глаза.

- Наверное, первая любовь всех путает, - сказала я. – Но после лет формальностей и дипломатии это потрясло. Я не знала, каково это, когда любят эмоционально. Только мой отец проявлял ко мне тепло, но он умер, когда мне было восемь. После этого мама знала, что времени ей осталось мало. Она вложила меня все для правления, не обращала внимания на моего брата Кольма, оставив его с книгами. Оставила Арлена няне. Все ради меня на троне. А потом она умерла, и все продолжилось троном, начавшись с моей коронации. А, когда мне исполнилось пятнадцать, я встретила Доннела, племянника одного из моих советников. Он был очаровательным, красивым, говорил мне то, чего еще никто не говорил. Что я милая, красивая, что я – для него. Я не могла думать, что учения мамы были важнее, чем те ощущения, что он во мне вызывал.

Я водила большими пальцами по вышивке на платке.

- Он сделал предложение после пары месяцев знакомства. При всем дворе в середине лета. Я запаниковала и сказала «да». Его семья радовалась – повыситься до монархии Люмена. Новости разнесли по всем островам до конца ночи. А на следующий день я пришла к Доннелу лично и сказала, что не готова, что мне нужно больше времени. Он не обрадовался.

- Он… ударил тебя? – спросила Джемма.

- Не физически. Он просто сказал… много гадостей, какие не забыть. Перевернул на голову все те милые прозвища, что давал мне. Смеялся над моим потрясением и болью, высмеивал меня за то, что я поверила, что это все может быть правдой.

«Глупая тощая девчонка. Купилась на это, да? Ты – никто без этой штуки на голове».

Я смяла уголок платка.

- Но это было только начало. Он ходил за мной по Черному панцирю. Он запомнил расписание и знал, когда может застать меня одну. Он попадался мне на глаза, куда бы я ни шла – сидел в саду, когда туда выходили окна, сидел в лодке на воде в паре ярдов от моей террасы. Это меня пугало. Я не могла работать, не могла сосредоточиться. Я боялась выходить из комнаты или раздвигать шторы.

«Прости, - сказал Ро. – Но он звучит как настоящий мерзавец».

Я прижала ладонь к глазам. Желудок сжимался от страха. Было даже приятно рассказывать это тому, кто мог понять. Но я не могла рассказать ей всего, то, что не знал даже Кольм. Как поцелуи Доннела и прикосновения из поражающих стали неприятными и пугающими. Как он ранил меня физически, не переходя к жестокости, как я плакала, пока меня не тошнило, пока он гладил кожу, а я не двигалась, не зная, как остановить его. Как он подносил мои пальцы ко рту и лениво посасывал, пока я в слезах перечисляла причины, по которым не готова выйти за него. Как Ама больше одной ночи была рядом со мной, обещая следить за дверями и окнами, пока я не засыпала.

Нет, я все еще не была готова этим делиться. Не здесь, не сейчас. Я потерла глаза, меня подташнивало.

- Наконец, я приказала ему покинуть Черный панцирь, вернуться к семье. Я уволила на всякий случай его тетю, моего советника. Она не была виновата, служила маме до меня верой и правдой. Но я прогнала ее, чтобы у Доннела не было связи с Черным панцирем. И тогда люди начали болтать, все от людей на пристанях до моих советников. Впервые после моей коронации народ начал задумываться, может ли эмоциональный подросток править страной в одиночку. Доннел был из семьи аристократов, у них было много друзей на островах. Он пустил истории о том, как я нестабильна, как легко на меня влиять. Наконец, часть моего народа подала совету петицию назначит регента, чтобы правил он, пока мне не исполнится двадцать. Совет отказал, хотя с небольшим преимуществом. И возмущенные обосновались в Озероте и отказывали пропускать торговые корабли в озеро. Они мешали поставлять жемчуг, пустили лодку с поставкой на север к островам, подожгли ее там и затопили. А потом они собрали парад и прошли по Черному панцирю.

Я вытерла платком уголки глаз.

- Я не забуду ту ночь. Я не спала, мы с советом обсуждали и спорили с заката до рассвета. К утру половина была готова принять петицию, несколько колебались. Всего пять лет, и это регент. В тот миг я поняла, что подвела маму. Все, что она делала – каждая секунда ее уроков, чтобы убедиться, что я смогу править сама, а не действовать как пешка. Вся ее работа, моя работа были испорчены из-за бездумной влюбленности.

- Что ты сделала? – спросила Джемма.

Я какое-то время молчала.

- Я скажу, что хотела сделать. Я хотела бросить их всех в тюрьму. Я хотела разрушить их семьи, их союзников и выгнать Доннела в Самну.

- Но ты этого не сделала.

- Нет. Они были правы, конечно. Я действовала не в интересах страны. Но я не могла согласиться и с идеей регента, это было не в интересах моего народа, особенно, если это был регент, назначенный Доннелом и его союзниками. Вместо этого я собрала несколько личных стражей и прошла к стене замка. Я слушала крики людей на меня. Когда они притихли, чтобы я могла говорить, я сказала, что ничего не исправить без диалога. Я дала им выбрать трех представителей. Я встретила их по одному. Я дала им выразить свое недовольство. Мы обсудили, как я могу лучше исполнить их требования.