«Надобно читать мало, — советовал Жуковский, — и одно полезное; нет ничего вреднее привычки читать всё, что ни попадёт в руки. Это приводит в беспорядок идеи и портит вкус, да и отнимает много времени...» И добавлял, что для детей только на немецком и французском написано много хорошего, а на русском — ничего почти нет, нужно многое переводить, а многое и самим писать по-русски.

Однажды на военном параде в Москве Жуковский увидел наследника верхом, пришёл в негодование и так писал императрице: «Эпизод этот, государыня, совершенно излишний в прекрасной поэме, над которой мы трудимся. Ради Бога, чтобы в будущем не было подобных сцен... не подвергается ли он опасности почитать себя уже человеком?» Русский поэт больше всего опасался, что в России вместо царя появится ещё один генерал, который привыкнет видеть в отечестве — казарму, в народе — полк. «Вы думаете, — продолжал Жуковский, — что я говорю лишнее, а событие — пустяк? Нет, не лишнее. Никакие правила не могут уравняться в силе с впечатлениями живой жизни».

Военное образование — нужно, но на него только одно время года — отдельно, не касаясь остального учения.

Ежемесячные экзамены проходили в присутствии императрицы, а полугодовые — более важные — при государе.

Отец в жизни ребёнка, особенно мальчика, гениально прозревал Жуковский, играет совсем особую роль «тайной совести», и потому он настаивал перед государем, чтобы тот не хвалил сына слишком часто, достаточно и просто ровного ласкового обхождения. И только в исключительных случаях — чтобы развить в ребёнке здоровое честолюбие, желание заслужить редкую похвалу. Не ругать по мелочам, чтобы «гнев отца» не разменивался, а был испытан ребёнком только однажды и этим уже удерживал бы от дурных поступков.

Даже подарки делались наследнику ограниченно, чтобы мальчик не имел много «бесполезного» и не тонул бы в побрякушках.

Учитель был настоящим другом своему питомцу. Был он уже стар, но разделял все его порывы, прислушивался к его мечтам и желаниям. В 1840 году в Дармштадте он предложил Александру притвориться больным, чтобы провести лишний день с очаровавшей его девушкой, но воспитанный им цесаревич отклонил эту шутливую ложь и отправил письмо императрице и императору с просьбой о браке. Вот так. Серьёзно и просто умел он уже решать свою судьбу. Тридцать пятый год. С портрета смотрит большеглазый задумчивый мальчик с чуть оттопыренными ушами и высоким лбом. Через два года этот мальчик вместе со своим учителем совершит поездку в Сибирь — не для развлечения, как турист, а как будущий хозяин. «Верь в Бога! — наставлял учитель ученика. — Он защитит твою душу от презрения к человечеству. А презрение к человечеству есть самое пагубное в правителе людей».

Митрополит Филарет пророчествовал: «Не я, но молодые мои прихожане доживут, пожалуй, до царя-единомышленника».

Список своих царских дел Александр II открыл амнистией в 1856 году — вернулись из Сибири декабристы. Новые веяния нового царствования заметны повсюду. Былые запрещения и ограничения скидываются в архив — для истории. Чернышевский в восторге от обилия либеральных мер и не скрывает этого; Герцен публично призывает молодого монарха дать свободу слова русским гражданам и, наконец, покончить с позором крепостничества, что почти в ответ на его слова и сбывается. Крестьянская реформа (19 февраля 1861 года) если потом — в экономическом смысле — и была дискредитирована, то в духовном, нравственном не могла утратить своего значения никогда. Люди перестали считаться и считать себя рабами.

такие стихи посвящали монарху полные надежд подданные.

Появилась общественная жизнь в её европейском понимании: множество журналов различных направлений, возможность действовать, высказываться и быть выслушанными получили все. «Русская беседа», «День» говорят на языке «московских мечтателей» — славянофилов. «Отечественные записки» и «Современник» высказывают демократические суждения и дают слово и «нигилистам», вызревшим в лоне новой свободы, — многие возбуждали их ненависть, но лютую — сам реформатор. Свободу, дарованную им, они в конце концов истолковали как право его убить.

В 1864-м — подавление Польского восстания. Современники не ответили восторженными стихами. Им легко, современникам: «Ты, царь, думай да делай, а мы тебя судить будем». А нигилисты приготовили пули. Виновников покушений, конечно, наказывали, но как-то робко, со стыдом, без смака. А уж родственников, даже ближних, не привлекали; так, иногда, предложат сменить фамилию, чтобы сограждане не заклевали, и всё. Засулич стреляла в Трепова. Её вовсе оправдали — неслыханно! Царь отвечал соблюдением законности, как и положено в европейском государстве. Начали просветителями, кончили убийцами. И это — их путь. А путь реформатора — это путь законов.

Разобравшись с польскими делами, он принялся за другие, и каждое из них на целый шаг приближало Россию к общемировой цивилизации.

1 января 1864 года — устройство земских учреждений (а отсюда и те самые, составившие славу России, и земские врачи, и учителя, и духовенство, не наскоком просвещавшие народ с помощью скороспелых брошюрок, а связавшие с народом свою жизнь).

20 ноября 1864 года — введение судебных уставов (появление судов присяжных, позволивших массе людей устремить свою энергию на благо законов и справедливости в государстве).

16—18 июня 1870 года — новое городовое положение.

1 января 1874 года — отмена рекрутства и введение всеобщей воинской повинности, включая и граждан еврейской национальности.

19 февраля 1878 года — победа в русско-турецкой войне и заключение Сан-Стефанского договора, по которому Сербия делается самостоятельным королевством, Болгария — особым княжеством, Босния и Герцеговина — отданы под защиту Австрии. А в целом — конец многовекового османского ига над славянами.

1 марта 1881 года — подписан проект о выборных людях, который, по существу имел все основания, чтобы стать первой русской конституцией. Воистину — от дел своих осудишься, от дел своих оправдаешься!

У Зимнего дворца всегда дежурили просители. И когда император выходил в восемь утра на прогулку — выслушивал их и, если видел, что к нему городовые кого-то не пропускают, так гауптвахтой на месяц наказывал. Не было в нём презрения к «маленьким людям».

В последние месяцы пришлось закрыть свободный вход для публики в дворцовый сад. К стыду всей России, царь-освободитель, Великий реформатор, первый дворянин России, стал живой мишенью для одержимых преступников. С 76-го года они забросили всякую пропаганду и даже помощь своим каторжанам, у них не было другой цели, кроме одной — убить русского царя.

   — Слава Богу, цел. Но вот... — и показал на раненного взрывом мальчика-прохожего, который кричал, катаясь по земле. Лицо у императора было виноватое. Ему предложили тут же отправиться во дворец, не возвращаясь к изуродованной карете, но он пожелал вернуться... Крики: «Давайте его нам, мы его разорвём!..» Ненависть и страх в глазах задержанного, бросившего в лицо: «Ещё слава ли Богу?»...

Вторым взрывом были убиты несколько человек, включая метавшего бомбу. Царь же сидел, вжавшись спиной в ограду, лицо его было бледно. Ноги оторвало ниже коленей. И навалилось: участливые лица запоздавших всего на минуту придворных и охраны... толпа зевак, стонущих от возбуждения и любопытства... Всё навалилось и завертелось в однообразном и рвущем тоской душу хороводе. Потом пришла боль. И усталость. И тогда-то большеглазый, ушастый, задумчивый мальчик, читавший Евангелие, думавший о Боге, счастье Отечества и строгавший игрушечные корабли, посиневшими, в запёкшейся крови губами тихо сказал: «Холодно», — «Что?» — жадно наклонились все. «Холодно, — повторил он, глядя в любопытные лица, и откинулся спиною на ограду. — Скорее домой, там — умереть».