Это было в июне 1886-го. Приняв и выслушав Зауэра утром, Родс попросил его прийти снова в час дня. Придя, тот увидел, что его ждут уже четверо: Родс, Радд и двое опытных австралийских старателей. Исследовав породу с помощью принесенных инструментов, австралийцы подтвердили, что она богата золотом. После этого Родс пригласил Зауэра еще раз, уже в четыре часа, в контору «Де Бирс» и предложил приобретать для него, Родса, участки на Ранде. Тут же, на месте, был заключен договор, по которому Зауэр входил в долю и получал пятнадцать процентов доходов. Родс сразу выписал Зауэру чек, и тот должен был отправиться на Ранд срочно, следующим же утром.
В десять часов вечера Родс сам зашел к Зауэру и предупредил, чтобы тот ни в коем случае не садился в экипаж прямо здесь, в Кимберли, поскольку это может вызвать подозрение. А когда Зауэр на следующее утро, из предосторожности дождавшись экипажа в двенадцати милях от Кимберли, поднялся на подножку, он с изумлением увидел, что там, стараясь не быть узнанными, сидят Родс и Радд. Затем они вместе проделали немалый путь. До бурского города Почефстрома — тридцать шесть часов езды, а оттуда карета проехала вдоль всего Ранда.
«Так делалась история», — торжественно констатировал Зауэр.
И все же, проявив, казалось бы, такую заинтересованность и активность, Родс и Радд использовали возможности менее удачливо, чем, например, кимберлийский делец Джозеф Робинсон.
Скупив довольно много, Родс и Радд несколько раз отвергали предложения о покупке участков, которые потом приносили миллионные состояния. В чем причина их колебаний? Принимать решения надо было быстро, сразу, а компаньоны в то время еще ничего не понимали в золотопромышленности. Радд был настроен скептически, считал, что образцы породы, которые показывали ему и Родсу, были сомнительными. Не проявил энтузиазма и горный инженер, американец, с которым Родс советовался.
Дело было совсем новое. Надо было рисковать. Конечно, и Родс, и Радд это умели, но ведь их стремление к риску поглощалось тогда в самом Кимберли — как раз в это время Родс готовился к решающей схватке с Барнато. Да и вообще дела в Кимберли отнимали львиную долю внимания Родса.
Были и причины сугубо личного характера. В самый разгар золотой лихорадки, когда Родс находился на Ранде, ему сообщили из Кимберли, что тяжело заболел Невил Пикеринг. Он был первым в том ряду молодых людей, что перебывали у Родса в секретарях. Родс немедленно вернулся в Кимберли и день за днем проводил у постели больного. На похоронах Пикеринга он появился в таком истерическом состоянии, что заставил прослезиться даже Барнато, отнюдь не склонного к сентиментальности. После этой смерти Родс долго не решался входить в коттедж, где они с Пикерингом прежде жили вдвоем.
На все эти дни Родс, может быть впервые, потерял интерес к делам и, несмотря на обещания, которые дал Зауэру, даже не отвечал на его телеграммы с золотых приисков. Биографы этим отчасти объясняют, как много «недополучил» Родс на золотых полях. Но утверждать так можно, разве что сравнивая результаты его деятельности там со сказочными успехами в алмазном деле.
Единовластия, самодержавного могущества в мире золота Родс не достиг. Но добился все-таки многого. Чуть запоздав, он сумел догнать самых резвых. За участки ему пришлось заплатить побольше, но он мог себе это позволить. Вместе с Раддом он скупил права на восемь или девять отличных участков, по преимуществу на западе золотоносного района, и создал акционерные компании.
В 1887-м все эти компании были объединены в одну — «Голд филдз оф Сауз Африка», с капиталом в 125 тысяч фунтов. При ее создании Родс оговорил за собой право на треть чистой прибыли. В 1892-м компания была переименована в «Юнайтед голд филдс» с капиталом уже в десять раз большим. Под этим названием она существует и сейчас как одна из крупнейших золотодобывающих компаний в мире. В 1894–1895 годах она платила дивиденды в размере пятидесяти процентов. В 1896-м Родс официально сообщил, что от добычи золота он сам получает от трехсот до четырехсот тысяч фунтов чистой прибыли в год. Золото давало ему в два раза больше, чем алмазы.
…Властелин в алмазном деле и один из королей золота, он к концу восьмидесятых стал самым влиятельным человеком на юге Африки.
А это в тогдашнем мире означало многое. Значение Южной Африки в мировом хозяйстве росло необычайно. Алмазы, вывезенные из Капской колонии в 1882 году, превысили по стоимости весь экспорт остальных стран «Черной Африки». А открытие золота в Трансваале произошло в тот момент, когда мировая добыча находилась на низшей точке за вторую половину прошлого века. В 1887 году Трансвааль дал сорок тысяч унций, в 1892-м добыча перевалила за миллион, а в 1898-м — приблизилась к четырем миллионам унций и составила почти треть мировой добычи.
Добыча золота и алмазов, приток людей потребовали подвоза горнорудной техники, товаров, строительства железных дорог. В предвкушении прибылей капиталы потекли сюда широким потоком. На Лондонской бирже с конца восьмидесятых годов южноафриканские акции (их называли «кафрскими») стали предметом бешеных спекуляций.
На юге Африки начиналась промышленная революция с бурным развитием хозяйства, переломом во всей привычной жизни и трагедиями для аборигенов.
К тому, кто выступал от имени этого Эльдорадо, готов был прислушаться весь капиталистический мир. Наступал его час. От мечтаний о «присоединении» чужих стран он мог теперь перейти к действиям. Право использовать для этого деньги «Де Бирс» он оговорил еще при объединении с Барнато. Того эти дела не интересовали, но, что делать, согласился.
Родсу не терпелось начать амальгамацию африканских стран — проделать с ними то, чему он уже научился, собирая в своих руках участки на золотых рудниках и алмазных копях. Началась подготовка к продвижению с юга по линии Кейптаун — Каир. Любимое выражение Родса «Север — моя мечта» становилось девизом реальной, конкретной политики.
В середине 1888-го Родсу исполнилось тридцать пять. Вершина жизни, ее пик, с него она видна и вперед и назад. И ее начало, рассвет, а если пристально вглядеться, то и закат. Задумывался ли над этим Сесил Родс? Или и о нем можно сказать: только совсем молодые видят жизнь впереди, и только совсем старые видят жизнь позади; остальные, те, что между ними, так заняты жизнью, что не видят ничего.
Родс задумывался — он подошел к главному делу своей жизни. Уже вот-вот, за поворотом, ждут и литавры, готовые грянуть в его честь. И проклятия.
На, его пути лежали страны, которым предстояло стать Родезиями.
СТРАНА ОФИР
МЕЖДУ ЗАМБЕЗИ И ЛИМПОПО
Страна между реками Замбези и Лимпопо в те годы европейцам была уже известна. Там бывают и путешественники, и ученые. Промышляют охотники. Миссионеры пытаются обратить язычников в христианство. Там сохранились развалины удивительных древних сооружений и рудников. Африканцы, приходя из тех мест на заработки, рассказывают, какие там живут народы, каковы их обычаи. Кто с кем враждует, по какой причине. Как зовут правителей, какого они нрава, у кого сколько жен и наложниц, какая любимая…
И Родс, конечно, знал это. И думал, наверно, что знает уже все о жителях междуречья.
Препятствием на пути осуществления своих замыслов Родс считал инкоси (правителя) Лобенгулу и его обитавший на юго-западе междуречья воинственный народ ндебеле, или, как называли его соседи, а с их слов и европейцы, матебеле, матабеле, матебили.
Во многих книгах можно было в те времена прочесть о ндебелах и родственных им народах. Хотя бы у Ливингстона. Как раз там, на границе земель ндебелов, в поселке Куруман, Ливингстон женился на дочери известного миссионера, своего соотечественника, шотландца Моффета.
И о Лобенгуле знали европейские путешественники, миссионеры, охотники и торговцы. Рассказов о нем ходило множество.
Африканский правитель тех времен
Вряд ли стоит идеализировать режимы патриархальной Африки и ее правителей. Жестокие были нравы. Но в рассказах европейских путешественников Лобенгула предстает рассудительным, да, пожалуй, и просто мудрым человеком. Он был на семнадцать лет старше Родса, в 1888 году ему шел шестой десяток, и он уже около двадцати лет правил своим народом. Соплеменники обращались к нему «убаба» — отец. Охотник Фредерик Барбер, побывав у Лобенгулы в 1875 году, писал, правда не без высокомерия, свойственного многим европейским путешественникам: «Во время разговора его лицо было приятным, с искорками юмора в глазах. Он остроумен и любит шутку, этот великий дикарь, король до кончиков пальцев».