Роммир погиб, но смерть его стала благом, ведь Совершенство узнало новое.

И благом же окажутся другие, все последующие.

Карл Олдинс. Через него Эстер научилась аккуратно удалять чужую память. Стирать целые эпизоды жизни, оставляя на их месте неоднозначные пробелы и многоточия. Седовласый мужчина получился прекрасным, на удивление стойким экземпляром. Но, в конце, и его мозг не выдержал, взорвавшись кровяным дождем внутри черепной коробки.

Грета Фирсини. Куколка, что могла стать бабочкой, если бы не плотный кокон из фобий и страхов. Эстер помогла ей избавиться от всех дефектов — излечила депрессию, навязчивость и арахнофобию. Грета едва вдохнула полной грудью, почувствовала, как легко и прекрасно жить на Земле, чтобы тут же задохнуться пылью — Совершенство вернуло все страхи, добавив немало новых. Фирсини покончила с собой.

Камилла Бонне. Утонченная и возвышенная. Дитя искусства. В 2040 ей исполнилось двадцать пять, и в тот же год она написала свою первую достойную картину. Рисунок был далек от идеала, невероятно далек от того, что могли создавать и создавали творцы по всему миру, но для начала — совсем неплохо. Под влиянием Эстер искусство Камиллы достигло небывалых высот всего лишь за пару недель. Девушка сама поражалась глубине, проработанности и красоте выходящих из-под пера картин. Настоящие шедевры, никак не соответствующие давнему скану Бонне. Дар Божий, не иначе… Но радость была недолгой. Совершенство забрало талант спустя месяц и две недели. При этом вычтя проценты, под корень вырвав саму возможность творить искусство. Навыки Камиллы исчезли, даже простейший натюрморт или пейзаж выходили невнятной кляксой, неряшливым уродством. Бонне отправилась вслед за Фирсини.

Кристина Эмберхарт. Жрица любви. Эстер нашла ее за несколько километров — на другом конце города, через Лиммат, в той части Цюриха, что за последний год приняла в себя тысячи и тысячи будущих членов Родства. Совершенство изучало город и живущих в нем людей, не покидая собственной кровати. А Кристина готовилась к своему непростому ремеслу, ожидая первого клиента. Эстер с любопытством следила за мыслями проститутки, рассматривала вспышки нейронов внутри примитивного мозга, когда волна эйфории захлестнула ее чем-то новым и неизведанным. Конечно, девушке был ведом секс — каждый день и каждую ночь кто-то где-то совокуплялся, но в подробности эмоций Эстер не лезла. Любовью занимались неподходящие кандидаты. А тут… Она ощутила мощнейший прилив удовольствия и обжигающий поток страсти. Почувствовала желание, настолько сильное и необузданное, что отдыхающий в соседней комнате Бастиан задышал тяжело и прерывисто, сквозь темную пелену сна принимая настроение дочери. Приемной дочери.

Она беззвучно соскользнула с кровати, а в другой части Цюриха клиент недорогой проститутки застыл в недоумении, пытаясь растормошить внезапно ослабевшую женщину. Эстер дошла до Себастьяна и легла рядом, приникнув к нему всем телом. «Все хорошо, папа. Все хорошо…»

Дамиан де Конинг, что увидел демонов во плоти и закончил свой путь в стенах лечебницы, под завязку напичканный нейролептиками и транквилизаторами. Матейс Янссенс, лишившийся зрения и слуха во время прогулки по берегу Цюрихского озера. Розалия Мас, одержимая фантомной болью, разрываемая на части агонией.

Много, очень много других имен. И все во благо. Во имя Совершенства.

Вот только Бастиан знал лишь об Александре Роммире. Остальные прошли мимо, ведь дочь заботливо решила, что не стоит тревожить отца такими мелочами. Эстер экспериментировала, ставила опыты, наблюдала и училась новому. Мощнейший разум, ненасытный до знаний и опьяненный могуществом, терзал обычных людей, с каждым разом все смелее и смелее выбирая жертву. Мучила ли совесть? Давило ли тяжестью осознание совершенных преступлений? Вспоминала ли она их имена?

В конце 2043 года Эстер поставила новую цель. Фантастическую. Невозможную. Она слишком увлеклась идеей, тщательно подошла к выбору испытуемого и пропустила очевидную угрозу, что уже не первый год маячила перед носом…

Восемнадцатого января 2044 пришло Родство. Эпицентр взорвался на востоке, но волна насилия уверенно шла на запад. Распространялась по миру, подобно страшной чуме, пока отец и дочь нежились в объятиях друг друга…

Он довольно осматривал результаты совместного труда.

«Ты молодец, родная».

Эстер доработала сканер, сделав его более компактным, быстрым и надежным. Она прописала новые алгоритмы обработки информации, заменила множество деталей, разобрав установку до мелких шурупов, и под чутким надзором Себастьяна протестировала обновленный образец.

«У меня хороший учитель», — подмигнула она. — «Ты тоже молодец».

Он потянулся, чтобы обнять свою любовь, когда стены и окна вздрогнули в первый раз. Что-то гулко ухнуло неподалеку. Оборудование в лаборатории посыпалось с полок.

«Что это?» — Бастиан огляделся. Все затихло. — «Что это было, Эстер?»

Нет ответа. Он повернулся к ней и сердце его упало. Прекрасные глаза цвета ирисов в ужасе округлились, слезы беззвучно стекали по щекам.

— Эстер? — позвал он. — Родная, что происходит?

— Я не увидела, — дрожащим голосом прошептала она. — Я не увидела, папа.

Взрыв, гром. Свист в ушах. Ощущение времени и места исчезло в густой пыли — часть потолка рухнула совсем рядом, едва не завалив обоих.

— Их так много… — выдохнула Эстер.

— Бежим! — закричал Себастьян. — Не стой! Бежим!

Они ринулись в коридор, повернули направо, где облако серой пыли не застилало проход, добежали до лестницы. Крики слышались повсюду, со всех сторон. Будто сами стены университета вопили от боли. Пролет, второй. Дверь на этаж распахнулась. Мужчина с пятнами крови на лице стоял в метре и злобно ухмылялся.

«Прости меня. Это моя вина».

— Я нашел его! — заорал незнакомец. — Майер здесь!

— Нет! — кто-то пронзительно закричал. Женщина. Девушка. Эстер.

«Нет! Нет! Нет!» — вторили мысли.

— Нет! — слово переросло в один протяжный звук, полный страха и отчаяния.

«Нет! Прочь!»

Боль сковала тело. В затылок словно вогнали гвоздь. Тьма наступала.

А Себастьян Майер не был к ней готов.

Глава 18. Другая сторона

Что-то кольнуло в бок. Сквозь сон ему слышались неразборчивые слова. Кажется, кто-то зовет по имени. Но говорит не «Энди» и даже не «Андрас», а сокровенное «Ди», что знала лишь одна девушка из далекого прошлого. Это неправильно. Так нельзя. Никто не может звать его «Ди», ведь та, что имела на это право, давно уже хранит молчание.

И вот вновь. «Ди», — сладкий голос. — «Просыпайся». Заманчиво, но… Возвращаться в угрожающий мир не хотелось. Особенно, после таких прекрасных снов…

Сначала он сидел на крыше, рядом с красивой девушкой. Это была Карен? Нет, определенно. Энди много говорил, потом много слушал, а потом… Возбуждение и похоть, секс, такой страстный и жаркий, а вместе с тем — нежный и чувственный…

— Да что ж такое то? — возмущение вперемешку с весельем и задором звучали в этих словах. — Тебя вообще не разбудить. Энди! Вставай!

Он открыл один глаз, затем второй. Медленно оглядел комнату, встретился взглядом с Тэйе и расплылся в самой нелепой из возможных улыбок. «Это был не сон», — подумал Андрас. — «Мать моя… Мы и правда вчера…»

— Ты будешь вставать, нет? — она игриво нахмурилась. — Или ты меня заманиваешь?

— Заманиваю? — хрипло ответил он и кашлянул, прочищая горло. — А что если так?

Тэйе улыбнулась. И улыбка эта была настолько чистой, настолько красивой, что Энди смутился. Уж очень давно он не видел чего-то столь же прекрасного. И невероятным казалось само происходящее, обстановка, сияющая в голове единственной, ослепляющей мыслью. Немым вопросом: «Так вот оно, счастье?»

— И все же, нет, — отрезала она. — Я не пойду к тебе, Андрас Ланге. Завтрак готов.

Он обижено поджал губы, собрался сказать какую-нибудь глупость, что наверняка заставила бы девушку передумать и нырнуть в его объятия, но Тэйе уже удалилась в кухню. Энди поспешно соскочил с кровати, натянул штаны, футболку, с неудовольствием отметив, что вещи пора бы постирать, и, тихо улыбаясь своим мыслям, отправился навстречу новому дню.