Однажды ночью, когда Гено стоял на лугу неподалеку от высоких деревьев, — а он часто облюбовывал себе такие места, откуда одним прыжком можно было оказаться в безопасности, в одну из таких ночей над ним неожиданно раздался крик неясыти:

— И-ю!

— Гено испуганно вздрогнул.

Неясыть слетела вниз и уселась на нижней ветке.

— Здравствуйте! Я вас испугала?

Гено разозлился и ничего не ответил.

— Вы испугались? — не отставала неясыть.

— Нисколько! — соврал Гено и грубо добавил:

— Чушь! Почему я должен был испугаться вашего писка?

— Я не пищу, — возмутилась неясыть.

— Мне все равно, что вы делаете, — сказал Гено.

Он радовался, что может ее позлить. Это ему удалось.

— Дерзкий мальчишка! — сказала неясыть звонким голосом, — дерзкий маленький мальчишка!

— А вы-то! — возразил Гено, — Вы еще меньше меня.

— Ваш отец, — продолжала неясыть, распушив от злости перья, — ваш отец был куда как приятнее. Он всегда так славно пугался.

Гено обиженно проворчал:

— Я вам не верю.

— Впрочем, — примирительно сказала неясыть, — наверное, он пугался понарошку, но каждый раз он отвечал так, чтобы мне было приятно, а вы не дали мне пошутить.

— Если у вас нет других шуток, то мне вас жаль, госпожа старуха. Прошу вас со мной больше так не шутить.

Пришла Фалина.

— Что здесь происходит? — спросила она.

— Ах, — неясыть чуть не плакала, — эта молодежь…

— Эта молодежь, — перебил ее Гено, — о которой вы ничего не знаете. Вы для нее слишком стары!

Он убежал.

— Нет! — крикнула ему неясыть вслед. — Эту новую молодежь не только я не понимаю. Эта молодежь сама себя не понимает, мой дорогой!

Она очень обиделась и уткнулась головой в маленькие перышки. Обычно она важничала, а порой, когда лукавила, могла быть любезной, но теперь уныло сидела с оскорбленным видом отвергнутой птицы. Изогнутый клюв, подобно кинжалу, врезался в маленький подбородок, словно она хотела ткнуть им в собственную грудь. Только большие круглые глаза мрачно блестели от разочарования и возмущения.

— Я должна вам сказать, — фыркнула она Фалине, — вы не должны гордиться вашим сыном!

— Я вообще никогда не горжусь, — защищалась Фалина.

— Ах! Ах! — перебила ее сова, — все гордецы утверждают, что они не гордецы! Это мне знакомо!

— Почему вы сердитесь? Мой Гено вас чем-нибудь обидел?

— Сержусь? Я не сержусь, — запротестовала неясыть, — кто он такой, этот мальчик, чтобы я на него сердилась!

Фалина спокойно возразила:

— Все злюки утверждают что они не злюки.

— Мне нет дела до вашего сыночка! — решительно заявила неясыть, — ни малейшего.

Она хлопнула клювом, и этот хлопок прозвучал, как стук двух деревяшек, когда их бьют друг о друга.

— Ваш сыночек! Эка невидаль! Для меня он только образец сегодняшней молодежи! Воистину, та еще молодежь! Неуважительная, эгоистичная, с плохими манерами… невежливая… самоуверенная… дерзкая!

У нее перехватило дыхание.

— Мне кажется, вы заблуждаетесь, — терпеливо возразила Фалина, — вы немного не правы. Сегодняшняя молодежь не так уж плоха. Конечно нет. У нас тоже в молодости были свои ошибки и слабости. Сегодня молодежь не хуже и не лучше, чем когда-то были мы. Только она другая; тут я о вами согласна.

— Другая! Совсем другая! — насмешливо подтвердила неясыть. — Когда я вспоминаю, каким обворожительным юным принцем был ваш супруг!..

— О, Бэмби! — прошептала Фалина.

— Каким он всегда был вежливым, — продолжала неясыть, — каким приветливым, каким обходительным и смышленым! Правда, он получил лучшее воспитание, чем этот дерзкий мальчик Гено…

— Это упрек?

— Нет… нет! — запнулась сова.

— Воспитание, — спокойно сказала Фалина. — Вы придаете воспитанию слишком большое значение. Детей предостерегают от опасностей, которые им неведомы, потому что они еще ничего не пережили. Их оберегают, о них заботятся. Раньше сделать для них больше было невозможно, сегодня — тоже. Поэтому каждый вырастает все-таки таким, каким он был, по существу в самом начале. Самое большее, что может немного подействовать, так это личный пример, да и то не всегда. Часто они поступают совсем наоборот.

— Да, совсем наоборот! Тут вы правы! Возьмите вашего сына. Когда я спрашивала у Бэмби, испугала ли я его или нет, он каждый раз вежливо отвечал: «Да», и я была довольна, это было интересно.

Неясыть сентиментально закатила глаза, потом сразу же сердито вытаращила.

— Ваш сын на мой вопрос дерзко ответил: «Нет» — и вдобавок бесстыдно высмеял меня.

— О, это потому, что он очень испугался, — успокоила ее Фалина.

— Почему же он тогда соврал?

— Ему было стыдно.

Неясыть такой ответ обрадовал и она заметила:

— Я напомнила ему об отце, о том, как он замечательно пугался. Но тогда ваш сын меня обругал.

— Гено хотел защитить отца, — мягко ответила Фалина.

— Ладно, оставим это. Мне было неприятно, — громко сказала неясыть. — Эта молодежь…

— Юность — это большое преимущество, — объяснила Фалина.

— Большое преимущество, — насмешливо повторила неясыть, — преимущество, которое уменьшается с каждым днем. Все когда-нибудь превратятся в стариков, если не умрут раньше.

Она увидела толстую ночную бабочку, расправила крылья, поймала ее и улетела.

Когда они на рассвете спешили к себе на лежку, навстречу им вышел Бэмби. Гурри живо подскочила к нему:

— Отец! Отец!

Гено молча положил голову отцу на бок. Фалина добродушно сказала:

— Здравствуй.

— Послушайте, дети, — сказал Бэмби чуть ли не торжественно. — Очень скоро я заберу вашу маму к себе. Она останется у меня надолго. Вы поняли меня?

— Мы придем к тебе вместе с мамой, — дерзко проговорила Гурри.

— Я запрещаю это, — спокойно заметил Бэмби.

— Но почему? — осмелилась спросить Гурри.

— Не спрашивайте меня, — спокойно попросил отец. — Вы мне не нужны.

— А маме мы тоже не нужны? — от любопытства Гурри решилась задать еще один вопрос.

Отец сочувственно ответил:

— И маме тоже, моя девочка.

Брат и сестра смотрели на мать, но так как она любовно не спускала глаз с Бэмби, детей охватило совершенно незнакомое, испугавшее их чувство.

Бэмби продолжал:

— Вы останетесь одни.

Гурри задрожала.

— Совсем одни?

— Вдвоем, — сказал отец. — И вам будет лучше, чем другим детям, у которых нет ни брата, ни сестры. Держитесь друг друга.

Гено, запинаясь, решился спросить:

— И долго мы будем одни?

— Я не могу тебе сказать точно, мой сын.

Фалина молчала и нежно смотрела на Бэмби. Детям показалось, что перед ними совсем другая мама.

— Запомните как следует, — сказал отец, — когда вы останетесь одни, без надзора мамы, вы должны быть вдвойне внимательны и в десять раз осторожнее. Вы должны вести себя как взрослые, и не забывать, что вы еще дети и у вас нет никакого опыта. Ходите всегда так, чтобы ветер дул вам навстречу, тогда вы сможете почуять любую опасность. Вы не должны пропускать мимо ушей предупреждения тех, кто вас охраняет. Кто они?

Гено стал перечислять:

— Сорока, сойка…

— Вороны, — добавила Гурри, — белочка, черный дрозд…

Бэмби кивнул:

— Иногда и черный дрозд. Хорошо. Помните, что при первом же предупреждении надо стремглав бежать в заросли, туда, где они гуще всего! Не шали слишком много, Гурри, не будь легкомысленной!

— Я присмотрю за ней, — твердо сказал Гено.

Гурри пообещала:

— Я буду очень послушной.

— Знаком ли вам Его запах? — спросил отец.

Дети молча покачали головами.

— Когда ветер донесет до вас запах страшнее, чем запах лисицы или хорька, страшнее, чем запах собаки…

— Мы не знаем, как пахнет собака, — перебила его Гурри.

— У вас, конечно, нет опыта, дети, — возразил Бэмби, — но как только вы почуете даже самый легкий запах, который распространяет Он, вас охватит такое волнение, о котором вы и не подозреваете, волнение, подобное буре, которое потрясет вас. Это будет означать: «Прочь Прочь! Прочь! Как можно быстрее и как можно дальше!