Впрочем, на такие пытки идти не пришлось. Любезный Трепов (тот самый, кто два года назад встретил её на русской границе и в которого потом стреляла В. Засулич) уладил дело почти без скандала. Император приказал ничего не отбирать у Фанни. Только один Великий князь Константин (отец Николая) пытался вытребовать у неё завещание сына и обязательство на сто тысяч рублей. Ему было жаль семейных денег, которые уплывали за океан вместе с бойкой шлюшкой, погубившей сына. Фанни сдалась и уступила половину — не годится испытывать судьбу дольше, и только твердила, что «поступила глупо».

Она сидела в поезде, напротив доверчиво дремали провожатые в жандармской форме; последние берёзки мелькнули за окном — граница, — и Фанни отметила про себя, а потом и на бумаге, что дышать сделалось свободнее.

Несколько раз князю Николаю снился сон, он рассказывал о нём Фанни: он стоит на коленях в большой тронной зале, затянутой в чёрный креп. «Расстрелять!» — коротко говорит император солдатам в ослепительных белых мундирах и кивает в сторону племянника. Потом подходит, гладит по голове — Николай приникает губами к душистым мягким пальцам. «Дядя, — шепчет он, — ты меня любишь?» Император кивает задумчиво, отходит, плачет навзрыд, слёзы катятся по усам и бакенбардам, а платком машет, машет как огромный невидимый пресс. «Ах да, — вспоминает Николай, — царская честь!» — и понимает, что дядя прав.

Когда перед Александром II разложили кошельки, веера, склянки от духов, найденные на половине племянника и подтверждающие болезнь, а не подлость, он побледнел и тихо сказал:

   — Разжаловать — и на Кавказ.

Но в ноги ему бросилась императрица, умоляя пощадить убогого и больного, который и так уже всё потерял.

   — Хорошо, — согласился император, — делайте с ним что хотите, но чтобы я больше не слыхал о нём.

Да, только избранным достаётся высшая любовь и высшая ненависть.

Это их участь. Бремя.

МЕЖДУ БОГОМ И ЛЮДЬМИ

Как-то стоит Достоевский со знакомым у витрины магазина и спрашивает его:

   — Вот вы бы донесли, если бы знали о покушении?

   — Нет, — говорит знакомый и щурится в модные окуляры.

   — И я нет, — соглашается Достоевский.

Отрочество свободы. Ненависть сына к отцу. И всё во имя матери — России. Принцип дороже чужой жизни. И забыли, что царь не только символ, но и человек. Живой. Красивый офицер с мягким взглядом.

4 апреля 1866 года. Каракозов стрелял в Летнем саду в четвёртом часу пополудни, когда царь с племянницей и племянником поднимался в коляску. Толпа, пришедшая смотреть на батюшку царя, стояла и смотрела, как «батюшку» убивают. И только Осип Комиссаров — крестьянин — не растерялся, толкнул злодея под локоть, и тот промахнулся.

Июнь 1867 года. Березовский в Париже — во время Всемирной выставки — в Булонском лесу царь прогуливался в коляске с двумя сыновьями — поранил лошадь французского подданного. На вопрос — «за что?» ответил: «Хочу отомстить за Польшу». На обратном пути через Варшаву царь снова ехал в открытой коляске.

2 апреля 1879 года. Соловьёв, во время прогулки императора рано утром возле дворца; ничем не примечательный господин в штатском пальто и канцелярской фуражке. «Царская улица» пустынна. Стрелял пять раз. Александр бежал, петлял (кто-то острил — «как заяц»); а сам под пулями бегал; в него, безоружного, любимого мамой, — стреляли? Слава Богу, не ранен.

Ноябрь 1879 года. Во время возвращения из Ливадии. Взрыв на Курской железной дороге. Бомба сделана Кибальчичем, готовили взрыв Желябов, Перовская и Михайлов. Охрана уже более грамотна. Пустили два поезда — царский и свитский. Никто не знал, какой из них пойдёт первым. Пострадавших не было.

5 февраля 1880 года. Взрыв в Зимнем дворце — полировщик царской мебели Халтурин, дружок Желябова. Взрыв раздался в малой столовой. Убито одиннадцать солдат — наповал. Александра и на этот раз Господь уберёг — не было его в столовой. От взрыва вылетели стёкла, погас газ.

Взрывали упорно, как горную породу.

1 марта 1881 года. В этот день у императора было хорошее настроение. Возвращался с развода лейб-гвардии сапёрного батальона. С Инженерной улицы кортеж свернул на Екатерининскую набережную. Перовская махнула белым платком — не зря боялся стриженых девушек в синих платьях (светские же дамы, отдавая дань моде, одевались также «под нигилисток») — начали: бомба разорвалась под ногами лошадей царского экипажа. Александр остался невредим.

Знал бы Василий Андреевич Жуковский, что его воспитанника будут в течение пятнадцати лет убивать, упражняясь в меткости, вряд ли ввёл в курс обучения урок ненависти.

Кто будет воспитывать будущего правителя России? Колебания, предложения, предположения. Выбран — поэт.

Когда сообщили о царском решении, Жуковский разволновался до слёз. «Не отвечаю за свои способности, — писал он государю, — но отвечаю за любовь к моему делу. Его Высочеству нужно быть не учёным, а просвещённым... Образование и почитание необходимы для правителя, ибо они дают способы властвовать благотворно...»

Составил план. На первом месте — цель учения. Питомец должен знать, что он есть, что его окружает, для чего он предназначен и чем должен быть со своей бессмертной душой. Компас для этих знаний — вера. Это — основное. Человек состоялся как человек, он больше не безответственный шалун в собственной жизни; на веру, как на фундамент, можно настраивать любые знания, всё пойдёт на благо. Прежде — надо развить сердце, потом — ум. Так же необходимо снабдить питомца орудиями для приобретения сведений — обучить языкам и обозначить ему карту — обзор всевозможных наук, помогающих освоить и изучить мир. Всё — в отроческом возрасте, до тринадцати лет, дальше — свободное плавание. Компас и карта и вёсла в руках; ум приготовлен, любопытство возбуждено — так в путь! Теперь следовало разделить науки: первые, связанные с человеком (история, география, философия); вторые, открывающие предметный мир, — физика, математика, технология и т. д. С семнадцати до двадцати — составление правил жизни, которые питомец готовил бы сам, опираясь на полученные знания и совесть. В этом периоде необходимо, чтобы будущий монарх уже задумывался над тем местом, которое Господь уготовил ему в обществе, и над обязанностями, с ним соединёнными.

Предметы обучения так были отобраны Жуковским, чтобы ученик, изучая их, постоянно отвечал на пять вопросов:

   1. Кто я? (Логика, учение Спасителя, геометрия, русская грамматика).

   2. Где я и что меня окружает? (География, зоология).

   3. Что я? (Психология, естественное право, история, статистика).

   4. Что я должен быть? (Мораль и политика).

   5. К чему я предназначен? (Метафизика как учение о человеке — существе духовном и бессмертном и Богопознание).

Форма преподавания — самая свободная: разговорная речь, обсуждения, побуждающие к самостоятельности. Очень важны языки (французский, немецкий, английский, польский (!) — для освоения мировой культуры, возможности наслаждаться поэтическими первоисточниками, чувствовать язык и стиль, а значит, и характер народа. И само собой — рисование, музыка, гимнастика и даже игрушечное кораблестроение, ручная работа — токарное и столярное ремесла. Сейчас это называлось бы «воспитание гармоничной личности», и правильно: гармоничный царь — гармоничное государство.