Майор провожал Наиля до машины.

— Яруллин, давай побольше информационных материалов, очерков, зарисовок. Пользуйся радио, фельдсвязью. Может, будет и самолет.

Когда тронулась машина, он еще раз крикнул вдогонку:

— Посылай снимки, захаживай в дивизионные газеты!

Когда, прибыв в Лодейное Поле, Наиль принялся расспрашивать о дивизии Ильдарского, никто ему не мог сообщить точное ее месторасположение, подтверждали только, что она за Свирью.

Наилю было очень обидно, что он запоздал к началу форсирования Свири. Тем сильнее у него было желание догнать по горячим следам наступающие части. Через Свирь уже были проложены понтонные мосты, по ним нескончаемым потоком переправлялись новые, все время прибывающие войска. На попутной амфибии Наиль переправился через Свирь и вместе со всеми, кто был в машине, сошел смотреть поверженные финские укрепления. Они ходили по совсем недавно захваченным траншеям, спускались в подземные железобетонные казематы, взорванные прямым попаданием авиабомб, осматривали вращающиеся бронеколпаки, доты, дзоты, блиндажи.

За Свирью Наиля поражало все: и земля, и лес, и обилие подбитой техники. Земля, будто перепаханная невиданным гигантским плугом, была в страшных ранах — воронках. Оттуда, как кости, торчали развороченные бревна блиндажей, дзотов, землянок, проволочных заграждений. А прекрасный карельский лес до того был искалечен, что на него жалко было смотреть. Вместо деревьев, насколько хватал глаз, стояли мертвые, обугленные, натыканные в землю голые столбы. Искореженные финские автомашины, самолеты, орудия, танки говорили о том, какой ураган огня разыгрался здесь совсем недавно.

Наиль мог воочию видеть глубину преодоленных советскими войсками финских оборонительных линий, предельно насыщенных артиллерийским огнем и противотанковыми сооружениями. Вслед за полосой главного сопротивления шли бесчисленные опорные линии, также имевшие противотанковые препятствия и железобетонные огневые точки.

Дорог было очень мало. Везде болота, бесчисленные реки, озера и лес, лес без конца и края. Танкам здесь было тесно. Танкисты вели машины гуськом, одну за другой, а сойти с твердого грунта дороги означало завязнуть в бездонных хлябях болот, засесть среди громоздившихся валунов, остановиться перед неодолимыми массивами тайги. Но они прошли!..

«Только советским войскам под силу прорвать такую оборону», — подумал Наиль.

Через час они догнали небольшое, участвовавшее в форсировании Свири подразделение. Наиль беседовал с бойцами и командирами во время короткого отдыха, торопливо заполнял блокнот.

Его познакомили с комсоргом батальона — молоденьким загорелым парнем с гвардейским значком на груди. Из его скупого рассказа Яруллин узнал, что двенадцать комсомольцев батальона, в тем числе и комсорг, получили перед началом форсирования приказ выйти на Свирь, чтобы, толкая перед собой плоты с чучелами, заставить противника открыть по ним огонь и дать возможность таким образом засечь еще не подавленные огневые точки противника. Как только плоты оторвались от берега, финны, решив, что началась переправа, открыли по ним ураганный огонь.

— Все остались живы? — спросил Наиль.

— Конечно! — ответил комсорг с улыбкой.

Комсомолец рассказывал так, будто они ничего особенного и не совершили.

Горяча и спешна работа военного корреспондента в наступлении, особенно после прорыва фронта, когда армия, громя противника, день и ночь стремительным темпом движется вперед. Наиль, как и все корреспонденты фронтовых газет, используя возможные попутные средства — где на машине, где на самоходе, где и на броне танка, — догонял наступающие войска, успевал беседовать с бойцами, находить самые свежие материалы, потом мчался на чем попало обратно в корреспондентский пункт, в полевой штаб фронта, за десятки километров.

Корреспондентский пункт — это крытая редакционная машина с одним столом, с телефоном, машинисткой и старшим корреспондентом. Корреспонденты приезжали сюда из частей на несколько часов и снова уезжали. Обычно их встречала и провожала маленькая чернявая машинистка, неотлучно находившаяся в машине и спавшая в кабине шофера.

Добравшись до корреспондентского пункта, Наиль, часто даже не заходя в столовую, гут же на колене или на пне писал свои заметки, спешно диктовал их машинистке и опрометью несся на полевой телеграф, на аэродром, в пункт фельдсвязи, чтобы как можно скорее отправить материал в редакцию газеты и, наскоро попрощавшись с машинисткой и старшим корреспондентом, снова мчаться, догоняя наступающие части.

Однажды, в самые горячие дни наступления, за Свирью Яруллин наткнулся на палатки медсанбата.

— Какой части медсанбат? — остановил он пробегавших мимо него двух девушек.

Те отнеслись к нему не очень любезно.

— А вы кто, товарищ старший лейтенант? — поинтересовалась одна из девушек, та, что была поменьше ростом.

— Я военный корреспондент. Мне нужен медсанбат дивизии генерала Ильдарского.

— К сожалению, это медсанбат другой дивизии, — сказал вторая девушка.

— А не знаете, где дивизия Ильдарского?

— Где-то здесь, но точно не знаем… Только слышали о ней.

Наиль поблагодарил их и пошел своей дорогой. Неудача его не огорчила. Он знал, что рано или поздно он разыщет эту дивизию, увидит и Муниру и Галима, Теперь уж обязательно.

3

Пристав к походной колонне, Наиль в пути услышал, что войска фронта освободили столицу Карело-Финской республики — город Петрозаводск.

— Москва салютовала в честь войск нашего фронта из двухсот двадцати четырех орудий! — рассказывал низкорослый капитан, шагавший рядом с Наилем.

— Это большая победа! — сказал Наиль и вместе с тем пожалел, что в эту минуту он не в Петрозаводске. «Наверно, там Яманкулов», — подумал он.

День был солнечный, жаркий. Гимнастерки на бойцах промокли от пота. Некоторые сняли не только каски, но даже пилотки. Особенно тяжело доставалось пулеметчикам, волочившим свои «максимы», и минометчикам, которые на себе тащили громоздкие части минометов.

Наиль пристроился на пушке с разбитым колесом, у обочины дороги. Мимо него проходили пехотинцы, минометчики, проезжали, погоняя лошадей, артиллеристы, двигались гвардейские минометы, крытые брезентом, самоходные орудия, танки. Потом опять шла нескончаемым потоком пехота. Можно было подумать, что сюда стянуты чуть ли не все войска других фронтов.

Эта мощная сила пробудила в его душе глубокую, трудно объяснимую словами гордость, и он, встав, зашагал в этом потоке, неудержимо стремившемся на запад.

Наиль побывал и на Свирской гидроэлектростанции; в свое время она снабжала заводы и колхозы Ленинградской области электроэнергией. Повсюду он видел груды щебня и битого стекла, куски жести, кучи разрушенного бетона и тлеющие головни.

В некогда светлом, а сейчас продуваемом всеми ветрами зале главного здания Наиль встретил одинокого старика, складывавшего обломки мрамора. Он поздоровался со стариком. Это был местный житель, рабочий Свирьгэса. Он не успел эвакуироваться, и финны загнали его в один из лагерей, огороженных колючей проволокой. В дождь и холод их выгоняли на лесоразработки, били плетками, за малейшую провинность расстреливали на месте. Старика освободили из лагеря советские бойцы, и он вернулся в родной поселок. По ночам, лежа в яме финского лагеря, он не раз видел во сие светлые огни электростанции. И вот что он нашел на месте Свирьгэса…

— Пишите, пишите, — сказал он глуховатым голосом, узнав, что перед ним представитель газеты, — Пусть советский народ узнает, что сделали изверги с нашим Свирьгэсом. Эту гидроэлектростанцию, сынок, мы звали северной красавицей. Турбинный зал был облицован вот таким светлым мрамором. Бывало, заходишь, и глаз радуется: так все и переливается! А что теперь здесь осталось? Все, все вывезли. И аппаратуру, и кабели, и медные шины, и моторы, и лифты, и даже содрали с пола паркет!

И сейчас, идя по следам отступающего врага, Яруллин думал: «Они хотели захватить советскую землю до Урала, а удирают с содранным с пола паркетом. Хороший финал для авантюристов!»