— А… это ты, Андрей?

Да, это Верещагин опустился рядом с ним на камень.

— Эх, главстаршина! Неужели не суждено мне больше увидеть море?

— Что это тебе взбрело в голосу, мичман? Нет, наша вахта еще не окончена…

Шалденко помолчал несколько минут, потом поглядел на товарища полным тоски взглядом:

— Боюсь, Андрей, что дела мои плохи… Видно, рваный бушлат не заштопаешь.

— Нет, мичман, не пришло еще тебе время отдавать якорь. Не бойся, починят тебе ноги. Теперь какой-нибудь день-два, и мы уже будем у своих.

Верещагин смотрел в глаза мичману. Сколько в этом взгляде было дружеского участия. Шалденко отвернулся, сомкнул веки. Потом чуть приподнялся.

— Дай руку, — сказал он и изо всех сил сжал протянутую могучую руку Верещагина. — Спасибо, друг, спасибо…

В первые месяцы войны еще не было сплошной, хорошо укрепленной линии фронта. Обманутый первыми удачами враг, не думая об укреплении своих флангов, рвался вперед. Поэтому переход через фронт оказался не таким сложным, как этого ожидал отряд лейтенанта Краснова.

Накануне в руки разведчиков попал раненый финский солдат, возвращающийся с переднего края. От него удалось узнать о расположении финских и советских частей, а также то, что финны сейчас не наступают, а лишь накапливают силы для предстоящего наступления.

При допросе присутствовала Лида. Она хорошо знала эти места и прекрасно говорила по-фински.

В ночь прорыва отряд остановился на опушке леса. Нужно было предупредить советское командование. Сделать это вызвалась Лида, а в спутники ей дали Верещагина. Узнав, что на столь рискованное дело посылают девушку, моряки заволновались. Краснов успокоил их:

— Вам могут не поверить, а у нее там брат.

Пробираться надо было вплавь через озеро. До берега их проводил с группой бойцов Урманов.

— Идите вперед, — сказала Лида шепотом Верещагину, когда они остались вдвоем, и начала снимать платье.

Они поплыли. Вода была холодная, темная. Верещагин боялся за девушку и все время оглядывался. Но Лида плыла хорошо. Вдруг над озером вспыхнула ракета, потом полоснула пулеметная очередь. Верещагин, готовый было нырнуть, ждал второй ракеты, но ее не последовало. Значит, первая была случайной. Но Лида начала отставать. Верещагин подождал ее. Лида проговорила сквозь зубы:

— Я ранена… Плывите быстрей… один… Скажите, что вы — от Жемчужины.

Верещагин хотел было помочь ей.

— Плывите! — приказала Лида, — Я сама доберусь.

Когда Верещагин попробовал все же помочь ей, она укусила его за руку. Андрей чуть не ахнул, отпустил девушку и поплыл один…

Главстаршина уже заканчивал свой короткий доклад в землянке капитана, когда на пороге в накинутой на плечи шинели, мокроволосая и очень бледная, появилась Лида.

— Я — Жемчужина! — представилась она капитану.

— Вы? — Капитан встал с места и, протянув руку, пошел навстречу девушке.

Собираясь обратно, Андрей с усмешкой показал Лиде свою руку:

— На всю жизнь след останется.

Лида не отрываясь смотрела в его вдруг потеплевшие глаза.

Капитан выделил в помощь отряду двух разведчиков. Верещагин благополучно переплыл с ними озеро. Когда он вернулся к своим, все в один голос с тревогой спросили:

— А где Лида?

— Ранена… в руку… осталась там, — сообщил Верещагин, молча посмотрев на свою руку.

Отряд начал просачиваться через финскую оборону.

Все вокруг было объято тишиной. Где-то слева и справа взмывали в воздух ракеты, изредка раздавалась автоматная очередь.

Шалденко, лежа на носилках, слышал, как тяжело дышали несшие его Урманов и Захаров. Мичман чуть приподнялся, по впереди немыслимо было что-либо разглядеть. Слышен был только топот многих ног. Вдруг где-то недалеко застрочили пулеметы.

— Вперед! Вперед! Не задерживаться! — поторапливал Краснов, следивший, чтобы никто не отстал.

Когда спускались с крутой горы, Драндус, поддерживавший сзади носилки, вдруг покатился вниз. Верещагин кинулся за Драндусом. Он нашел его на самом краю пропасти, — здесь, к счастью, моряка задержал кустарник.

— Драндус, Драндус, — тихо позвал главстаршина.

Тот молчал. Верещагин приложил ухо к его груди, сердце едва билось. Верещагин поднял Драндуса на плечо и понес.

Хотя люди слышали теперь выстрелы уже позади себя, хотя собственными глазами видели красноармейские шинели, они все еще не могли поверить, что в самом деле спасены…

Моряки сами хоронили Драндуса. После гибели лодки особенно тяжела была смерть боевого товарища. Трудно было поверить, что уже нет в живых веселого акустика. Казалось, он укрылся бушлатом и притих только для того, чтобы лучше слышать морские звуки.

На краю братского кладбища вырос еще один холмик. Ветер шевелил шелковые ленты бескозырки, надетой на красную звездочку над могилой.

Верещагин поднял голову. Над горами курились серые облака.

«Тяжело нам, очень тяжело, — думал Верещагин, — но тебе, враг, будет в тысячу раз тяжелее. Запомни это!»

На другой день отряд отправили на машинах в Кандалакшу.

Приехав в город, моряки прежде всего помылись в бане, сменили белье, отдохнули. Они получили путевку в Мурманск, а отряд пограничников остался в Кандалакше.

Появилась Лида, совершенно неузнаваемая, в новом обмундировании. Раненая рука была забинтована; время от времени девушка, чуть кривя губы, прикасалась к ней здоровой рукой. Моряки шутили, что приходится расставаться с сухопутным «товарищем медсанбатом», но в шутках их звучало нескрываемое сожаление.

Перед посадкой в поезд Галим, Верещагин и Лида гуляли по платформе. Окна вокзала были заклеены крест-накрест бумажными полосами. Со всех сторон клубился сизый туман, и казалось, снежные вершины гор слились с небом. Привокзальные пути были загромождены эшелонами, слышались отрывистые гудки маневрирующих паровозов, взлетали белые султаны дыма.

— Лида, куда сейчас думаешь податься? — спросил Урманов.

— Не знаю еще, — ответила девушка, — Я ведь была работником райкома. Возможно, вернусь в свой район. — Лида невесело улыбнулась, — Точно как в песне: вам в одну сторону, мне — в другую. Даже адресов нет.

— И все же мы постараемся разыскать тебя, Лида, — сказал Верещагин.

— В таком случае ищите меня, скорее всего, в тылу врага. А вы? Вернетесь в Морфлот?

— Обязательно. Пиши нам в Архангельск.

Моряки облепили подножку и замахали бескозырками. Лида тоже махала им пилоткой.

— Хорошая девушка, истинно жемчужина, — сказал Верещагин, и опять его глаза потеплели.

— Видимо, это была ее подпольная кличка, — ответил Галим, соглашаясь с Андреем.

Верещагин не слышал его слов. Держась левой рукой за поручни, он правой махал бескозыркой и кричал:

— В Архангельск пиши, Лида!

Но дело обернулось не так, как предполагали моряки. В Мурманске после тщательного допроса о гибели подводной лодки их отправили в комендантские бараки.

— Ждите. Переговорим с командованием.

Город немцы беспрерывно бомбили. С кораблей, с сопок и прямо с крыш зданий яростно стучали зенитки. Порт и военные объекты не особенно страдали, но жилые дома то и дело горели.

Верещагин и Урманов взяли целую кипу газет.

— Нам и старые интересны, товарищ комиссар. Мы так долго были оторваны от жизни. Очень хочется все знать…

Ночью Верещагин глаз не сомкнул. Закинув руки за голову, он уставился в потолок. В его родном колхозе — фашисты. Что со старушкой матерью, с отцом, с сестренкой? Отец — человек с характером Он не покорится фашистам, и, может быть, его уже повесили на первых же воротах. Сестренка — комсомолка, ее тоже не оставят на свободе…

Не дождавшись рассвета, Верещагин вскочил и зашагал по комнате, пытаясь подавить душевную боль. Половицы скрипели под его тяжестью. Он поднял угол маскировочной шторки и посмотрел из окна в сплошную черноту ночного города.

«Неужели враг думает потушить нашу жизнь так же, как огни этого города? Нет, никогда, никогда не бывать этому».